Роми. Хрупкая красота

Это как звук отпираемой клетки, откуда выпускают хищников. Они снятся ей по ночам: тени, которые подбираются к ней, чтобы сожрать. Среди причин, побудивших ее уехать из Парижа, желание укрыться от этой банды занимало не последнее место. Но и здесь она может чувствовать себя в безопасности только на скалах, куда им не взобраться, либо у себя в номере, за запертой дверью. Только так можно забыть об их существовании. Как иначе она могла бы от них ускользнуть? А вдруг однажды такой возможности не будет вообще?

Значит, известность – яд, который годами медленно просачивается в тебя, пока не подчинит себе полностью?

В этом отеле на берегу Киберонского залива, куда Роми регулярно ездит на оздоровительные процедуры, исцеляется не только ее тело, но и душа. Здоровый образ жизни, душ с морской водой, подогретой до температуры тела, обертывания из водорослей: Роми соглашается на такое монотонное существование потому, что при нем надо соблюдать определенный распорядок дня. А когда можно жить без расписания, когда она предоставлена самой себе, она чувствует полную растерянность. Роми, привыкшая пропускать съемки по нескольку дней подряд, здесь проходит десятидневный курс лечения, который нельзя сократить по своей воле.

В светлых коридорах, куда выходят двери тихих, уютных номеров, за столиком ресторана, где Роми часто ужинает в одиночестве, она забывает, что она – актриса. Она лечится здесь наравне с другими пациентами, которые даже не знают, кто она такая. Здесь ее окружают простые французы, с которыми при других обстоятельствах она никак не смогла бы пообщаться.

Вроде этого рыбака, с которым она познакомилась в одном из городских баров и немного потанцевала. Роми решила взломать скорлупу одиночества. Выходить в свет. Забыть о диете, хоть она и выбрала ее сама. Она даже решила дать интервью журналу «Штерн», при условии, что с ней будет разговаривать ее знакомый журналист Михаэль Юргс, а фотографии сделает ее друг Роберт Лебек.

Она назначила двум немецким журналистам встречу в городе, за бокалом вина. Как будто хотела настроиться на нужный лад, перед тем как обратиться к немецкой прессе. Быть может, сегодня она решила исповедаться перед соотечественниками? Или в этот ясный, теплый вечер отключилась ее защитная реакция? Или на нее умиротворяюще подействовало присутствие подруги детства, которую она попросила составить ей компанию?

Роберт Лебек фотографировал ее десятки раз, поэтому сегодня вечером она согласилась на съемку без позирования. Она знала: он сумеет уловить в ней главное. Она смеялась, ее лицо светилось. На ней был шейный платок, который она всегда носила в те дни, когда не работала. На фотографиях она хохочет, размахивает руками, затягивается сигаретой. Кажется, ее счастье наполняет всю комнату вместе с завитками дыма.

Далеко в прошлом осталась двадцатилетняя девушка, смущенная и скованная из-за своего нелепого наряда, которую Роберт Лебек фотографировал на балу. Но кое-что в ее глазах осталось прежним: желание быть любимой. Роми всегда была в поисках абсолюта, и это чувствовалось во всех ее изображениях на пленке. Она часто говорила об этом Роберту, который сравнивал ее со свечой, зажженной с двух концов. Роми безжалостно растрачивала себя.

За несколько лет до этого, в Австрии, на съемках «Группового портрета с дамой» она позвала его в свой номер в отеле. Сидя на кровати, она попросила его стащить с нее длинные, до колена вязаные гольфы. Они проговорили всю ночь. Несколько часов спустя он вернулся и нашел под дверью оставленную для него записку: «Я боюсь тебя и боюсь себя, забудь меня поскорее, но будь добр, зайди сказать мне “спокойной ночи”».

