Роми. Хрупкая красота

Но в понедельник утром, после отъезда Лорана и Сары, ее кошмары возвращаются. С каждой неделей прощаться с дочерью становится все тяжелее. Роми впадает в грустную задумчивость, а извлечь ее из этого состояния нелегко. И тогда, как прилежная школьница, она сосредотачивается на работе над ролью. График съемок служит ей организующим фактором, позволяет составить распорядок дня. И все идет автоматически.

Правда, с недавнего времени покой ее размеренной жизни стали нарушать некие неизвестные люди. Она заметила их еще в Париже, когда ездила к кутюрье на примерку костюмов для фильма. И поняла, что за ней следят. Костюмерше тогда пришлось прогнать их, а ей самой – спрятаться. Но они не отстали. Они последовали за ней сюда, в Берлин.

Что это за люди? Всегда одни и те же или разные? Французы они или немцы? Как бы то ни было, они принадлежат к одной породе. Это папарацци, которые следят за ней исподтишка в надежде сделать эффектный снимок. Что они хотят заснять? Ее осунувшееся лицо, чтобы поместить фото в газете с подписью: «Горе матери, потерявшей сына»? Слезы на глазах, пусть даже не от горя, а от холода? Они присосались к ней как пиявки.

Дело дошло до того, что Жак Руффио вынужден изменить график съемок на натуре. Чтобы за группой не увязались любопытные, приходится выезжать на съемки ранним утром. Осветители разворачивают прожектора в обратную сторону, рассчитывая ослепить фотографов. Техники, помимо основной работы, выполняют функции охранников. Но этих мер безопасности оказывается недостаточно. Некоторым папарацци удается обмануть их бдительность и залезть на деревья, окружающие площадку.

Поймав их с поличным, Роми, обычно такая хрупкая и ранимая, буквально свирепеет. Вне себя от гнева, она осыпает их отборными немецкими ругательствами. Она злится на них – причем уже давно. И сейчас дает волю обиде, накопившейся за долгие месяцы или даже годы. На помощь Роми спешит ее партнер, немецкий актер Герард Кляйн. Он прогоняет непрошеных гостей, причем нередко дело доходит до драки.

На этих съемках Герард Кляйн – ее ангел-хранитель. Он осушает ее слезы, с ним она может переброситься несколькими словами на языке Гёте: иногда они нарочно переходят на немецкий, чтобы подразнить остальных участников группы. А главное, он умеет рассмешить Роми: она хохочет без удержу, когда он напевает немецкие песни и классические арии, которые разучивал в школьные годы.

А еще она любит вместе с ним пропустить стаканчик после съемок, в каком-нибудь берлинском баре. Они смеются одним и тем же шуткам, разыгрывают барменов, мешая французские слова с немецкими, и это дает им повод для веселья на несколько дней.

Однажды, во время съемки очередного эпизода, они, едва успев взглянуть друг на друга, вспомнили недавний розыгрыш, разразились хохотом и никак не могли уняться. Их дружба зародилась уже через несколько минут после первой сцены, в которой они играли вдвоем. Для Герарда Кляйна это была первая роль в кино, он поделился своими опасениями с Роми, и общая для обоих партнеров склонность сомневаться в себе мгновенно сблизила их.

Жак Руффио использует эту взаимную симпатию в своих целях: если надо успокоить Роми, он обращается за помощью к Герарду Кляйну так же часто, как к Мишелю Пикколи. Это приходится делать, когда она не хочет играть. Или когда на нее нападает страх. Страх оказаться не на высоте. Этот страх охватывает Роми по утрам, когда она просыпается, и не дает ей посмотреться в зеркало. А еще она боится папарацци, которые хотят вторгнуться в ее тщательно оберегаемое личное пространство.

Она никому не рассказывает об этом паническом страхе, однако под его влиянием становится все более резкой и недружелюбной, особенно с незнакомыми людьми. Это испытал на себе Жерар Шам, официальный фотограф группы, которого Жак Руффио пригласил для того, чтобы он запечатлел лица участников фильма. Когда он только приехал на съемочную площадку, первый контакт с Роми оказался для него по меньшей мере дестабилизирующим.

Съемки продолжаются. Роми сидит за стойкой бара и не смотрит на фотографа. А он, привыкший сливаться с окружающей обстановкой, не хочет надоедать ей и ждет удобного момента, чтобы попросить ее позировать. Затем он заговаривает с ней, объясняет, кто он и зачем здесь, но Роми его не слушает. Хуже того: не произнося ни слова, пристально смотрит на него – и выливает ему в лицо бокал шампанского, который держит в руке.

И убегает. Через несколько минут Жерару Шаму приносят записку с извинениями, заканчивающуюся словами: «Добро пожаловать на съемки». Роми возвращается. Идет через всю площадку к фотографу – и целует его. Так он узнает о привычке Роми писать короткие записки тем, кого она любит, – постоянно, где бы она ни была, даже когда адресат находится в одном с ней помещении. Она не говорит с ними, а изъясняется письменно.

В этих записочках, нацарапанных ее небрежным почерком, часто черными чернилами, некоторые слова подчеркнуты, как будто она хотела особо выделить какое-то упоминаемое ею чувство. Читая их, адресаты слышат характерные интонации Роми, ее немецкий акцент. «Спасибо за твою нежность». «Спасибо, что ты рядом». Это ее способ доказать свою любовь.

Так она поступает первого ноября, когда на съемочной площадке отмечают день рождения дочери продюсера фильма, Раймона Данона. Жеральдине тринадцать лет, и Роми решает устроить ей сюрприз. В те дни, когда Сары нет рядом и Роми не может излить свою нежность на Венделина, юного актера, играющего ее сына, она окружает вниманием и заботами эту девочку.

