Комсомолец 2

* * *

— Ты возненавидела меня за то, что я похож на твоего отца? — переспросил я.

Говорил медленно, тщательно выговаривая каждое слово. Весь тот замок из догадок и предположений, что я успел выстроить в голове, рухнул после странных слов девушки. А ведь сколько всего успел выдумать! Какие чёткие версии выстроил! Почти уговорил себя извиниться и за поступки прежнего Александра Усика. Но все те логические доводы, что приводил сам себе, оказались ненужными. Потому что они не объясняли того, о чём сообщила Альбина Нежина. Я нахмурился — вглядывался в лицо Альбины, пытаясь понять: шутила она, или говорила серьёзно.

— Он не мой отец! — сказала Нежина.

Её глаза гневно сверкнули, губы задрожали — кулаки сжались.

— Хорошо, — сказал я. — Спрошу по-другому. Считаешь, что я похож на твоего отчима?

— Он мне не отчим! — сказала Альбина.

Вздрогнула всем телом, будто от омерзения.

— Он живёт с моей матерью. Но мне он — никто!

Я сделал руками примирительный жест — призвал Королеву успокоиться.

— Замечательно. Великолепно. Но… я-то здесь причём?

Покрутил в воздухе указательным пальцем.

— Не улавливаю связи.

— Ты похож на него! — сказала Альбина.

— Ну… не знаю.

Я повертел головой в поисках зеркала. Не нашёл его. Заподозрил, что зеркало спрятали внутри шкафа (не может быть, чтобы его не было в комнате девочки). Воскресил в памяти облик татуированного мужика, что впустил меня в квартиру. Невысокий, не красавец. Но и без пивного животика. Мысленно сверил его с изображением Комсомольца. Не близнецы — точно. Тем более что я уже не носил эти дурацкие майки — прикупил себе нормальные футболки. Но… признал, что отдалённое сходство между нами всё же было. Сам себе мысленно возразил: «Все люди друг на друга похожи: две руки, две ноги, два глаза…»

— Ты возненавидела меня за мнимую схожесть с этим… товарищем? — спросил я.

Повторил жест Королевы — показал на стену.

— Ты не просто похож на него внешне, — заявила Альбина. — У вас даже одинаковые имена! И он тоже детдомовский, как и ты. И такой же… такой…

— Какой? — спросил я.

Едва сдержался — не выругался вслух. И даже не закатил глаза. Продолжал смотреть Альбине Нежиной в лицо. Силился понять: сказала ли девушка правду, или пыталась сейчас от меня отделаться наспех придуманной отговоркой — как я от неё тогда, в институте. Отметил, что вот теперь моя улыбка точно выглядела глупой. Но ничего не мог с этим поделать. Заявление Нежиной не просто сбило меня с толку. Оно мне вновь напомнило о «загадочной женской натуре», над пониманием которой я бился и в прошлой жизни, но мало в этом преуспел. Мне вдруг действительно стало смешно.

Я со второго сентября гадал, чем именно Комсомолец насолил Королеве. Устроил настоящее расследование. Засыпал наводящими вопросами всех, кто мог что-либо знать об их взаимоотношениях в прошлом. Вывернул себе наизнанку мозг, стараясь вообразить тяжесть проступка Александра Усика и те последствия, к каким мог тот проступок привести в будущем. Прикидывал, как именно должен был поступить, чтобы загладить перед Королевой вину Усика. Хотел выровнять отношения с Нежиной не только потому, что она мне нравилась — привык гасить даже скрытые конфликты в коллективе.

— Такой же мерзкий! — сказала Королева.

— Я?

— Да, ты!

Но вот такого поворота я точно не ожидал.

«Это уже попахивает дискриминацией», — подумал я.

Популярное словечко из будущего даже в моих мыслях прозвучало странно — не по-советски.

— Да что ты вообще обо мне знаешь? — спросил я. — Ведь мы с тобой никогда не общались.

Всё же сумел прогнать со своего лица улыбку.

Спросил:

— Ты решила, что раз мне повезло вырасти в интернате, и меня назвали Александром, то я… «мерзкий»? Серьёзно? Только поэтому?

— Только поэтому, — повторила мои слова Королева.

Стояла, скрестив на груди руки. Смотрела на меня, не мигая. Мне очень захотелось обозвать её «дурой». Но я сдержался. Не в последнюю очередь потому, что сам себя мерзким не считал. Я бывал наглым, грубым… даже подлым — отдавал себе в этом отчёт. Мерзкие — это змеи и слизни. Даже Каннибала и Гастролёра я бы таким словом не назвал, потому что всегда правильно использовал определения. И хорошо понимал, что называть меня «мерзким» у Нежиной не было никаких оснований. С удивлением отметил, что обиделся — будто действительно был семнадцатилетним. Отголоски эмоций настоящего Саши Усика?

Встал со стула.

— Спасибо, — сказал я. — Узнал, что хотел.

Усмехнулся, покачал головой.

— Рад, что ты мне всё объяснила. Правда, рад. С Новым годом… Альбина.

Дернулся, чтобы похлопать Королеву по плечу — как любил поступать Паша Могильный (перенял у него эту раздражавшую меня самого привычку). Но заметил, что Альбина вздрогнула. Сделала она это точно не от испуга: понял по её взгляду. Из брезгливости? «Вот такие пирожки с капустой, — мысленно произнёс я. — Мерзкий ты тип, Димочка. Вот так вот: получай. Это то единственное, о чём умолчала твоя бывшая жена при расставании. Хотя мне казалось, что выплеснула она на меня даже больше, чем хотела». Жестом велел Нежиной оставаться на месте (хотя та и не собиралась никуда идти).

— Не провожай меня, — сказал я. — Сам найду выход.