В тот вечер в Кибероне, между двумя бокалами вина, Роми опять говорит о своей жизни и своих тревогах. Она не доверяет журналистам и издевается над «дерьмовой прессой» – «Scheisepresse», снова и снова выкрикивая это немецкое слово. Потом ее внимание привлекает незнакомый мужчина, рыбак в берете с помпоном, который подошел к ее столику.

Остановившись перед ней, он спрашивает: «Вы ведь Сисси, верно?» На ее лице вдруг появляется застывшее выражение, и она серьезным тоном отвечает: «Нет, я Роми Шнайдер!» Через несколько минут она встает и направляется к этому человеку, с которым несколько минут назад еще не была знакома. Она обнимает его. И они начинают танцевать под песню Beatles – «Help».

Роберт Лебек сохранил это мгновение для вечности. На его снимках мы видим женщину в джинсах и мужских ботинках, которая обнимает за шею мужчину более высокого роста, чем она. Такое впечатление, что они одни в этом ресторане, где почти все столики не заняты. Когда Роми возвращается за свой столик, Михаэль Юргс приступает к интервью. И первым делом заводит разговор об отнюдь не безобидном вопросе незнакомца.

– Почему вы так испугались, когда какой-то человек с восторженным видом спросил, не вы ли Сисси?

– Потому что я ненавижу этот мой экранный образ. Сколько лет прошло, а люди до сих пор видят во мне только эту маленькую принцессу из сериала. Но я уже давно не Сисси. Да и никогда не была ею. Я несчастная сорокадвухлетняя женщина, и меня зовут Роми Шнайдер.

Роми танцует, а между двумя бокалами белого вина разговаривает с журналистом. Редко когда она бывала настолько откровенна. Она рассказывает о мужчинах в ее жизни, о Гарри Майене, но и об Алене Делоне, о детях, для которых она подыскивает квартиру, о том, как она боится остаться без ролей, о том, что она должна сниматься, чтобы зарабатывать на жизнь, но, с другой стороны, хотела бы сделать перерыв. Все эти признания рассеиваются в воздухе вместе с завитками дыма.

Роми пришлось вернуться в Париж раньше, чем она планировала. Ее прогулки в горах привели к вынужденному отдыху. Прыгая со скалы на скалу перед объективом фотографа, она ступила на влажный камень, поскользнулась и сломала ногу. Когда через несколько дней после интервью Михаэль Юргс и Роберт Лебек приходят в ее парижскую квартиру, то обнаруживают ее в постели с загипсованной ступней.

Она вызвала их, чтобы прочитать интервью и взглянуть на фотографии. Несмотря на травму, Роми в отличном настроении, хоть ей и неприятно, что съемки ее следующего фильма, «Прохожая из Сан-Суси», придется отложить. Малышка Сара в восторге от того, что мама побудет дома еще какое-то время, перед тем как снова уехать.

«Ностальгия – это теперь не то, что прежде»: так называется книга Симоны Синьоре, которую Роми держит в руках на одной из фотографий, сделанных Лебеком. Роми не любит свои руки, широкие, с короткими пальцами. Но фотография получилась удачная. Роми любуется лицом Симоны Синьоре. Она очень ценит эту актрису, ценит все грани ее таланта и все, что привыкли связывать с ее личностью. И ей нравится снимок, на котором они с Симоной как будто смотрят друг на друга.

Роми надо перечитать интервью, которое должно выйти 23 апреля в журнале «Штерн». Прежде она раз за разом отказывалась от контактов с немецкой прессой, поскольку не знала, как будут истолкованы и восприняты ее слова. Но сейчас она решает полностью довериться двум журналистам, которые стоят перед ней. Она не перечитывает интервью, просто ставит под ним свою подпись и добавляет несколько слов: «Буду жить дальше, это так хорошо».

5 июля 1981 года

Сен-Жермен-ан-Лэ

По коридору молчаливо снуют медицинские сестры. Она не смеет остановить их. Она сидит на узкой скамейке в коридоре, где так холодно, что ей кажется, будто она находится в преддверии морга. Ее лицо и тело словно в плену у этих белых стен.

