Сандро из Тифлиса. Соправитель

Глава двадцать четвертая. Идущие по следам

Как и всегда на Руси, к назначенному сроку ничего готово не было… (Валентин Пикуль)

Санкт-Петербург

28 октября 1889 года

Вице-адмирал Баженов

Воспользовавшись поднявшейся неразберихой и тем, что начальству сейчас не до него, Иван Петрович совершил тот маневр, коей по мнению многих именитых полководцев относится к числу наиболее сложных и ретировался из кабинета, сжимая в руках папку с надписью «в Главный морской штаб». В его голове крутилось две мысли. Первая имела вид вопроса: за что? А вторая носила характер мрачного математического прогноза: вероятность получения премии неумолимо стремиться к нулю. Тем временем, вице-адмирал Баженов быстро навёл на своём столе истинный морской порядок и пригласив к себе генерал-майора Пущина, стал ожидать появления высокопоставленного визитёра, тем паче, что его статус значительно повысился: из великих князей прямо в соправители Российской Империи. И вот оба их превосходительств обмениваясь самыми последними слухами, пытаясь найти ответ на вопрос, который так волновал героя романа в стихах «Евгений Онегин»: «Что день грядущий мне готовит?».

А шептались в кулуарах не только Адмиралтейства, но и в Санкт-Петербурге в целом о разном, однако особой популярностью пользовалась особа старшего сына покойного Государя Михаила II. Николай Михайлович, которого многие знали как толкового офицера, имеющего боевой опыт, но при этом тяготившимся военной службой и мечтающего посвятить себя науке. Этакая сухопутная копия своего дядюшки генерал-адмирала Константина Николаевича: образованный либерал и эрудит. Но потом, после недавнего гвардейского бунта в Северной Столице, а затем и злосчастной поездки в Париж, на Всемирную выставку его как подменили. Причём, было немало людей, совершенно серьёзно утверждающих, что факт подмены был на самом деле и в качестве аргументов, апеллировали к якобы имеющемуся прецеденту с Петром Алексеевичем Романовым во время Великого посольства, который вернулся в России ярым поклонником всего западного в особенности британского и гонителем старой, доброй старины. Но ежели Пётр Великий не выпускал из рук бразды управления Империей, то Николай Михайлович или Николай II, как следовало из его Манифеста, который так и не вступил в силу благодаря твёрдой позиции Командования Русской Армии и Флота, не мог похвастаться подобными успехами. Очень редко он покидал свою резиденцию и, как говорили злые языки, денно и нощно вел баталию с Ивашкой Хмельницким. Когда же он, неизменно в сопровождении генерал-лейтенанта Черевина, соизволял появиться перед более или менее широкой аудиторией, то присутствующие единодушно отмечали, что будущий Император изрядно сдал и выглядит лет на десять старше, чем на самом деле.

Но что поделать, остаётся лишь руководствоваться поговоркой, распространённой среди петербуржцев в соответствии с которой не следует обижаться на женщин, дураков и Великих Князей[52]. На этом фоне, поведение его младшего брата, Александра Михайловича, было поистине лучом света в тёмном царстве, ибо он не только отличался изрядной работоспособностью, но и достигал конкретных результатов, чему есть масса доказательств. В общем, дай Бог, что бы коронация не испортила этого талантливого молодого человека и Русский Флот получил в его лице верного служителя и высокого покровителя. И буквально через несколько минут начальник Главного гидрографического управления и его заместитель получили возможность убедится в том, что Всевышний прислушался к их просьбам. В дверь кабинета постучали и через мгновения, и со словами:

— Разрешите войти, Ваше Превосходительство? — в комнату энергично шагнул Великий князь Александр Михайлович Романов. Подтянутая и ладная фигура с широкими плечами и узкой талией в отлично сидящем на ней флотском мундире, небольшая аккуратно подстриженная эспаньолка и по-молодецки закрученными усами и лёгкая, чуть заметная улыбка на устах, сразу вызывало чувство симпатии. В левой руке, лейтенант Романов сжимал ручку небольшого деревянного ящика, отдаленно напоминающего саквояж, а в правой папку. После приличествующих требованиям воинского этикета приветствиям и подтверждения формы обращения, причитывающей кают-компании, сиречь по имени отчеству, Александр Михайлович, начал разговор:

В. кн. и Соправитель Александр Михайлович

— А я, господа прибыл к вам не с пустыми руками и с новостями. Две из них можно отнести к категории хороших, а вот третья, пожалуй, пройдёт по статье «как посмотреть». И так, с какой мне начинать?

Вице-адмирал и генерал — майор переглянулись и Баженов на правах командира принял решение:

— Начните, пожалуй, с третьей, Александр Михайлович. А первые две, если что, смогут подсластить пилюлю.

— Извольте, Роман Иванович. Не буду разводить излишних политесов и скажу суть. В Главном морском штабе обсуждается вопрос о переводе Адмиралтейства и, естественно Главного гидрографического управления в Москву. Окончательное решение пока не принято, но вполне возможно, что скоро появится соответствующее распоряжение. И одним ярых приверженцев сего прожекта является Министр финансов Витте.

От присутствующих не скрылось, что Сандро произнося это имя чуть заметно скривил губы так, как будто во рту был ломтик прекислого лимона. А далее на протяжении не менее четверти часа Баженов и Пущин то по одиночке, то практически хором, эмоционально, почти яростно излагали свои аргументы против «этого губительного и преступного решения, кое неизбежно приведёт к разрушению работы и к иным катастрофическим последствиям».

