Караул устал
![Караул устал](/uploads/covers/2024-04-24/karaul-ustal-201.jpg-205x.webp)
- Автор: Василий Щепетнев
- Жанр: Альтернативная история / Попаданцы / Самиздат, сетевая литература
Читать книгу "Караул устал"
Глава 22
12 июля 1979 года, четверг
В лес ходить — волков не бояться
— Вы можете гарантировать победу в матче? — спросил Виглоушин, третий человек в Спорткомитете. Первые двое заняты, финал Спартакиады, генеральная репетиция Олимпиады. Или просто решили воздержаться. Хватит с Чижика и Виглоушина.
— Чью победу? — ответил вопросом я.
— Вашу, естественно, — Виглоушин поморщился, мол, нечего дурачка строить.
— Я — чемпион мира. Каких ещё гарантий вы ждете?
— Видите ли, Михаил Владленович, — вместо Виглоушина ответил Миколчук, — в Центральный Комитет партии поступило письмо от группы гроссмейстеров, в котором выражается сомнение, что вы в настоящее время способны провести матч на достойном уровне. И предлагается перенести матч. На полгода или, лучше, на год. И чтобы он проходил либо в Советском Союзе, либо в социалистической стране. Например, в Германской Демократической Республике.
Сказал — и замолчал.
Вчера меня пригласили в Спорткомитет, на совещание по поводу «решения вопроса о формировании советской команды на матч за звание чемпиона мира». Такие совещания в порядке вещей, данное должно было состояться ещё в мае, но как-то переносилось, переносилось и ещё раз переносилось. Но сейчас откладывать некуда, и вот я весь — здесь. Виглоушин, Миколчук, несколько второстепенных, или даже третьестепенных лиц. Никаких гроссмейстеров. Зато в углу сидит неприметный старичок в военной форме образца Великой Отечественной, с пустыми погонами. Сидит, держит в руке свернутую в трубочку газету, похоже, «Правду». Я этого старичка видел три года назад, и на вид он ничуть не постарел. Не помолодел, правда, тоже.
— Я могу ознакомиться с письмом?
— Позже мы предоставим вам эту возможность. Но что вы можете сказать по существу предложений? — это опять Виглоушин.
— Прежде, чем говорить о предложениях, нужно сказать о предположениях.
— Да?
— Не знаю, что заставляет группу гроссмейстеров сомневаться в том, что я способен провести матч на должном уровне. Может быть, то, что чемпионат Советского Союза я выиграл со стопроцентным результатом?
— Выиграли, — согласился Виглоушин. — Но, во-первых, в нём не участвовали сильнейшие шахматисты.
— В нем участвовал я. Этого достаточно, чтобы придать любому турниру статус «супер».
— Во-вторых, — продолжил Виглоушин, не слыша меня, — во-вторых, вы перенесли клиническую смерть после поражения электротоком. Такое не проходит бесследно.
— Как интересно… — протянул я. — А как же врачебная тайна?
— Когда речь идет об интересах государства, ссылки на врачебную тайну неуместны, — отрезал Виглоушин.
— Но, как вы верно заметили, клиническую смерть я пережил. Вот если бы не пережил, тогда да, тогда вопрос о переносе или даже отмене матча был бы актуален. Однако пережил. И на турнире в Варшаве занял свое привычное место. Первое. С результатом плюс восемь.
— Знаете, этот турнир тоже… не из важных.
— Правда? А мне говорили другое. Единство стран Варшавского Договора, ведущая роль Советского Союза — и не из важных? Интересный поворот.
Если Виглоушин и смутился, то самую малость.
— Я говорю о шахматной составляющей, не о политической.
— Я польщён.
— Что?
— Политическая составляющая неизмеримо важнее чисто шахматного результата. Когда-нибудь вычислительные машины смогут играть сильнее человека, и что? И ничего! А вот политику электронным устройствам не доверят! И если меня сочли достойным представлять нашу великую страну именно в политическом аспекте, я счастлив — у меня есть будущее!
