Караул устал
![Караул устал](/uploads/covers/2024-04-24/karaul-ustal-201.jpg-205x.webp)
- Автор: Василий Щепетнев
- Жанр: Альтернативная история / Попаданцы / Самиздат, сетевая литература
Читать книгу "Караул устал"
Глава 24
13 июля 1979 года, пятница, продолжение
Подмена
— Значит, исчез, — я принял вид серьёзный и сосредоточенный: видно было, что девочки расстроены.
— Да. Вчера мы проводили Марину…
— Марину?
— Марину Влади. В аэропорт. Мы и Владимир Семенович.
Понятно. Мировые знаменитости следует лелеять и холить.
— Проводили, и дальше?
— Владимир Семенович встретил в Шереметьево старых друзей, и решил побыть с ними. Немного. Без излишеств. Это его слова — без излишеств.
— Уже теплее.
— Сказал, что в десять утра будет как штык. В студии.
— В этой студии?
— Да, в этой. Каждый час, между прочим, обходится в копеечку.
Мы были в звуковой студии: здесь артисты в идеальных условиях говорят то, что положено по сценарию. Во время съёмок они тоже говорят, но качество записи никудышное. И потому то, что зритель слышит, записывают не в поле и не в лесу, даже не в комнатах и залах, а здесь, на студии. А грозу, кукушку или бой напольных часов всегда можно добавить.
Но фильмов снимают много, а звуковая студия одна. Как следствие, во-первых, очередь, во-вторых, внутренний хозрасчет. Напрасно потраченное студийное время всё равно придется оплачивать из бюджета картины, что скажется на размерах премиальных, а срыв сроков сдачи картины опять скажется на размерах премиальных. Потому отсутствие Владимира Семеновича режет без ножа.
— А старые друзья — это кто?
— Спортсмены, азербайджанские борцы. На Спартакиаду прилетели прямо из Болгарии.
— Странный путь.
— В Болгарии какие-то соревнования были.
— Понятно. Значит, Владимир Семенович отправился с борцами — куда?
— В «Баку». Нас тоже звали, конечно.
— Ну, разумеется.
— Но мы и не подумали. В рабочее время в ресторан — фи…
— Итак, Владимир Семенович вместе со старыми друзьями, азербайджанскими борцами, направился в ресторан, а утром не явился на рабочее место. Так?
— Точно так.
— И что вы ждете от меня? Я не ясновидец, да, думаю, даже ясновидец не скажет, где сейчас Владимир Семенович. Москва, Московская область, Ленинград, Тбилиси — да где угодно. И потом, Владимир Семенович — совершеннолетний, дееспособный, сам решает, что, где и когда.
— Нам ясновидения не нужно. Нам нужно, чтобы ты озвучил роль Высоцкого.
Ну да, конечно. Если Высоцкий загулял, это неделя, две, кто знает. Гении непредсказуемы, иначе они бы не были гениями. А кино — это как битва. Если выбыл один, на его место становится другой. Например, Чижик.
— Вот так взял, и озвучил?
— Вот так взял, и озвучил. Сегодня Зоя Николаевна озвучивает Влади, ну, а ты, Чижик, озвучишь Высоцкого. Судьба картины зависит от тебя!
Звукорежиссер, Лев Николаевич, в восторге от меня не был. Рассчитываешь на серебряные ложечки, а получаешь мельхиоровые. Ну, чем богат.
Кино — искусство синтетическое. И образ, создаваемый на экране — тоже синтетический. У актера может быть дублёр, скачущий на коне или прыгающий со скалы в воду. А дублирование звука — сплошь и рядом. Все иностранные фильмы дублируют, но то, что де Фюнес говорит голосом Кенигсона, никого не смущает. Да и в наших, в советских фильмах нередко бывает, что актер говорит чужим голосом. Большинство прибалтов, например. И не только прибалтов.
Но Высоцкий — статья особая. Миллионы километров магнитофонных лент с его голосом накладывают ограничения. Слишком многие его слышали. И немало подражателей, «Подвысоцких», тут не забалуешь. Нужно имитировать как следует, а я не Чистяков, совсем нет.
По счастью, от меня требовалось не подражание, а копирование — это куда проще. Я ведь присутствовал при съемках, и помнил, как говорил в том или ином эпизоде Владимир Семенович. Мне оставалось только попугайничать, ни ноты отсебятины. Тоже непростая работа, но и тембру, и интонациям голоса подражать нетрудно — если вокал позволяет.
Мне позволяет.
Запланированное выполнили. Не без пота, но без крови и слёз. Чего плакать-то, работа есть работа. С Зоей Николаевной работать вместе — большая удача. И подсказала, и поддержала.