Сандро не стал прерывать обоих превосходительств, да и честно говоря и не планировал это делать. Тем более, что уже принял решение, но было необходимо поддерживать и поднимать уровень своего авторитета в флотской среде и в не в последнюю очередь среди высших офицеров Адмиралтейства. А посему, да простят ему эти два настоящих патриота флота некоторую циничность данного спектакля, но так нужно для пользы дела. Дав своим визави возможность высказаться и тем самым стравить пар, не допустив взрыва котлов, Сандро жестом примерного ученика поднял правую руку, давая знать, что желает внести свою лепту в беседу.

— Господа, — начал он негромким голосом тщательно выделяя каждое слово. — Поверьте, я полностью разделяю ваше возмущение касательно сего прожекта. Скажу больше, что я с самого начала был его противником, но, к превеликому сожалению, многие чиновники в погонах, от коих зависело принятие решения были глухи или недостаточно внимательны к аргументам озвученными начальником аналитического отдела, пусть даже и Великим князем.

Всё это Сандро произнёс печальным голосом и с аналогичной миной на лице. Но после коронации, многие из них неожиданно излечились от глухоты и стали более вменяемыми к пожеланиям Соправителя Российской Империи. Тут печаль сменилась чуть кривоватой улыбкой, более походившей на оскал хищника.

— Но!!! — на этом месте я сделал драматическую паузу и воздел к верху указательный палец правой руки. — В предложении перевода в Москву было и рациональное зерно, ибо это повышало безопасность от нападения извне. А посему, я предлагаю компромиссный вариант. Адмиралтейство остаётся в Санкт-Петербурге, но будут предприняты все возможные меры по превращению его в неприступную крепость. А теперь, Роман Иванович и Нил Львович, если вы не возражаете, то перейдём к приятным новостям. Кстати, господа, а вы не находите, что Главное гидрографическое управление лишено важнейшего атрибута, которым могут похвастаться многие полки?

Этот неожиданный вопрос привёл Баженова и Пущина в состояние полной растерянности, и они молчали лишь переглядываясь и пожимая плечами. Сандро весело рассмеялся и продолжил:

— Простите господа, мою маленькую шутку. Но если говорить серьёзно, то мне кажется, что до сих пор те, кто стоит на капитанском мостике или ведёт в бой эскадры недооценивает роль, значение и заслуги военных гидрографов. Я думаю, что крайне необходим Марш гидрографов. Я и двое моих друзей дерзнули взять на себя роль поэтов и общими усилиями написали текст, который я и предоставляю на ваш суд.

С этими словами достал из папки два листа бумаги с напечатанным текстом и передал каждому из присутствующих.

— Но, господа, хотя кто-то из мудрых людей сказал, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, но в данном случае, я предлагаю сперва услышать.

Александр Михайлович раскрыл защёлки на принесенном ящичке и снял крышку, под которой находился фонограф. После необходимых манипуляций механизм заработал и в кабинете зазвучала музыка, сопровождая певца, исполняющего Марш гидрографов:

В широких просторах морей
Гидрографам бури не страшны,
В боях беззаветно отважны
За счастье Отчизны своей.
Мы с морем сроднились навек.
Все тайны его мы откроем
И путь мы проложим героям
Морей, океанов и рек.

Припев:

Родные моря!
Идем в простор мы бурный и любимый,
Отвагой горя, великой русской силой.
Смелей, моряки вперед!
Флотом нашим гордится народ.
Нас Родина на борьбу ведет.
Вперед, моряки, вперед!
Суровой дорогой морской,
Минуя все мины и мели,
Гидрографы точно и смело
Десант поведут за собой.
Пути боевым кораблям
Огнями маяков осветятИ залпом орудий ответятПо злобным извечным врагам

Припев

Пока Баженов и Пущин подойдя вплотную к фонографу и затаив дыхание буквально вслушивались в каждое, я мысленно принёс извинения еще не родившимся курсантам гидрографического факультета Высшего военно-морского училища имени Фрунзе Землякову и Линькову, которые в иной истории написали слова и музыку в страшном и кровавом 1942 году. Единственным изменением стало замена линкоров на орудия, а фашистов на извечных. Самым трудным, был процесс легализации текста в нашей мушкетёрской компании, дабы Крылов и Менделеев поверили, что это мучительный творческий процесс. Потребовалось провести не менее трёх вечерних посиделок, подстёгивая вдохновение коньяком. Но, слава Богу, всё удалось, и я, подобно Нерону, пришел к выводу, что во мне пропадает великий артист.

Мои воспоминания были бесцеремонно прерваны Баженовым и Пущиным, которые потребовали повторить воспроизведение гимна и теперь слушали его, одновременно читая текст. После четвёртого захода он повернулись ко мне и не садясь молча стали аплодировать. А далее посыпались комплименты. Хорошо, что гардемаринское прошлое нашей троицы и успех песен, прозвучавших на театральном представлении в Смольном, успели войти в перечень легенд Санкт-Петербурга, а посему излишних вопросов не последовало. Когда возбуждение несколько спало, Баженов несколько застенчиво попросил оставить фонограф у него на несколько дней, дабы все офицеры Адмиралтейства могли насладиться сим шедевром. Право слово, как можно забрать конфету или игрушку у ребёнка? Поэтому я поспешил обрадовать Романа Ивановича, что и фонограф и три валика с записью марша это мой скромный подарок. Пущин, который сохранил остатки выдержки, быстрее пришел в себя и поинтересовался: