Рабиндранат Тагор [без илл.]

В одном из писем этого периода Тагор подводит итог своим трудам: "Мы достигли договоренности, что крестьяне теперь сами будут заниматься благоустройством: чинить дороги, рыть колодцы, создавать выборные суды, открывать школы, расчищать джунгли, собирать запасы зерна на случай неурожая — одним словом, всеми мерами содействовать благоденствию своей родной деревни".

И все время, пока доброжелательный землевладелец занимался улучшением быта своих крестьян, художник в нем наблюдал за жизнью, за радостями и печалями простых людей, их любовью и враждой, маленькими подвигами терпения и героизмом. Тагор всегда искал величия в малом и нашел это величие в жизни этих людей, которую описал в своих рассказах. Это был его новый выход на арену творческого самовыражения. В стихотворениях, песнях, пьесах, романах и статьях он нащупывал новые пути, пока не достигал совершенства. Но в жанре короткого рассказа он не следовал никаким заранее известным образцам, да в литературе его страны и не существовало таких образцов. Из индийских писателей той поры он первым обратился к этой форме. Чехов и Мопассан — единственные два иностранных мастера слова, которых можно поставить с ним рядом. Но известный индийский социолог Д. П. Мукерджи, сам одаренный и плодовитый писатель, так сказал об их различии: "У русских классиков видна искренность души, у французских — искренность разума, а у Тагора искренность чувства. Если мы стыдимся своих чувств, то рассказы Тагора написаны не для нас. Если мы лишены этой слабости, они покажутся нам одними из лучших в мире".

Сюжеты многих из этих рассказов подсказаны реальными сценами или случаями. Об истории их зарождения он рассказывает в письмах этого периода.

Где бы ни приютилась деревня на речном берегу, в ней всегда есть гаг, каменные ступени, ведущие к воде куда мужчины и женщины, молодые и старые, приходят искупаться и поболтать. Он увидел один такой гат, с крытыми мхом старыми ступенями, и подумал: о чем могли бы поведать эти ступени, если бы обладали даром речи? Похожее ощущение он пережил некогда в детстве, когда жил в старом дворце моголов в Ахмадабаде. То воспоминание легло в основу рассказа "Голодные камни". И вот теперь в истории, названной "О чем рассказал берег Ганги", каменные ступени вспоминают прелестную маленькую девочку, которая приходила когда-то к реке. "Такой милой она мне казалась, что, когда тень ее падала на воду, я загорался желанием поймать эту тень и сохранить ее прижатой к моим ступням! Когда ее ножки легко пробегали по камням, мох на них трепетал от восторга". Ее звали Кушум. Она любила воду, будто вода была ее родной стихией. Но вот пришло время, когда она перестала спускаться к воде. Гат понял по разговорам ее приятелей, что маленькую Кушум выдали замуж и она ушла в дом мужа в другую деревню.

Прошли годы. И однажды камни ощутили знакомую судорогу восторга. Но в шагах Кушум больше не было той светлой музыки. Она вернулась в деревню вдовой. Прошло еще несколько лет, и Кушум превратилась в юную и привлекательную женщину, "как еще прекраснее становятся водные просторы Ганги, когда она разольется от дождей". Через некоторое время в деревню прибыл высокий и красивый отшельник-саньяси, он поселился в храме Шивы неподалеку от гата. Мужчины и женщины деревни приходили слушать его поучения, но среди них не было Кушум.

Как-то в вечер полнолуния Кушум пришла и села на ступенях. Никого не было вокруг. Через некоторое время саньяси вышел из храма и стал спускаться к реке. Внезапно он заметил одинокую женщину у воды. Кушум подняла голову, и они взглянули друг на друга при свете полной луны. "Как тебя зовут?" — спросил он. Кушум назвала свое имя. После этой встречи она приходила каждый вечер, приносила цветы для украшения храма и, замирая, слушала речи отшельника. Но затем Кушум внезапно исчезла и долго не появлялась ни на гате, ни возле храма. Когда саньяси послал за нею, она пришла и призналась, что во сне увидела себя в его объятиях. Саньяси просил Кушум забыть его и исчез из деревни. Больше его не видели.

Кушум медленно спустилась по ступеням, и замерла, глядя на воду. "С детства она любила эту реку, я если теперь, когда жизнь ее разбита, река не примет ее в свои объятия, то кто же примет! Я услышал всплеск и больше ничего".

Это один из самых типичных рассказов Тагора. Сама природа, так называемая бесчувственная материя, принимает участие в сюжете и помогает создать атмосферу благоговейного трепета, которая более, чем сюжет, определяет суть происходящего. Точно так же в "Рассказе дороги" дорога повествует, какие тайные стремления и обманутые страсти видела она. Почти во всех произведениях авторская нежность и симпатия на стороне женщин, юных девушек и маленьких детей. Портреты детей и подростков — мальчиков и девочек — создаются им с бесконечной нежностью и почти сверхъестественным проникновением в душу. Взрослые же герои-мужчины обычно рисуются в иронических тонах, даже если судьба их трагична. Пожалуй, единственное исключение — это Кабуливалла в одноименном рассказе, но ведь он афганец, а не бенгалец.

Тагор видел на улицах Калькутты высоких, дюжих пришельцев из Кабула, торговавших сушеными фруктами и орехами. Их называли "кабуливалла", рассказы о них нагоняли страх на бенгальцев. Считалось, что они вполне способны красть детей и уносить их в огромных сумах, висевших за их широкими плечами. Но конечно же, думал Рабиндранат, они тоже люди и тоже любят своих детей, как все родители по всему свету. И вот мрачный Кабуливалла становится в рассказе Тагора одним из самых привлекательных персонажей во всей бенгальской литературе. Дружба, которая завязалась между этим неграмотным, неуклюжим здоровяком, пришедшим с суровых гор Афганистана, и пятилетней бенгальской девочкой Мини, с ее нескончаемой болтовней и весельем, стала трогательным свидетельством того, как человеческое общение превозмогает барьеры расы, религии и социальных предрассудков.

