Смута. Том 2
- Автор: Ник Перумов
- Жанр: Альтернативная история / Попаданцы / Социально-философская фантастика
- Дата выхода: 2024
Читать книгу "Смута. Том 2"
Петербург, декабрь 1915, Ленинград, февраль 1973
Вновь открывшаяся по прежнему адресу «Вена» гуляла шумно и весело, хоть и без модных цыган (эти пели-плясали на Островах). Вот и сейчас – время к полуночи, приехала «богема».
Сдвинуты столики, за ними – всё сплошь известные личности, иные – в военной форме, с орденами. Во главе – Аркадий Аверченко, в неизменном своем pince-nez, с высоко зачёсанными назад волосами, в руках – знаменитая его пивная кружка, именная, уцелевшая во всех передрягах.
Сидят вокруг те, кто составлял славу «Сатирикона»: Саша Чёрный, Тэффи, Дон Аминадо – у последнего рука на перевязи, воевал, прошёл весь путь корниловской дивизии. Сидят и другие, правда, несколько стульев пустуют. Их никто не занимает – словно ждут, что старые товарищи ещё появятся…
И там же среди «сатириконцев» затесался (и отнюдь не потерялся) наш старый знакомый – Яша Апфельберг, рядом с массивным Куприным. Куприн за что-то горячо благодарит Яшу, а тот лишь смущённо краснеет:
– Да что вы, Александр Иванович! Я ж так, всего лишь чуть-чуть пособил… ну, сыскались и у меня в Чека знакомые, так у меня полгорода знакомых, Александр Иванович!
Куприн лишь качает головой.
– Кабы не ты, Яша, сидеть бы мне не здесь, с вами, а лежать… на Кронверке, где великих князей расстреляли…
Яша скромно улыбается. На коленях у него весьма непосредственно устроилась красивая молоденькая дама, в которой почти невозможно узнать прежнюю товарища Сару, сотрудницу отдела печати питерской ВЧК… Она обнимает Яшу за шею, смеется.
Аверченко встаёт, в руках у него какие-то листки.
– Господа, господа!.. Вот послушайте, набросал тут кое-что…
Он начинает читать, и все обращаются в слух.
– «С грохотом, стоном и визгом несётся с тёплого юга на холодный север огромная железная птица, дымящая и пыхтящая с натуги, несётся, как бешеная, на север – вопреки инстинкту других птиц, которые на зиму глядя тянутся не с юга на север, а с севера на юг. И чрево той птицы, этой первой ласточки, – которая сделает весну, – набито битком разным русским людом, взор которого, как магнитная стрелка, обращён к северу, а на лице написана одна мысль, звучащая в такт лязгу колес: «Что там? Что там? Что там?»…
Там у них всё! Жёны, оторвавшиеся от мужей, мужья от жен, дети от родителей, там десятки лет свивавшиеся гнезда, там друзья, привязанности, дела и воспоминанья – там всё, что было так прочно налажено, так крепко сшито, – и целый год, считай, никто не имел ни слуху ни духу: «Что там, что там, что там?»…»[15]
Аверченко читает отлично. С чувством, но одновременно и с какой-то почти неуловимой самоиронией. Его слушают. И только нетерпеливый Яша что-то шепчет на ухо лукаво улыбающейся даме у себя на коленях.
В шумной и веселой «Вене» никто не озирается по сторонам. И никто не обращает внимания на хорошо, но без вычурности одетую молодку в коротком полушубке и цветастом платке. Она решительно тащит за руку могучего сложения мастерового, правда, тоже во вполне приличном пальто с меховым воротником.
– Вот он, изменщик! – Молодка оказывается рядом с Яшей. Аверченко останавливается, глядит сперва с недоумением, но затем начинает хохотать – потому что молодка в полушубке, не тратя время даром, удалым взмахом, точно заправский кулачный боец, отправляет визжащую даму с колен Яши Апфельберга в самый настоящий «нокаут», как сказали бы любители английского бокса.
Шум, крики, мастеровой пытается остановить молодку, но та хватает со стола тарелку с недоеденным Яшей жарким, после чего со всего маху опускает нежный фарфор прямо на голову бывшему товарищу, а ныне – вполне себе господину Апфельбергу.
