Женщина во мне

* * *

Мой голос. Он был повсюду, по всему миру - на радио, на телевидении, в Интернете, - но во мне было так много частей, которые подавлялись. Мой голос использовали для меня и против меня столько раз, что я боялась, что теперь никто не узнает его, если я буду говорить свободно. Что, если они назовут меня сумасшедшей? Что, если они скажут, что я лгу? Что, если я скажу что-то не то, и все пойдет кувырком? Я написала так много версий этого заявления. Я перепробовала миллион способов, чтобы сделать все правильно, сказать то, что нужно, но сейчас, в тот момент, я так нервничала.

И тогда, преодолевая страх, я вспомнила, что есть еще вещи, за которые я могу держаться: мое желание, чтобы люди поняли, через что я прошла. Моя вера в то, что все это может измениться. Моя вера в то, что я имею право испытывать радость. Я знала, что заслуживаю свободы.

Глубоко прочувствованное ощущение, что женщина во мне все еще достаточно сильна, чтобы бороться за то, что правильно.

Я подняла глаза на Хесама, который сидел на диване рядом со мной. Он сжал мою руку.

И вот, впервые за то время, которое мне показалось вечностью, я начала рассказывать свою историю.

Я сказала судье: “Я лгала и говорила всему миру, что со мной все в порядке и я счастлива. Это ложь. Я думала, что если буду говорить так часто, то, возможно, стану счастливой, потому что я все отрицала… Но теперь я говорю вам правду, понимаете? Я не счастлива. Я не могу спать. Я так зла, что схожу с ума. И у меня депрессия. Я плачу каждый день”.

Я продолжила: “Я даже не пью алкоголь. Я должна пить алкоголь, учитывая, через что они заставляют проходить мое сердце”.

Я сказала: “Я хотела бы оставаться с вами на телефоне вечно, потому что, когда я заканчиваю разговор с вами, я вдруг слышу одни “нет”. И вдруг я чувствую, что на меня ополчились, что надо мной издеваются, что я чувствую себя брошенной и одинокой. И я устала чувствовать себя одинокой. Я заслуживаю тех же прав, что и все остальные, - иметь ребенка, семью, все эти вещи и даже больше. И это все, что я хотела вам сказать. И большое спасибо за то, что позволили мне поговорить с вами сегодня”.

Я едва дышала. Это была первая возможность выступить публично за столь долгое время, и на меня вылилось миллион чувств. Я ждала, как отреагирует судья. Я надеялась, что получу хоть какое-то представление о том, что происходит в ее голове.

“Я просто хочу сказать вам, что я, конечно, понимаю все, что вы сказали, и то, что вы чувствуете”, - сказала она. “Я знаю, что вам потребовалось много мужества, чтобы сказать все, что вы хотели сказать сегодня, и я хочу, чтобы вы знали, что суд очень ценит то, что вы пришли на линию и поделились своими чувствами”.

Это вызвало у меня чувство облегчения, как будто меня наконец-то выслушали после тринадцати лет работы.

Я всегда так много работала. Я долгое время мирилась с тем, что меня держат в узде. Но когда моя семья поместила меня в это учреждение, они зашли слишком далеко.

Со мной обращались как с преступником. Они заставили меня думать, что я этого заслуживаю. Они заставили меня забыть о своей самооценке и ценности.

Из всего, что они сделали, я скажу, что самое худшее - это что они заставили меня усомниться в своей вере. У меня никогда не было строгих представлений о религии. Я просто знала, что есть что-то большее, чем я. Под их контролем я на какое-то время перестала верить в Бога. Но потом, когда пришло время прекратить опекунство, я поняла одну вещь: с женщиной, которая умеет молиться, нельзя шутить. По-настоящему молиться. А я только и делала, что молилась.