Рассказы этого периода касаются различных аспектов жизни Бенгалии и описывают типы из всех классов общества. В целом они дают реалистическую и яркую картину жизни народа. Они замечательны тем, как тонко Тагор соединяет точные наблюдения и живую игру воображения, жалость и иронию, жизнь природы и жизнь человека, свидетельствуют о его удивительном даре выражать суть событий, о его широком гуманизме, нетерпимости к общественному злу.

Индия, которую он изображает, — это не фальшиво романтичная Индия Киплинга и туристских путеводителей. Он изображает подлинную Индию, Индию переходного периода, когда социальные классы по-разному реагировали на приход машинного века. В отличие от многих персонажей его пьес и романов, представляющих собой либо абстрактные типы, либо воплощение авторских идей, герои его рассказов всегда жизненны и ярки.

В одном из писем Тагор говорит о том, какое счастье доставляет ему писать эти рассказы: "Главная причина здесь в том, что герои их становятся моими сотоварищами, они остаются со мною, когда я запираюсь в комнате в дождливый день, а когда светит солнце, они совершают со мной прогулки по прекрасным берегам Падмы. Сегодня с утра в мой воображаемый мир вошла маленькая капризная девочка по имени Гирибала".

Гирибала живет в бенгальской литературе как одно из самых трогательных воплощений характера индийской женщины. Тагор в одном из писем июля 1891 года описывал сцену на берегу реки: "Одна из девочек особенно приковала мое внимание. Ей, должно быть, одиннадцать или двенадцать лет, но она хорошо сложена и упитанна, так что ей можно дать четырнадцать или пятнадцать. У нее привлекательное личико — очень темное, но с красивыми чертами. Волосы ее коротко острижены, как у мальчика, и это идет к ее лицу, выражающему ум и откровенность. На руках у нее ребенок. Она глядит на меня с выражением нескрываемого любопытства — не долгим замутненным взглядом, но живым и открытым. Полное отсутствие в ней застенчивости и ее манеры полудевчонки-полумальчишки, самоуверенные и в то же время по-женски грациозные, совершенно меня обворожили. Я не знал, что среди наших женщин встречаются подобные".

Ирония и жалость определяют настроение этих рассказов, жалость к растраченной юности и разрушенным надеждам; ирония — к мужскому эгоизму, бесчеловечности общественного и религиозного порядка, унижающему достоинство живых ради возвеличивания умерших.

Немая девочка Шубха, несчастная Нирунома, Кадом-бини, беспомощная Махамая — целая галерея трагических героинь, раздавленных колесами бесчувственного Джаггернаута.[49] Впрочем, не все женщины героичны или трагичны. Некоторые из них поддерживают тот порядок вещей, который покалечил их жизнь и исковеркал их разум. Одни вечно ворчат, придираются и доводят своих мужей до отчаяния, другим их драгоценности дороже любви мужа. Не все из них исповедуют индуизм. Одна из самых романтических героинь — мусульманская принцесса, отдающая все ради военачальника-индуса, которого она полюбила. Крушение надежд этой верной и отважной женщины (рассказ называется "Обыкновенный роман") показано с удивительной силой. Еще более романтична история могольской принцессы Амины, которая хочет отомстить за смерть своего отца и обнаруживает, что принц Аракана, в чью грудь она хотела вонзить кинжал, — ее переодетый возлюбленный, скиталец Далия.

В одних рассказах сюжет движет страсть мужчин к золоту, в других — безжалостное стремление женщин пробудить честолюбие в муже или сыне, в третьих — трагедия обнищавшей аристократии, держащейся за иллюзии давно увядшей славы. Некоторые рассказы — это грезы, в которых мастерски смешано естественное и сверхъестественное.

Рассказы этого периода обнажают политическую беспомощность народа и бессердечный цинизм чужеземных правителей. Тагор никогда не писал "псевдопатриотических" рассказов, цель которых — возбудить ненависть к иностранцам. Он ненавидел колониальное владычество, но знал, что нельзя долго угнетать людей, если они знают о своих правах и готовы умереть, защищая их. Тагор стремился пробудить в своем народе чувство собственного достоинства, а не просто сваливать вину на других.

В письме, отправленном в феврале 1893 года, он писал: "Какая же все-таки несчастная, богом забытая наша страна, где не хватает простой воли к действию! Истощилась способность мыслить, чувствовать, ослабли страсти. Дерзкие приключения, истинная полнокровная жизнь никому не известны. Мужчины и женщины скользят бесшумно, как тени, едят, пьют, делают свою повседневную работу, курят, спят и безостановочно болтают. Мы рассуждаем обо всем как дети, и чувства наши легко сползают в сентиментальность. Как не хватает взрослого, серьезного стремления к борьбе и полнокровной жизни!"

Плохо же знали Тагора те, кто видел в нем лишь романтичного поэта, певца сладких банальностей, религиозного мистика или пропагандиста национального образа жизни! Он вполне мог быть и таким, но провидец никогда не закрывал глаза перед реальностью, ноги идеалиста стояли на твердой почве, и сладкоголосый певец, как Жаворонок из стихотворения Вордсворта, "был верен и небу, и дому". Сочетание реализма и идеализма не озлобило его, не сделало его циником, и это лучшее свидетельство силы его духа.