А о проведении матча в Советском Союзе, или в братской стране — раньше думать нужно было. Когда выдвигались кандидатуры. В следующий раз — пожалуйста, поторопитесь. Сейчас же эти предложения не стоят бумаги, на которой написано письмо таинственной группы гроссмейстеров. Волков бояться — в лес не ходить. И наоборот, в лес ходить — волков не бояться. Пусть они нас боятся. Мы, советские шахматисты — не серенькие козлики. Сами устроим облаву на волков, знатную такую облаву, и будем торговать на мировом рынке волчьими шапками, — меня несло, но я и не сопротивлялся желанию поозорничать. После клинической смерти это полезно.
Я дошёл до цитирования Энгельса, «Der Ursprung der Familie, des Privateigenthums und des Staats», и только тогда терпение Виглоушина истощилось.
— Мы вас поняли, Михаил Владленович. Вы рвётесь в бой. Вам личные амбиции не позволяют трезво оценить ситуацию!
Трезво, ага. Слово прозвучало. Как-то отзовётся?
— Мои личные амбиции основываются на моих личных результатах. И я полагаю, что имею полное право решать с кем, где и когда мне играть в шахматы.
— Вы субъективны. Переоцениваете свои силы, и недооцениваете силы противника. Но наши аналитики, изучив партии турнира в Варшаве, пришли к выводу, что вы сейчас не готовы к матчу на первенство мира. Велика вероятность, что вы уступите звание чемпиона, и кому? Невозвращенцу! Поэтому мы настоятельно советуем обратиться к ФИДЕ с предложением перенести матч на следующий год, и провести его в Москве, в дни Олимпиады. Или, ещё лучше, мы обратимся к ФИДЕ от вашего имени. Это будет весомее и авторитетнее.
— Безусловно, — сказал я с легким сердцем.
— Что — безусловно? — Виглоушин посмотрел на меня с сомнением, даже с подозрением. Не ожидал, что я легко соглашусь.
А я и не согласился.
— Всё безусловно. Я даже не знаю, кто разбирал мои партии.
— Квалифицированные аналитики. Самые квалифицированные. В их числе — Ботвинник и Смыслов.
— Сам Михаил Моисеевич? Программу больше не пишет? Где там писать, партии анализирует, ошибки ищет.
— Ваши, заметьте, ошибки!
— Мне неизвестно, чьи, а только ищет.
Старичок, до того тихо сидевший в углу, вдруг вскочил и, припадая на левую ногу, поспешил к выходу, подозрительно похрюкивая.
— Не могу. Не могу я с вами, — сказал он, махнув на прощание рукой.
Виглоушин и Миколчук, вскочив, смотрели ему вслед, но старичок не удостоил их и взглядом.
— Так какое решение вы приняли? — спросил после минутной паузы Виглоушин.
— Подумаю. Посоветуюсь со старшими товарищами. С кондачка такие вопросы я не решаю, нет.
— Только не затягивайте, времени на раскачку у нас мало!
Показалось, или Виглоушин доволен итогом совещания? Чему тут довольствоваться, итога-то, как такового, нет? Я сказал, что посоветуюсь со старшими товарищами. Читай — со Стельбовым. Андрей Петрович сейчас в большой силе. Очень большой. Он, можно сказать, сам — сила. Ему стоит бровью повести — и Виглоушин поедет младшим инструктором райкома в Тёпло-Огарёвский район Тульской области, поднимать сельское хозяйство. Нет, не станет Стельбов это делать, но ведь может! А Виглоушин, как всякий аппаратчик, прежде всего заботится о себе, любимом. Так зачем ему рисковать? Разве что исполняет поручение другого тяжеловеса. Но кого? Гришина? Самого Суслова? Ни Гришину, ни, тем более, Суслову, до меня дела нет, у них другие заботы. Совсем другие. И, тем не менее, Виглоушин ничего не опасается, а, напротив, доволен.
Почему?
А потому, что поручение ему дал…
Сам Стельбов и дал!
Зачем? С какой целью?
Во-первых, урок: будь ты хоть расчемпион, а чиновник средней руки, вроде Виглоушина, может запросто зарубить твоё чемпионство на корню. Под тем или иным предлогом не допустят до соревнований, и всё, птичка. Будь здорова! И потому давай-ка, Миша, не выкобенивайся, а вливайся в сплоченные ряды советской номенклатуры. Из Общества Трезвости можно сделать… да много чего можно сделать умному человеку, особенно если у человека есть поддержка.
