Лёд и порох

* * *

Правда же, хуже некуда? И вместо того, чтобы дубовый пол разверзся, навеки поглотив этот позор или еще какой подарок мироздания отвлек всех от моей персоны, Михаил Борисович мягко высвободился, подошел к маме, церемонно представился, поцеловал руку, посочувствовал ее утрате, обменялся рукопожатием с Хакасом, поинтересовался акклиматизацией после Греции и подойдя ко мне, предложил локоть.

— Прошу нас извинить. — с легкой улыбкой в голосе произнес он уже на лестнице.

На подкашивающихся ногах я шла на самый трудный разговор.