Итак, первого ноября Жеральдина получает от Роми записку: «Торта у “Кемпински” не будет, но я сделаю, что могу». По завершении съемочного дня вся группа обычно ужинает в отеле, где проживает большинство занятых в фильме актеров. Когда Жеральдина садится за стол, ей приносят… нет, не традиционный торт, – ножку ягненка! Подарок, заказанный для нее Роми.

Эту нежную привязанность Роми дарит безоглядно и всегда очень импульсивно; и участники съемочной группы платят ей тем же. Все они проявили по отношению к ней бесконечное терпение и создали вокруг нее атмосферу редкой доброжелательности. В первый день съемок Роми нашла у себя в гримерной огромный букет розовых роз: это было общее приветствие.

В последний день съемок был устроен торжественный ужин, на котором к съемочной группе впервые за все время присоединилась Роми. Все присутствующие – актеры, продюсер, режиссер, техники – молча, с замиранием сердца наблюдали за ней, боясь, что у нее случится срыв. Уже несколько дней у Роми проявлялись признаки переутомления, нервного и физического. Клер Дени старается не отходить от нее далеко.

До этого несколько участников группы, в том числе Роми, решили начать праздновать окончание работы над фильмом уже днем. Они отправились в один маленький берлинский бар. Компания сидела за стойкой, когда Клер Дени сдвинула лежавшую перед ней подставку под пивную кружку и обнаружила на стойке нацарапанное небрежным почерком слово «Sehnsucht» – тоска.

Клер сразу же узнала почерк Роми. Она стала оглядываться вокруг, но актрисы нигде не было видно. Клер всмотрелась в шумно веселящуюся компанию коллег: Роми не было и среди них. Тогда она побежала в туалет. И там обнаружила Роми, которая сидела на полу. Ей стало плохо, и она не смогла подняться без посторонней помощи.

Роми вернулась в отель в состоянии крайней слабости. Тем не менее, переодевшись, она заявила, что обязательно должна присутствовать на торжественном ужине вместе со всеми участниками съемочной группы. И вот она стоит перед ними с большим букетом в руках. Когда она тихим голосом начинает свою речь, то похожа на бабочку, ослепленную ярким светом. Потом голос звучит громче, становится прежним. Она выражает сердечную благодарность режиссеру Жаку Руффио.

А затем благодарит всех участников группы. Не только актеров, с которыми снималась в одних сценах, но и техников, и продюсера Раймона Данона. Свою личную костюмершу, парикмахера и гримера. Объясняет, что благодаря им розовые розы, которые они преподнесли ей в день приезда, превратились в красные. Этот букет – для них. И она раздает каждому по цветку.

Роми пытается широко улыбнуться, глаза у нее блестят от слез, которые так и не проливаются. Ужин можно начинать.

Эта ночь, последняя ночь съемок, будет наполнена весельем и винными парами. Настолько, что утром большая часть съемочной группы опоздает на самолет в Париж.

1982 год

Париж, улица Вербуа

Она идет по темной улице. С присущей ей царственной осанкой. С косынкой на голове, которая позволяет ей причесываться без затей, как она делает часто. А еще – оставаться неузнанной, когда у нее возникает желание пешком пройтись по Парижу. Роми любит гулять инкогнито. Именно в эти вечера, когда она бесцельно бродит по улицам столицы, ее мысли блуждают сами по себе, пересекают мосты, отскакивают, как мячики, от величественных фасадов.

В этом парадокс ее жизни. Роми любит моменты, когда она одна, иногда нарочно создает их для себя, чтобы отгородиться от внешнего мира и ощутить покой. С другой стороны, эти моменты уединения могут вызвать у нее приступ тоски, во время которого ее начинают преследовать воспоминания о сыне. И тогда с наступлением темноты она выходит на улицу. В час, когда лица – не более чем тени.

Гибель Давида, трудная реабилитация после операции на почке, развод с Даниэлем Бьязини (теперь у нее новый избранник, молодой продюсер Лоран Петен) – все эти события, радостные и печальные, совсем истощили ее силы. Сможет ли она когда-нибудь обрести душевный мир, счастье, когда нет других забот, кроме необходимости учить к съемкам текст новой роли или заниматься воспитанием Сары в их новом доме за городом?

В этот вечер Роми оставляет за собой на асфальте отпечаток Роми Шнайдер, свой постепенно растворяющийся в воздухе призрак. Свою известность. Свою красоту. Но и покоряющую женственность, которой мечтали бы обладать все женщины. Ради которой кое-кто из них решается подставить лицо под скальпель пластического хирурга. Сколько их набралось на сегодняшний день, тех, кто мечтает стать женственной, как Роми? Кто отождествляет себя с прекрасными, свободными женщинами, чьи образы она воплощает во Франции времен Помпиду и Жискара д’Эстена?

Женственность Роми – в ее одухотворенном лице, в ее улыбке, в заразительном смехе, в легком немецком акценте, в манере закуривать сигарету, в том, как она смотрит на своих детей, на мужчин, которых любит, даже в том гневе, который вспыхивает в ее глазах, когда что-то раздражает ее на съемочной площадке. В ее врожденной элегантности, которую год за годом так любит подчеркивать кинокамера.

Чего бы она не отдала за то, чтобы снова встать перед камерой Клода Соте? Вновь окунуться в волнующую атмосферу этих съемок, где она была такой счастливой, такой желанной. После «Простой истории» Клод Соте снял один-единственный фильм – «Плохой сын», без ее участия. Она так и не примирилась с этим. Ведь сценарий к «Плохому сыну», вышедшему на экраны несколько месяцев назад, в октябре 1980 года, написал ее бывший муж, Даниэль Бьязини.