Во-вторых, я ведь что должен сделать — вот прямо сейчас? Правильно, обратиться к Андрею Николаевичу: спасите, помогите, бюрократы титула лишают!
И Андрей Николаевич, конечно, поможет.
И я ему буду бесконечно признателен.
А на чувстве признательности можно играть как на рояле. Который совершенно случайно оказался в кустах.
После совещания я поехал на «Мосфильм». Смотреть фильм, снятый по «Пикнику на обочине». Нет, это не премьера, это производственный показ. Серьёзные люди будут оценивать работу и решать судьбу фильма: пускать ли его на публику, и если пускать, то как: в каких кинотеатрах показывать, сколько сделать копий, тратиться ли на рекламу, и прочая, и прочая, и прочая. А приглашенные счастливчики (меня и девочек пригласил Аркадий Натанович) будут контрольной группой. Простыми советскими зрителями. По нашему поведению судят о реакции публики.
Зальчик небольшой, невзрачный, одно слово — производство.
Когда после фильма включили свет, стало ясно: не все из приглашенных оказались фильмоупорными.
Эх…
Аркадий Натанович хотел было позвать нас в ЦДЛ, но девочки, подхватив его с обеих сторон, настояли на «Москве» — у нас-де и столик заказан, и вообще…
И мы поехали в «Москву», разгонять тоску, как говорила бабушка. К столику у пальмы.
— Ну, Чижик, говори слова, — сказала Ольга, когда официант разлил шампанское по бокалам.
Я встал, принял ястребиный вид и сказал:
— Сегодня мы видели рождение шедевра. Этого довольно, слова излишни. Ура, товарищи!
Нет, пил я не шампанское, но чувство было — словно оно.
— Вам… Вам в самом деле понравилось? — спросил Аркадий Натанович.
— Нет. Не понравилось. Но некоторые шедевры создают не для того, чтобы они нравились. Многим ли нравится «Герника»? А — шедевр. Вот и ваш фильм оттуда. С обратной стороны Земли.
— И как его встретят зрители?
— Фильм снят не для зрителей. Думаю, любители фантастики, те, кто читал и перечитывал «Пикник», будут разочарованы. Кто-то не досидит и до половины: ждёшь всяких чудес, а тут ходят по пустырю кругами и разговоры разговаривают. Этого ли ждут от фантастического фильма? Нет, не этого ждут от фантастического фильма. Но кого-то фильм зацепит. Каждого десятого, или каждого двадцатого, предсказывать не берусь.
— То есть провал?
— По деньгам — очень может быть и провал. Но его же не ради прибыли снимали.
— Нет? А ради чего?
— Ради самовыражения и самоутверждения. Уверен, фильму присудят международную премию в Каннах, или где-то ещё, режиссер из мастера станет мастером международного класса…
— Он и так мастер международного класса, — перебила меня Ольга.
— Значит, станет международным гроссмейстером. Интерес к советскому кино возрастёт. И лет через десять, а, может, и через сто, будут говорить: как это они угадали?
— Что угадали?
— Мерзость запустения. Ведь фильм о грядущем падении Иерусалима. Не конкретного Иерусалима, а того, что под ним подразумевается. Великого Царства.
— Какого же? — продолжал допытываться Аркадий Натанович.
— Ясное дело, царства капитализма! Не социализма же! Обреченность мира эксплуатации, мира наживы, вот что показывает нам этот фильм в высокохудожественном виде. И никак иначе!
И уже я наполнил бокалы по второму разу.
Стало веселее.
— Да, фильм получился сложный, — сказал Аркадий Натанович. — Отнял сил, пожалуй, в пять раз больше, чем написание самого «Пикника». Или в десять, как считать.
— А вы напишите: взгляд авторов сценария на то, как создавался «Робинзон», — предложила Ольга. Когда говорит Ольга, это не просто совет постороннего, а именно предложение: вы напишете, мы опубликуем, читатели прочтут, и все довольны.