Роми. Хрупкая красота
- Автор: Cара Бриан
- Жанр: Биографии и мемуары
- Дата выхода: 2021
Читать книгу "Роми. Хрупкая красота"
Даниэль вышел из операционного блока. В голове был туман. На рубашке остались пятна крови с тех пор, как он нес Давида на руках после падения. Он сидел одинокий, опустошенный, пока бригада медиков делала все возможное, чтобы спасти Давида. Никогда еще он так не любил этого подростка, который попросил разрешения взять его фамилию – Бьязини. Документы уже были поданы.
Даниэль не видел, как двери операционного блока открылись опять, чтобы впустить заведующего отделением доктора Тьерри Монтариоля, который пришел помочь дежурному хирургу во время сложной полостной операции. Он тоже играл в теннис и был на корте, когда позвонили из больницы и попросили срочно приехать оперировать мальчика-подростка. Он не стал выспрашивать подробности, а сразу побежал переодеваться.
Он вошел в операционную до того, как Роми успела приехать в больницу. Часы бегут. Неспешные шаги медиков вокруг операционного стола. Выверенные движения хирургов. Звяканье инструментов. Короткие команды. Лаконичные диалоги. А затем тишина. Движения замедляются. Врачи переглядываются. Снимают маски. Жизнь ушла.
Доктор Монтариоль выходит из операционной, где он долгие часы управлял бригадой медиков, словно дирижер оркестром. Теперь его задача – сообщить о произошедшем этой несчастной женщине, которая все еще надеется. Когда операция только началась, он верил в чудо, хотя раны были очень серьезные.
Давид скончался. Роми неотрывно смотрит на губы врача, который стоит перед ней. Но глаза доктора Монтариоля уже сказали ей все. Он пытается подобрать слова, чтобы как-то утешить эту раздавленную горем женщину, мать, потерявшую сына. Говорит долго и невнятно, потом решает оставить ее наедине с ее болью. Роми плачет сильнее, чем раньше, но не падает в обморок, она сохраняет выдержку – ради Давида.
Доктор берет ее под руку, предлагает пройти в другое помещение, где они смогут поговорить без посторонних. Они заходят в большую комнату, где нет ни души, в бывший операционный блок, который теперь используют для бесед с родственниками больных. Им приносят кофе, и доктор Монтариоль пытается разговорить Роми. Чтобы она могла как-то избыть свое горе.
Может быть, только в этот момент до него доходит, что женщина, сидящая перед ним, – это Роми Шнайдер. Он не мог знать этого раньше, потому что Давид не носит фамилию матери. Но знакомый образ, промелькнув у него перед глазами, тут же исчезает, словно мираж. Потому что, как только Роми начинает говорить, он сразу же забывает актрису и видит только страдающую мать.
Давид. Мальчик-солнышко. Ему было только четырнадцать, вся жизнь впереди. Он был для нее не только сыном, но еще другом, которому она поверяла свои тайны, почти что наставником жизни. Ее «компаньоном», как она выразилась в интервью, данном два дня назад. Он увлекался кино и читал каждый сценарий, который ей присылали. Охотно давал ей советы или поправлял произношение, когда она сбивалась на немецкий акцент.
Давид был ее добрым гением, тем, кто давал ей силы, чтобы продолжать заниматься профессией, когда у нее иссякала энергия. Ради него она могла бы пожертвовать всем. Если бы можно было умереть вместо него, она бы это сделала. Он мечтал стать пилотом, а ее такая перспектива приводила в ужас. Теперь бояться уже нечего.
Она вспоминает один случай на съемках. Роми попросила режиссера Бертрана Тавернье дать Давиду какую-нибудь работу. Она хотела, чтобы он присутствовал на площадке не как безмолвная тень, а был бы рядом с ней и мог прошептать на ухо какой-нибудь совет. Роми проявила настойчивость, и Тавернье назначил четырнадцатилетнего Давида ассистентом актрисы, который заранее прочел сценарий и репетировал с матерью ее реплики, как взрослый. Роми было важно знать его мнение.
Но, допустив присутствие сына актрисы на съемочной площадке, режиссер поставил ей условие: она должна быть безупречна. С самого начала он предупредил ее, что на съемки отведено всего сорок дней, и выйти за рамки графика не получится. И Роми ни разу не опоздала к началу съемок. Ни на минуту. А однажды, когда она попросила снять дополнительный дубль, то сразу сказала главному оператору Пьер-Вильяму Гленну, что оплатит ему и его помощникам лишний час работы из своего кармана.
А потом она попросила Бертрана Тавернье, чтобы он позволил Давиду участвовать в одной из сцен фильма. Причем в такой сцене, которую не вырежут при монтаже. Это был единственный раз, когда мать и сын могли вместе удовлетворить свою страсть к кино. Давид получил роль без слов, и мало кто из присутствовавших на съемках знал, кто он. Просто белокурый мальчик среди других детей, окруженных толпой техников и актеров.
В городском парке он играет с другими детьми, Роми останавливается перед ним, когда он возится с мячиком, и присаживается на корточки, чтобы посмотреть ему в глаза. Они улыбаются друг другу. Она что-то говорит ему, а затем он исчезает так же быстро, как появляется. Это единственный момент в их жизни, когда они оказываются на экране вдвоем. И он останется в вечности. Увидит ли Роми еще раз этот фильм, название которого – «Прямой репортаж о смерти»?
Никто не посчитал нужным раздвинуть их – с той ночи занавески в квартире остались закрытыми.
Через несколько часов гроб с телом Роми отвезут на кладбище в Буасси-санз-Авуар в департаменте Ивелин.
