XVII. Грязь, кровь и вино!

Глава 4

Наваррец

— Франсуа, ну, проснись же! Франсуа, милый!..

Что за дьявол? Ласковый женский голос прорвался сквозь завесу сновидений, заставляя меня вынырнуть в суровую реальность. Сон все никак не хотел уходить, я еще витал где-то там, в небесных сферах, но между тем непреклонно просыпался.

Я почувствовал, как чьи-то тонкие и нежные пальчики легко пробежались по моей груди и спустились ниже, потом еще ниже… Так, может, все же пора окончательно пробудиться? Тем более, я не чувствовал на себе одежды, только легкую простыню поверх тела. Кажется, все заходит слишком уж далеко…

Только я собрался открыть глаза и взглянуть на мир вокруг, как случилось самое интересное — все во мне возбудилось и напряглось, и мне внезапно стало уже не до того, чтобы решать, сон это или явь. Если даже сон, пусть он закончится самым благоприятным образом…

— Ах, Франсуа…

Я несколько раз глубоко выдохнул, стараясь успокоить дыхание, и только после этого все же открыл глаза.

Надо мной нависало весьма премилое юное создание. Овальное личико, обрамленное легкими кудряшками, чувственные губы, которым только что нашлось весьма достойное занятие, большие карие глаза, ну а ниже… ниже все было очень даже неплохо.

Девица навалилась на меня тяжелой грудью, так и просящейся в ладони, и с любопытством вглядывалась в мое лицо.

— Кати? — всплыло в памяти имя.

— Я — Лали! — слегка обиделась красавица.

— Допустим.

Мои руки действовали собственной волей, обхватив красавицу за тонкую талию и легко повернув ее в иную, более подходящую для дальнейших действий позицию. Она лишь тихонько вскрикнула и закатила глаза, всем своим податливым телом показывая смирение и покорность.

Следующие полчаса прошли самым, что ни на есть приятнейшим образом, и, клянусь, за все это время в моей голове не мелькнуло ни одной сторонней мысли, я просто ловил хрен знает как образовавшийся момент. Но кто я такой, чтобы игнорировать подарки судьбы?..

Жаль, что все плохое и хорошее (и это самое обидное) рано или поздно кончается. Вот и моя таинственная нимфа, насытившись, наконец, происходящим, ловко выскользнула из-под меня, одним движением натянула валявшееся подле кровати платье, игриво улыбнулась мне на прощание, и скрылась с глаз.

Весело день начинается!

Я встал с постели, полностью обнаженный, и тут же уткнулся взглядом в высокое зеркало, стоявшее прямо напротив кровати. Оно было совсем не похоже на привычные мне зеркала и скорее напоминало отполированный до блеска лист металла, и отражение в нем было весьма смутным, ты скорее угадывал черты, чем видел их… И все же кое-что разглядеть я сумел, вот только зеркало показало мне вовсе не того человека, которого я привык видеть последние… хм… тридцать или сорок лет.

Только теперь я окончательно и бесповоротно осознал, что я попал в чужое тело, пусть и весьма достойное, но чужое.

Из отражения на меня смотрел совсем еще молодой, по моему разумению, парень, наверное, двадцати — двадцати трех лет на вид, среднего роста — ниже, чем я привык, черноволосый и остроглазый, чуть более жилистый, чем я себя ощущал прежде. Грудь пересекал косой шрам, на шее так же белел небольшой шрам, а более дефектов я не приметил. На лице усы и легкая щетина, руки-ноги на месте, пальцы тоже, мужское, хм, достоинство, пусть и не вызывало удивления, но и перед женским полом краснеть бы не пришлось, что несколько минут назад доказала Кати-Лали. Парень в отражении был вполне себе видный и в меру симпатичный, разве что мрачноватое выражение лица чуть портило общую картину.

И тут меня вновь накрыло, как и тогда, когда мы с Перпонше въехали в город после моей дуэли. Только в тот момент я все же, судя по всему, вырубился, либо же пребывал в полнейшей прострации, потому как саму поездку сквозь город я помнил короткими отрывками. Я почти вываливался из седла, лишь чудом держась на грани сознания, но Перпонше справился и транспортировал мое бренное тело к точке временной дислокации, в арендованную мною комнату, прежде чем сознание полностью оставило меня, и я погрузился в глубокий и крепкий сон.

Я говорю «меня», хотя, разумеется, то был не я, я бывший владелец этого тела, надо сказать, державший его в превосходной физической форме. Ну а как иначе, при тех изнуряющих ежедневных тренировках, воспоминания о которых теперь жгли мой мозг, как и все остальное…

Черт! Я не помнил себя прежнего, но я помнил если не все от и до об этом человеке, в теле которого очутился, то весьма многое. И человек этот был весьма интересен.

Самый настоящий французский дворянин, шевалье де Брас, прибывший в столицу третьего или уже четвертого дня с некоей миссией, в подробности о которой я пока особо не вникал — столько всего навалилось. Род его был древний, но бедный. Прибыв в Париж, и не будучи обременен денежными избытками (или же просто стараясь не бросаться в глаза и не выделяться из огромной массы шатающихся по городу в поисках приключений, обеда и любой случайной монеты безденежных дворян), он снял лишь скромную комнату при постоялом дворе, и местная «белошвейка», Кати — она же Лали, сразу приметившая заезжего дворянина, тут же начала оказывать ему всевозможные знаки внимания, с первого же дня навещая де Браса в его скромных апартаментах. Это утро так же не стало исключением в сложившейся традиции, девица явилась вновь, дабы одарить молодого человека своей симпатией, чем уже я бесцеремонно воспользовался. О чем, впрочем, нисколько не жалел.

Да, но самое главное, вчера шевалье успел поссориться с неким юношей и, что самое скверное, заколол его на дуэли.