— Мы славно поработали, и славно отдохнем, — сказали девочки по окончании работы.
И вместе с Зоей Николаевной поехали обедать, вернее, уже ужинать — время к вечеру. Нет, не в «Баку», в «Баку» нас не знают. В «Москву», в «Москву», прямо по Чехову.
За обедом-ужином (дамы пили «Абрау-Дюрсо», я — «Боржом») говорили о разном. О том, что водка — яд (а шампанское — это же совсем-совсем другое), о том, что в кинопроизводстве назрели перемены, поскольку отрасль приносит прибыли больше, нежели нефтедобыча, поэтому те, кто работает в ней, должны зарабатывать не меньше нефтяников, о том, что работа универмагов и гастрономов Москвы с сентября будет продлена до десяти вечера, и товары повышенного спроса, в том числе колбаса, сыр, молоко и творог, будут продаваться с шести вечера, когда москвичи идут с работы. А то, понимаешь, днём всё раскупают туляки, владимирцы и им подобные, а москвичам после работы остаются пустые полки.
— Это что, — сказала Зоя Николаевна, понизив голос, — за Волгой в магазинах только хлеб да растительный жир продается. Тем, кто на заводе работает, привозят кое-какие пайки, а всяким учителям и прочей интеллигенции нужно изворачиваться. Урал не Тула, с Урала на электричке в Москву не приедешь. И пенсионеры уже (тут она перешла на шепот) устраивают митинги. Перед открытием магазина у дверей собирается человек двести, триста, и давай…
— Выражать недовольство, — подсказал я.
— Да, именно. Недовольство. Выражать.
Мы неспешно ужинали: консоме протаньер, судак меньер, каша гурьевская, шарлот глясе, кофе «Жозефина»… Нет, названия были наши, советские, но я переводил на дореволюционные. Чтобы создать связь времен. Ведь когда-то так обедали или ужинали господа средней руки. В июле четырнадцатого, жизнь казалась прочной, незыблемой, перспективы — светлыми, прогресс — добрым и человечным, а бедность — обречённой пусть на медленное, постепенное, но неуклонное отступление — сначала прочь из столиц, потом из центральных губерний, и, где-то в дымке — полное вытеснение за пределы нашего великого Отечества.
Ага, ага.
— Джекил и Хайд. Трезвый он — умница, мыслитель, душа-человек. Но стоит выпить рюмку, выпить две — и остановить его трудно, если вообще возможно. Теперь, правда, у него другие предпочтения, но…
Это Зоя Николаевна просвещает девочек об особенностях характера Владимира Семеновича Высоцкого. Своевременно, ничего не скажешь.
— А что, современная медицина… ни на что не способна, совсем? — Зоя Николаевна обратилась ко мне, но и девочки тоже смотрели на меня, как на эксперта, знатока и чудотворца.
— Современная медицина способна на многое. Но человек сильной воли всё одолеет, в том числе и медицину.
— Это как же?
— Медицина способна избавить человека от физической зависимости, вернуть его, говоря образно, на исходную позицию, но и только. Если человек не мыслит жизни без алкоголя, тут уж ничего не поделаешь. Если Владимира Семеновича — чисто гипотетически, конечно, — поместить в какую-нибудь лечебницу очень закрытого типа, под круглосуточное наблюдение, то, уверен, он обаяет персонал настолько, что тот сам будет снабжать его потребным, будь то водка, или что иное. Даже с риском для себя будет.
— Это вы верно сказали. Снабжают, — отозвалась Зоя Николаевна. — Но неужели никто не в состоянии спасти Владимира Семёновича?
— Кажется, я знаю одного человека, — сказал я после приличествующей паузы. — Он бы, пожалуй, смог (опять пауза). Даже наверное смог.
— Значит, нужно обратиться к этому человеку.
— Он может, да. Но не хочет.
— Как так? А клятва Гиппократа?
— Что ему Гиппократ? Да он вовсе и не врач.
— Неужели его не трогает то, что Высоцкий в беде?
— А он в беде? Точно? Он так не думает. К тому же считает, что переделывать волка в телёнка дело не только сложное, но и вредное. Ссылается на синдром Хемингуэя. Но я попробую еще раз, при случае. Взову, вопия, к милосердию и состраданию.
Девочки умницы, перевели разговор на молодильные диеты, о сравнении диеты средиземноморской с диетой китайской, о преимуществах риса коричневого перед рисом белым, шлифованным. Это отвлекло нас от печальных дум, и навеяло думы приятные.