По иронии судьбы в день, последовавший за днем ее кончины, Роми собиралась посетить мэрию этого крошечного городка. Она ушла из жизни за несколько часов до того, как собиралась уладить дело, которое было для нее важнее всего.
В тот день, 29 мая, Роми должна была явиться на прием в мэрию Буасси-санз-Авуар, что недалеко от Парижа, где месяцем ранее купила себе дом. Деревенский дом, какие показывают в кино, жилище в ее вкусе, где она решила поселиться навсегда, с вещами, необходимыми в быту, и теми, что были ей дороги как память. Где она могла бы жить спокойно и безмятежно, в окружении близких, любимых людей. Дом, где слышался бы детский смех. Убежище, где стала бы возможной история любви, как у ее героинь в фильмах Клода Соте.
Каменный дом среди деревьев, где она дышала бы чистым воздухом, где забыла бы о бесконечных переездах, поводом для которых был каприз, или новая любовь, или стремление скрыться от назойливых папарацци и строгих налоговых инспекторов.
Двадцать девятого мая Роми собиралась урегулировать последние формальности, необходимые для того, чтобы перенести прах Давида с кладбища в Сен-Жермен-ан-Лэ на кладбище Буасси-санз-Авуар. Она хотела, чтобы место упокоения ее сына было рядом с тихой гаванью, куда она собиралась перебраться.
Она часто видела этот дом во сне. И наконец нашла его. В конце дороги, без соседей, недалеко от деревни, но на отшибе, среди лугов, но на возвышенности, откуда можно было бы видеть колокольню церкви, под сенью которой упокоился Давид.
За несколько часов до смерти, сидя за маленьким секретером, у стены, увешанной фотографиями сына, и записывая что-то в блокнот, она думала о нем. Быть может, боялась предстоящей церемонии, которая разбередила бы ее рану? И выбрала другой вариант? Тихо, безболезненно уйти туда, где, как она верила, они встретятся снова?
Двадцать девятого мая служащие мэрии Буасси-санз-Авуар ждали приезда Роми. Но не дождались. Они не подозревали, что в этот день у нее будет свидание со смертью.
Она идет медленно, мелкими шагами, вся в черном. Она и вообще-то невысока ростом, но сейчас кажется совсем маленькой и хрупкой. Лицо почти полностью скрыто низко надвинутой на лоб черной косынкой и темными очками. Единственное светлое пятно в ее облике – букет цветов. С левой стороны идет Ален Делон, который поддерживает ее под руку. За ними идет Вольф Альбах, он неотрывно смотрит на сестру.
Но вот начинается охота. Она узнает их глаза, без устали высматривающие чужие несчастья. Словно стервятники, кружат они возле церкви в Сен-Жермен-ан-Лэ: там стоит гроб с телом Давида, и там должна пройти церемония прощания, организованная его матерью.
Всего два часа назад, когда преподобный отец Кольму готовился к службе, в церковь попытались проникнуть два фотографа. Один из них, американец, даже предложил священнику деньги, чтобы тот информировал его о ходе церемонии. Отец Кольму сделал вид, что не слышит, просто запер двери главного нефа на ключ. Роми войдет через боковой придел.
Она сядет рядом. Чтобы можно было не сводить с него глаз. Провести еще немного времени рядом с ним. Чтобы проводить его до порога, который она хотела бы перешагнуть вместо него. Как у нее еще хватает сил держаться на ногах? В последние несколько часов перед прощанием близкие старались не оставлять ее одну, присматривали за ней с утра до вечера, как за малым ребенком.
В церкви собралось человек пятьдесят. В полной тишине они слушают, как священник в белом облачении читает
Затем отец Кольму сопровождает маленький гроб из светлого дуба до катафалка. Дает ему последнее благословение. Друзья и близкие выстраиваются вереницей и направляются к городскому кладбищу. Роми не видит и не слышит, как охранники пререкаются с журналистами и папарацци. Чудом не разбились несколько фотоаппаратов, одна телекамера была обезврежена.
Настала минута прощания. Роми возлагает на могилу сына венок из белых лилий. На надгробии будет написано «Давид Хаубеншток»: это настоящая фамилия его отца, Гарри Майена.
В сопровождении брата и Алена Делона, поддерживающих ее с двух сторон, Роми садится в большой черный автомобиль. Сейчас она хочет только одного: побыстрее уединиться, чтобы хоть еще мгновение мысленно побыть с ним. Приехав в Париж, она усаживается за маленький секретер, за которым любит писать. Достает из ящика блокнот, в котором с детства привыкла записывать события, важные для нее одной.
Сегодня вечером, чернилами, расплывающимися от слез, она пишет:
«Почему все это обрушилось на меня?
Давид – это все, что я люблю.
Я похоронила отца. Я похоронила сына.
Я не покинула их, ни одного ни другого.
И они тоже меня не покинули».
Свет лампочек без абажуров на мгновение ослепляет ее. Роми сидит перед зеркалом в своей гримерной, неподвижная как статуя. Она рассматривает складки на веках, круги вокруг усталых глаз, морщины, которые скоро невозможно будет скрыть гримом. В ее шевелюре, над чистым лбом, появились седые волоски.
Прошло несколько месяцев, пока Роми смогла вернуться к работе. Эта гримерная – как шлюзовая камера перед погружением. Только здесь она может укрыться от нескромных взглядов и отдаться своему горю. Каждая ночь – один нескончаемый приступ боли, каждое утро – испытание. Чтобы улыбка Давида не изгладилась из памяти, она постоянно держит при себе его фотографии. Они повсюду: дома, над маленьким секретером, в сумочке и, конечно, в гримерной. Роми развесила его фото по обеим сторонам зеркала, и теперь это сияющее лицо всегда у нее перед глазами.
