Шофер. Назад в СССР. Том 2

Глава 24

В кабине фонарь освещал того самого белобрысого Колю. Коля лежал грудью на руле. Голова его бессильно висела над лобовым стеклом, в котором густой паутиной разошлись многочисленные трещины.

Лица Колиного я не видал, потому как был он ко мне спиной. Однако светлые волосы парня потемнели теперь от крови, сбились в толстые сосульки.

— Как ты слететь-то умудрился с дороги, — прошептал я себе под нос, а потом полез в кабину.

Потянувшись, тронул я его шею. Сквозь кожу ощутил, как медленно, несмело пульсирует все еще в Коле жизнь.

— Живой, — выдохнул я, — Николай, етить тебя…

Я стал трепать его по плечу, попытался разбудить, привести в чувство. Так, сразу у меня не вышло.

Ладно. Будем по-другому. Тогда я напрягся, полез к нему в салон. Взял аккуратно, потянул так, чтобы поднять его от руля, глянуть в лицо. Когда увидел я Колю, то выругался матом.

Лицо парня, обильно залитое кровью, было безмятежно. От переносицы через лоб уходила в волосы большая рана.

— Как бы у меня на руках не умер, — проговорил я себе под нос.

И делать было нечего. Только везти в город, в больницу. Да сообщить, чтобы выслали милицию к месту аварии.

Эх… Нет тут мобильных телефонов, чтобы быстро и просто вызвать помощь. А простой телефон, где сейчас, по ночи найдешь? Тут быстрей бы добраться до больницы, потому как каждая минута на счету. Умрет еще.

И хоть этот раненый человек, что умирает сейчас у меня на руках, не очень хорошим, не мог я его оставить. Что-то сильное, что шевелилось у меня в душе, просто не позволило бы мне оставить человека в беде, кем бы он мне не был. И думалось мне, что это что-то, что шевелилось в душе, называлось одним простым словом — совесть.

Пусть он делал плохие вещи в своей жизни, но просто так бросить его… Не заслуживает он такой судьбы, хоть и дурак.

— Ладно, Коля, — сказал я сам себе, — если выживешь, с тебя новые фары.

Я взял его за руку, нырнул под мышку и взгромоздил вес его тела себе на плечи. Кое-как, с трудом, полез обратно с машины.

Когда, вымачивая потом сырую одежду, спустил я Колю на мокрую траву, то снова склонился над ним. Пощупал пульс.

— Бьется, — прошептал.

Потом, как мог аккуратно, взгромоздил Колю себе на плечи. Путаясь ногами в траве, пошел вдоль насыпи, собираясь с духом для того, чтобы взобраться по ней.

Когда решился, начал подъем. Ох и сложно мне пришлось. И хоть были это какие-то пять — семь шагов, но дались они с такой страшной натугой, что дважды, с Колей на плечах, я чуть не упал назад, в траву.

Ладно бы я, упал бы, отряхнулся, да пошел дальше. Но раненый мог такого падения не пережить.

С каждым шагом чувствовал я, как скользит под ногами мокрая от дождя трава, как норовит сила тяготения прижать меня к сырой земле. Мышцы, первым делом на плечах, а потом и на ногах, жгло от напряжения. Сам я удивился тому, каким крепким я оказался. Даже не думал, что есть в моем молодом теле такая выносливость.

Когда вошел я на обочину, то торопливо побежал к машине. Аккуратно, как мог, сложил с себя Колю на землю. Снял и сунул ему под разбитую голову рубаху.

— Да что ж за ночь то, — ворчал я по-стариковски, — что не рейс, так какая-то то напасть…

Открыв дверь Белкиной кабины, запрыгнул я внутрь, чтоб глянуть, как тут можно разместить бессознательного Колю. И тут упал мой взгляд на счетчик топлива, который освещала теплым светом подсветка приборной панели.

— Мало, — сказал я, принимая этот факт холодным умом, — мало бензину. Туда и обратно не хватит.

Тогда спрыгнул я из машины, аккуратно, чтобы не угодить на лежащего под дверью раненого, и побежал назад, где за кабину, где хранилась у меня запасная канистра с бензином.