Зою Николаевну мы довезли до дома, хотя она просила только до метро. Никаких метро! Нам, то есть мне (за рулем был, разумеется, я), нужно знакомиться с Москвой, а как это сделать, если ездить двумя — тремя маршрутами всю жизнь?
И мы довезли Зою Николаевну, хотя и немножко поплутали. Она, Зоя Николаевна, редко ездила иначе, чем на метро. А от метро до её дома ещё шесть остановок автобуса. Потому и наземный путь знала нетвердо. Плюс шампанское.
Девочки повели Зою Николаевну, доставка до дверей квартиры. Я остался в машине, обозревал окрестности.
Так себе окрестности. Не знать, что это Москва, вполне можно принять и за Чернозёмск, и за Омск, и за Тулу. Кирпичные пятиэтажки, фонари светят через один, и люди какие-то уставшие, недовольные, с землистыми лицами. Положим, последнее можно отнести за счет освещения, но я был рад, что при мне ПСМ, Пистолет Самозарядный Малогабаритный, прощальный дар Андропова. Вечер пятницы, тринадцатое, трудящийся вправе выпить законную кружку пива. Но с пивом вечером напряжёнка: туляки, рязанцы, владимирцы всё московское пиво выпивают ещё днём. Поэтому труженики столицы обходятся тем, что найдут в гастрономах. А что может рабочий человек найти в гастрономе в короткий промежуток между окончанием рабочего дня и закрытием винного отдела? Кто-то берет портвейн (ох, уж эти отечественные портвейны), кто-то довольствуется «Солнцедаром», а рабочая аристократия затаривается водочкой: оно хоть и дорого, зато быстро и надёжно. И, зная, что после семи возможность добавить станет недоступной, ну, почти недоступной, берут с запасом. И с соответствующими последствиями. Для «скорой» вечер пятницы — смена особая. Для больниц тоже особая. Милиции дремать не приходится. Она бы и рада подремать, а — нельзя. Усиленные наряды, повышенное внимание. Чем здесь может помочь Общество Трезвости? Плакаты выпустит — «Пьянству — бой!», с красноносыми расхристанными человечками, это да. Но подействует ли? Сумлеваюсь штоп. Да и что это за бой, если боевые действия ограничиваются плакатами?
Пойти по стопам Кэрри Нэйшн, с топором наперевес бросаться на бутылки с вином? Но гастрономы у нас — социалистическая собственность, пивные — социалистическая собственность, ликёроводочные заводы — социалистическая собственность. Исключено. Никто не позволит.
Остается что?
Остается думать.
Принцип восточных единоборств — направить силу соперника против его самого. Принцип гомеопатии — подобное нужно лечить подобным! Обществу Трезвости следует открыть кооперативные пивные! Кооперативные — в смысле принадлежащие самому Обществу Трезвости. И не только пивные, но и кооперативные пивоварни! В каждой пивной Общества Трезвости — не менее четырех сортов пива! «Жигулевское», «Мартовское», «Рижское» и оригинальное, которое можно получить только в местной пивоварне. Не слишком дорогое, но и не дешевое. Кружка ноль тридцать три — рубль! Минимум! Зато а) неразбавленное, б) кругом чисто и культурно, и в) непременно в заведении должны быть туалеты, тоже чистые, культурные, и в достаточном числе (это в машину ветерок донес запах мочи из кустов у дороги. И не только мочи). Зашёл человек труда после работы, выпил неспешно кружечку в окружении приятных людей, поговорил о литературе, о политике, о московском «Торпедо», посетил туалет, а потом с чистой совестью и легкой душой идёт домой. Рубль, конечно, сумма немалая, но и не сказать, чтобы очень большая для квалифицированного рабочего. А чтобы идти пришлось недалеко, пивные должны быть повсеместно. Не далее пяти минут ходьбы от дома. Ну, поначалу — десяти. Со временем каждая пивная обзаведётся завсегдатаями, на столиках завсегдатаев столе будет лежать пресса, «Правда», «Труд» и «Литературка», в углу на возвышении — телевизор «Горизонт», чтобы всегда были в курсе новых успехов и достижений. Людям, меры не знающим, вход в пивную будет заказан! Пиво — только членам общества «Трезвость», и никак иначе. Вступить в общество, кстати, можно будет тут же, в пивной. Честь по чести, с вручением билета и нагрудного знака. Новичку знак простой, алюминиевый. В течение года не нарушал и не привлекался — получай бронзовый, с правом сидеть у камина. Три года не попадал в вытрезвитель — серебряный, дающий место за столом завсегдатаев. И, наконец, десятилетний стаж поощряется золотым знаком «Трезвость», по понедельникам первая кружка — за счёт заведения.