К сожалению, от меня пока что ускользали нюансы этой истории. Я не помнил ни имени скоропостижно скончавшегося юноши, ни причин, побудивших нас драться.

Но сейчас это меня волновало в последнюю очередь. Самое скверное, что до сих пор я не вспомнил себя. Память словно отшибло или заблокировало, я ясно видел многочисленные картины из детства и юности де Браса, впрочем, тоже выборочные, но не мог вспомнить, как зовут моих настоящих родителей.

Не сдержавшись, я зарядил себе пару крепких пощечин. Не помогло, хотя в голове слегка прояснилось.

Комнатка, арендованная де Брасом, выглядела весьма скромно. Рядом с узкой деревянной кроватью стоял сундук для вещей, на котором грудой была свалена моя одежда, сбоку к нему прислонилась рапира в ножнах, на полу лежала шкура неизвестного животного, многочисленными черно-белыми пятнами похожая на обычную корову, да косоногий табурет торчал в углу — вот и вся обстановка. Разве что еще то самое большое зеркало, да соломенный тюфяк, сдвинутый в сторону, на котором обычно у двери спал Перпонше.

— Ваша милость, вы проснулись? Завтрак готов! — дверь слегка приоткрылась и в проеме двери показалась голова вышеупомянутого Перпонше.

Про него я тоже кое-что вспомнил.

Де Брас нанял Перпонше в первый же день своего прибытия в Париж. Неспешно двигаясь на лошади по улицам города и прикидывая в голове, где бы ему снять комнату на первое время, он приметил человека, который в отличие от прочих горожан, никуда не торопился, стоял у парапета подле Сены и с любопытством следил за ссорой двух котов. Разумно рассудив, что ему в любом случае потребуется толковый и расторопный малый, знающий город, а такой любопытствующий тип, склонный к созерцательству, был явно в курсе всех свежих сплетен и новостей, де Брас знаком подозвал его к себе и принял на службу в одностороннем порядке. К слову сказать, Перпонше не слишком то и сопротивлялся. Может быть, он решил, что это принц в изгнании инкогнито возвращается в родные края, а может, ему просто лень было спорить, но де Брас таким образом обзавелся слугой, а Перпонше — господином. Собственно, Перпонше и посоветовал снять меблированную комнату на постоялом дворе «Осел и виселица» у мэтра Крюшо, где мы в данный момент и находились.

Но вспомнил я и еще кое-что.

— Признайся-ка мне, мерзавец, ведь это ты выпил последнюю из тех пяти бутылок превосходного бургундского, которые я велел купить у мэтра Крюшо? А после мне сказал, что разбил ее ненароком…

Сапог, что я кинул в его сторону, попал бы точно в цель, если бы за мгновение до этого голова Перпонше исчезла из проема. Хлопнула закрывшаяся дверь. Шустрый малый!

Моя память работала правильно.

Разумеется, я паниковал, но всеми силами старался держать себя в руках. Я читал сотни книг и видел десятки фильмов, и мог себе представить перемещение из тела в тело, да и перемещение во времени тоже.

Если это не коматозный глюк, и я не лежу сейчас на операционном столе под наркозом, или не валяюсь в притоне, обдолбавшись чем-то запрещенным, или же не впал в кому после автомобильной аварии, или не случилось со мной еще чего-то столь же неприятное и смертельно опасное, то надо смириться и осознать случившееся.

Я переместился во времени и попал в чужое тело.

Хреново и точка.

И в этом теле мне придется прожить некоторое время, прежде чем, а я очень на это надеюсь, я смогу разобраться в происходящем и вернуться обратно.

Очень повезло, что воспоминания Франсуа де Браса достались мне по наследству, пусть пока не в полном объеме, но они вливались в мое сознание приличными порциями, и, что тоже важно, моторика его тела, все его навыки и умения, так же пришли мне бонусом, как и знание языка и местных реалий — это, пожалуй, оказалось самым главным и важным приобретением на данный момент.

— Благородный господин, уже можно войти? Завтрак стынет.

Дверь вновь приоткрылась и Перпонше, с повинной головой, внес поднос, заставленный тарелками.

Решив, что хитрый пьяница полностью осознал свою ошибку, я накинул на себя рубаху, влез в штаны и только после этого отдал должное завтраку.

Завтрак был обилен и заставлял верить в светлое будущее. Перпонше подал жареного каплуна, здоровенный кусок сыра и краюху свежего хлеба. Запивать все это изобилие предполагалось целым кувшином легкого вина.

Любого врача-диетолога инфаркт бы хватил от такого количества калорий, но мое молодое тело издало лишь жадный рык, руки уже сами рвали жирного каплуна на части, а зубы вгрызались в сочное мясо.

Сожрав, по-другому и не скажешь, примерно две трети от принесенного, я сыто рыгнул и кивнул Перпонше на остатки трапезы. Интересно, откуда у меня эти дворянские замашки? Передались вместе с воспоминаниями де Браса? Я ведь и не подумал предложить слуге разделить со мной завтрак, а он, разумеется, и не ждал этого. Но вот доесть за господином было для него подобающим вариантом. Перпонше не заставил себя просить дважды, и с не меньшей жадностью, чем я несколько минут назад, схватил остатки каплуна в одну руку и кружку с вином в другую.

Интересно, где он раздобыл деньги на еду? Я ничего ему не давал, те гроши, что остались у де Браса стоило поберечь. Неужели хозяин двора открыл мне кредитную линию или это моя утренняя гостья позаботилась о моем желудке? Если так, то надо будет ее хорошенько отблагодарить этим же вечером…

Но тут я вспомнил о кошельке погибшего от моей руки юноши, который ушлый Перпонше вытащил из вещей покойника, и все стало на свои места.