– Даша! – слабо пищит означенный господин. – Дашенька, милая, я сейчас всё об…
Бац! – и об голову Яши разлетается уже графинчик тонкого стекла.
– Я тебя, изменщик, давно уже заподозрила! Ишь, речи умные он со мной, видите ли, вести не может! «Ровня мне нужна», так, милок?! Ну, я тебе покажу ровню!..
– Даша! – вмешался наконец мастеровой. – Пошли отсюда, Даша!
Писатель Куприн только качал головой, глядя на происходящее. Тэффи аж вскочила на стул, чтобы лучше видеть. Саша Чёрный аплодировал.
– Мы, казачки, изменщикам не спускаем! И спасибо скажи, что у меня скалки под рукой не нашлось!..
Яше досталось изрядно, по виску стекала кровь. Его дама кое-как сумела подняться – Даша расквасила ей нос.
– Какой пассаж! – воскликнул Аверченко. – Дарья, уважаемая, прошу вас, остановитесь!.. Пожалейте этого бедолагу, он уже достаточно наказан!..
Мастеровой гневно фыркнул:
– А нечего было казачку обижать!
– Верно! – поддержала его вдруг Тэффи. Резво, несмотря на свои сорок три года, спрыгнула со стула, подбежала к рабочему, схватила за рукав. – Казачек обижать нельзя! Милостивый государь, вы имеете честь знать эту нашу Брунгильду?
– А ты на Мишу не заглядывайся! – отрубила Даша, презрительно пихнув Яшу на прощание. – Не по тебе он!.. Идём, Михайло!..
Аверченко меж тем уже успокаивал метрдотеля и официантов.
– Всё в порядке, всё хорошо, убыток покроем!.. Да, и принесите полотенец, не видите – голову рассекли человеку!..
– Эх, Михайло, что ж делать-то теперь мне… с чем пришла, с тем и ухожу… Да только и идти-то особо некуда. В Питере никого, в станице родня не примет…
– Даша, постой… Как так вообще вышло-то?
– Да вот так и вышло, Михайло. Заскучал он со мной-то. Я казачка простая, хитростям не обучена. Любить умею, с ухватом на нечистого выйду, хозяйство веду… а вот чтоб умные речи про стихи всякие – это не могу. А Яшке-то изменщику, видать, и впрямь это нужно было. Чтобы он умные слова бы говорил, а барышни в рот глядели да восхищались. А я, что я… Баба простая да глупая…
– Перестань, Даша, ну какая ты глупая! – Жадов не утерпел, взял Дашу за руку. – Ты Яшку любила, холила да лелеяла, выхаживала, пока он раненый валялся. Всё по чести сделала!
– А толку? – горько бросила Даша.
– Какой же тут толк? – развёл руками Жадов. – Не грусти, не в чем тебе себя винить. Молодая, красивая, эх!..
– Ну, молодая, ну, красивая, – Даша перестала всхлипывать и явно ожидала продолжения.
– Вот что, – решительно сказал Жадов. – Никуда я тебя не отпущу. Я теперь на «Русском Дизеле» мастер, да ещё и в рабочем контроле состою, в профсоюзе. Идём, у меня остановишься. Дух переведёшь, осмотришься. Тогда и решишь, что делать. Может…
– Да? – заглянула ему в глаза Даша.
– Может, и заметишь кого другого… не хуже Яши… – и он покраснел, словно мальчишка.
Даша отвернулась. И тоже кивнула, быстро-быстро, словно боясь, что он передумает.
…На свадьбу собрались все александровцы. Вся первая рота – навечно первая; все, кто остался в живых. Служба была в только что отремонтированной корпусной церкви; стояли изрядно поредевшие шеренги александровских кадетов, и отец Корнилий, совсем не по чину смахивая слезу, венчал молодых.
И над целым генерал-майором Константином Сергеевичем Аристовым венец держал вчерашний его ученик, Фёдор Солонов. А над Ириной Ивановной Шульц – её верная Матрёна, тоже проплакавшая всю церемонию.
Не по правилам, не по чинам – мальчишка с погонами поручика и вчерашняя кухарка; да только с ними пройдено столько, что и сказать нельзя.
Стоят и родители невесты. Крестьяне деревни Глухово не дали разорить скромный «барский» дом наехавшим из города «революционным рабочим» (а в реальности – обычным погромщикам). Ивану Ивановичу Шульцу уже семьдесят четыре, матери, Марии Егоровне, пятьдесят восемь. Тоже плачут.