Схватив ее, понял, что и она пустая. Вспомнил, как уже вылил сегодня весь свой запас бензина, чтобы не терять времени, а постоянно быть на рейсе.

Думал я недолго. Почти сразу спустился вниз, к зилу. Забравшись в кабину, щелкнул ключом зажигания. Подсветка на зиловской панели заработала. Телевизор приборов и оба колодца со спидометром и манометром загорелись призрачно-зеленым светом.

Датчик топлива показал пустые баки. Я нахмурился.

— Ты что, — сказал я себе под нос, — ехал на святом духе?

Выхватив из кармана брюк фонарик, я спрыгнул со ступеньки, глянул под дно машины, осветил раму. На ней-то на раме и стояла машина. Металл рамы закопался в дорожный грунт. И без того уставшие патрубки топливопровода, что бежали по раме от бака к двигателю, лопнули во время столкновения. Тут, внизу еще чувствовался едковатый запах семьдесят шестого бензина, хотя почти весь он ушел в землю и испарился.

Выходит, единственный бензин, что у меня есть, это тот, что еще остался в моем собственном баке. И хватит его только до Армавира ну и еще полпути назад. Ладно. Поехали, а там уж как-нибудь разберемся.

Внезапно загудели где-то вдали автомобильные шины. Я поднялся из-под Колькиной машины, и тут же быстро взобрался вверх по насыпи. Едет кто-то. Может, найду я у этого человека себе помощи.

Со стороны Армавира светили по дороге чьи-то фары. Я же немедленно зажег фонарик, стал размахивать руками. Свет все приближался. С каждым мгновением становился он все ярче и ярче. Сильнее слепил глаза. Потому и невозможно было понять, кто ж там едет. Но может кто из шоферов? Может кто-то из наших? Потому как видел я на элеваторе машину другую с нашего колхоза. Не исключено, что возвращался кто-то домой. Да и если это чужой шофер, коль попросишь — поможет. На дороге в помощи отказывать не принято. Тем более, тут авария.

Машина между тем и не думала сбавлять ход. Слышал я это по звуку ее шин, мчащихся по асфальту. Шумели они на высокой ноте и не думая эту ноту опускать, замедляться то есть.

Бросил я размахивать руками, и тотчас, спустя пару мгновений, промчалась мимо меня чья-то легковая машина. Уехала она, показывая мне красные свои задние габариты. Правда, засматриваться на них у меня времени не было.

Когда я вернулся к парню, первым делом проверил его пульс. Он был жив. Не умер, пока проверял я бензин и пытался остановить встречную машину. Видать крепко за жизнь держался всеми руками и ногами.

Напрягшись снова, стал я его поднимать, стараясь оберегать и сильно не беспокоить голову. С трудом вступил я на подножку с ношей в виде Николая на плечах. Положил его на Белкин диван.

Как раз в тот момент вспыхнул на темной ночной дороге новый свет. Зашумели вдали другие шины. Однако в этот раз не стал я обращать на них внимание. Поздно было тратить время на новую машину. А вдруг не затормозит? И так сколько времени потерял.

Я просто спрыгнул с подножки, обежал машину с носа и распахнул пассажирскую дверь. Забравшись на подножку, стал подтягивать парня на пассажирское место.

Даже не заметил я, как машина, что освещала себе путь, подъехала совсем близко. А потом, миновав стоящий на носу Колькин зил да Белку, съехала на край дороги и медленно остановилась.

Оказался это пятьдесят второй газон. На мгновение решил я, что это кто-то из наших, однако фигура мужика, что выпрыгнул из кабины, показалась мне не знакомой.

Мужик, между тем побежал к Белке. Ну а я спрыгнул из кабины и подался ему навстречу.

— Чего у тебя тут? Авария? — Торопливо заговорил рябой мужик с элеватора, глядя на меня обеспокоенным взглядом.

— Слетел с дороги, — сказал я ровным тоном, — сам не знаю как. Нашел его уже в кювете.

— Живой? — Спросил он обеспокоенно.