Она ждет мгновения, когда откроется дверь. По ту сторону двери идет борьба за человеческие жизни, исход которой неясен. Время остановилось. Сегодня речь идет о жизни ее сына.

Роми не может оторвать взгляд от этих двух слов: «Операционный блок». Они уже начали расплываться у нее перед глазами. За этой перегородкой ее ребенок, четырнадцатилетний мальчик, он находится между жизнью и смертью. Он упал, когда пытался перелезть через ограду дома, где живут его дедушка и бабушка.

Мать Даниэля по телефону известила Роми о случившемся. От рыданий она почти не могла говорить. Давид любил бывать в этом большом доме, на окраине Сен-Жермен-ан-Лэ, почти за городом, у супругов Бьязини, которых называл дедушкой и бабушкой. В последнее время он жил там практически постоянно, несмотря на то что его мать и Даниэль расстались.

Несколькими днями ранее Роми позвонила сыну и попросила приехать в ее парижскую квартиру на авеню Бюжо. Но Давид в очередной раз отказался. Роми была задета. Может быть, Давид обиделся на нее за то, что она нашла себе нового спутника жизни – Лорана Петена? Неужели этот телефонный разговор, завершившийся ссорой, может стать ее последним разговором с сыном?

Роми ждет уже около получаса. Она плачет не переставая. Останавливает врачей и сестер, выходящих из операционного блока, пытается узнать подробности от тех, кто видел Давида незадолго до несчастья и примчался к ней сюда, надеясь как-то ее утешить. Но Роми одинока в своем ожидании. Одна со своим горем.

Чтобы не потерять связь с Давидом, она, словно кинопленку, прокручивает в голове воспоминания: вот ее сын воскресным июльским днем, его белокурые волосы блестят на солнце, он счастлив, он только что вернулся с занятий по теннису, это его любимый вид спорта. А вот он стоит перед домом в Сен-Жермен-ан-Лэ, видит, что ворота заперты, и решает повторить трюк, который уже проделывал: перелезть через двухметровую ограду.

Может быть, он не хотел беспокоить хозяев дома или подумал, что будет нетрудно в очередной раз перелезть через ворота? Но, взобравшись наверх, потерял равновесие и упал на острия решетки, которые пробили ему бедренную артерию. Такое объяснение Роми позднее услышит от врача. А пока она представляет себе сына целым и невредимым, одетым по-летнему, с улыбкой на губах, с падающей на глаза белокурой челкой.

При падении Давид издал страшный крик. Даниэль Бьязини с родителями выбежали из дома и бросились к нему. В ожидании скорой помощи Даниэль перевязал мальчику рану и все время разговаривал с ним, чтобы он не впал в забытье. Поехал с ним в больницу, бежал по коридорам рядом с каталкой.

Давид был еще жив. Люди в белых халатах расступались перед ними, пока они не добрались до дверей операционного блока. Давида внесли туда на носилках, за край которых уцепился Даниэль. Он обещал тому, кто был ему как сын, что останется с ним. Мальчика перенесли на операционный стол. Пока собиралась бригада, он был в сознании.

Даниэля мягко попросили выйти. Пора было начинать операцию. Когда он отступил на несколько шагов к двери, Давид окликнул его: «Дан!» Так он обычно обращался к отчиму. Даниэль мигом оказался рядом. И мальчик еле слышно задал ему вопрос, который он никогда не забудет: «Дан, я ведь не умру?»

Огромным усилием Даниэль сдержал подступающие слезы. Откашлялся, прежде чем ответить. «Нет, конечно, ты не умрешь, – сказал он. – У тебя вся жизнь впереди. Кто же умирает в четырнадцать лет? Так не бывает. Давид, тебя ждет мама. Ты ей нужен. Вам надо еще многое сказать друг другу, вас ждут путешествия».