Отца поддерживают младшие братья Ирины Ивановны, Михаил и Дмитрий. У Дмитрия левая рука до сих пор на перевязи, у Михаила нет правой ноги ниже колена – оба брата воевали в деникинской дивизии.
Стоят и Севка Воротников с молодой женой Ксенией, стоит Лев Бобровский, что смотрит на брачующихся с какой-то странной завистью. Стоят Лиза Корабельникова и Зина Рябчикова, держатся за руки и тоже, кажется, плачут.
Отец Корнилий вершит службу.
– Имаши ли, Константин, произволение благое и непринужденное и крепкую мысль пояти себе в жену сию, Ирину, юже зде пред тобою видиши?
– Имам, честный отче, – отвечает Две Мишени.
– Не обещался ли еси иной невесте?
– Не обещахся, честный отче.
– Имаши ли ты, Ирина, произволение благое и непринужденное, и твердую мысль, пояти себе в мужа сего Константина, егоже пред тобою зде видиши?
– Имам, честный отче, – твёрдо звучит голос Ирины Ивановны.
– Не обещалася ли еси иному мужу?
Фёдору кажется, что чуть-чуть дрогнул голос невесты:
– Не обещахся, честный отче.
– Благослови, Владыко! – гудит низким басом диакон.
– Благословенно Царство Отца и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков!..
– Аминь! – возглашает хор.
Фёдор Солонов держит венец и очень хочет думать, что всё уже кончилось. И что всё ещё только начинается.
– Ты, Юля, с ума сошла.
– Точно сошла.
– Абсолютно точно.
Стас, Паша и Михаил сказали это почти в унисон.
– А что ещё делать? Вы большие, взрослые – делать-то что?
Стас почесал затылок, Михаил вздохнул. Паша барабанил пальцами по столешнице.
– Только осторожнее.
– Мы тебя прикроем.
– Не только у Никанорова огнестрел сыщется.
Конечно, Юлька ужасно трусила. Но с другой стороны, что ещё можно сделать?
Две копейки послушно провалились в щель телефона-автомата.
– Дядя Серёжа? Вы меня искали?
– Юля?!
– Это я, да. Вы меня искали? Зачем?
– Юля, ты где?
– На улице. Я из автомата звоню.
– Юля, нам надо поговорить.
– Так я и звоню. Давайте говорить, дядя Серёжа. Просто я знаю, чем вы заняты были. И куда пропадали. Потому что я там тоже побывала.
Тишина в трубке.
– Дядя Серёжа?..
– Так ты всё знаешь?
– Всё знаю. И ещё много чего.
– Например?
– Не по телефону, – очень взросло сказала Юлька, и Стас яростно закивал.
– Я за тобой приеду! Куда?..
Юлька назвала адрес.
Теперь оставалось только ждать.
…Дядя Серёжа не подвёл. Прикатил быстро, в своём «Москвиче-408», распахнул дверцу.
– Садись. Поедем. Где твои… гм… опекуны?
– Ушли, – неопределённо ответила Юлька. И сразу же взяла быка за рога: – Дядя Серёжа, я знаю, у вас тут машина стоит. Отвезите меня туда, и я вас смогу провести и обратно вернуть. И притом «там» никакой машины мне не потребуется. И обратно нас не вынесет, если мы не захотим.
Сам Никаноров выглядел плохо, так, словно не спал несколько ночей. Щёки и подбородок заросли щетиной, глаза красные.
– Я могу провести туда кого угодно. И вернуть оттуда в ту же секунду, что здесь была.
– Врёшь, – прохрипел Никаноров.
– Не вру, – обиделась Юлька. – Поедемте, я всё покажу!
Никаноров зло поглядел на неё и с хрустом врубил первую скорость.
– Да, и я знаю, что в 1915-м вас побили, – выпустила Юлька парфянскую стрелу. – Белые Питер взяли. Царь вернулся.
Дядя Сережа дёрнулся, как от удара.
– Мы ещё всё поправим, – прошипел он. – Мы, истинные коммунисты!..
Крутанул руль, вдавил педаль газа.
И разумеется, не заметил, как следом за ним двинулась «Волга» профессора – ключи он оставлял своим ученикам.