— Живой, — кивнул я, — но только в обмороке. Голову разбил и все никак не очнется. В больницу ему надо.

— Доживет?

— Не знаю, — сказал я честно, обернувшись к Белкиной кабине.

— Ты его уже загрузил к себе в машину?

— Загрузил, — посмотрел я на рябого.

Тот помолчал пару мгновений. Потом вздохнул и, наконец, решился:

— Помощь нужна какая-то?

— Да, — я кивнул, — если только бензином. Я не дотяну до города и обратно. А до моей станицы дольше ехать, хоть там и больница.

— А до моей еще дольше, — потер он шею, — я с Успенки. Да только у меня, у самого с бензином беда.

Мужчина замолчал. Пару мгновений подумал.

— Ладно, — сказал я, хлопнув его по плечу, — ничего распотякивать. Спасибо тебе, что остановился. Но времени не стоит терять. Умрет же.

— Постой, — сказал он, когда я уже решил вернуться к Белке, — давай, я возьму раненого на себя? У меня в Армавире родственники есть. Ночлег найду, да и бензину мне дадут. А ты если уж с Красной, то не доедешь и будешь по Армавирским стоянкам телепаться до утра, пока бензину себе где-нить не сыщешь.

— Спасибо, — кивнул я ему.

— Да что я-то? — Ответил Рябой, — главное ты сделал — не бросил пострадавшего в беде, в машине. Ты тут главный герой. Ежели придет он, тот шофер, в себя, тут же скажу ему, кто его выручил из машины.

— Он очень удивится, — улыбнулся я скупо.

Когда перегружали мы еще живого Колю в газон рябого, раненный даже пришел в сознание на короткий срок. Буквально на полминуты. Пока несли мы его за руки, за ноги, открыл он глаза и спросил:

— Где я?

Ответа так ему никто и не дал, потому как провалился сразу же Коля в новое забытье.

Я же думал все это время о том, каких же людей мы потеряли, когда развалился союз. Да, бывали разные люди: и злые, и шкурники, и карьеристы, и такие, кто за свое благополучие ближнего и продаст, и раздавит, если так будет нужно. Однако было много и других: порядочных, простых, добрых и отзывчивых. Таких, кто правда думал, что человек человеку брат, а не враг, как в девяностые или конкурент, как позже, в нулевые и двухтысячные.

С грустью подумал я, что уйдут мало-помалу люди, воспитанные другим обществом. Что всего-то через каких-то двадцать лет, в девяностые, не останется никого, кто мог бы так просто, по своей воле помочь бы ближнему. Злые будут сымать с ближнего последнюю рубаху, а добрые — побояться помогать, чувствуя во всем опасность. Развалилась сначала страна, а вслед за нею развалились и людские души. Так, я все это видел, когда проживал те времена.

Стоя на обочине, рядом с Белкиным колесом, глядел я, как газон рябого мужика, звали которого Петром Сергеевичем, сдвинулся с места. Покатился он по обочине, и развернулся на пустой, без разметки дороге. Направил пятно от своих фар на Армавир.

— Коль увидимся потом, — сказал я Петру Сергеевичу перед отъездом, — ты хоть расскажи, как там, у тебя все прошло. Выжил ли Колька.

— Выживет, — уверил меня Петр, — он крепкий, хай держится за свою жизню. А за самосвалом егошним пришлю я кого-нить. С утра позвоню в колхоз.

Так, мы и расстались. Когда мимо меня проезжал его пятьдесят второй газон, махнул я Петру Сергеевичу на прощание. Тот посигналил, а потом взвыл мотор его машины высоким звуком, и набирая скорость, газон пошел прямым ходом до города.

Зашумел вокруг ветер. Зашелестела листвой посадка и я, как-то машинально обернулся к лесополосе.

Не сразу я понял, дело было в звуке ветра, или же в том, что почувствовал я на своей спине чужой беспокойный взгляд.

Привыкшие к темноте глаза быстро рассмотрели в низкорослом терне, обрамлявшем лесопосадку, собаку. Безродная, но крупная, пегой масти, стояла она внизу, высунувшись из кустов на половину тела.