Игра в «Городки»

Для первого съемочного дня мы принесли костюмы из дома, что-то я притащил из театра и взял с собой Тиля — мою собаку. Мы придумали, что в заставке будут бежать два человека, за которыми с лаем гонится пес. И они боятся, что их укусят за задницы. В анекдоте, где я играл прапорщика Пилипчука, а Илюха — генерала, решили, что мне непременно нужны усы. Клок черной шерсти отрезали у Тиля, три капли клея «Момент», и усы готовы. Как мы их потом отдирали — отдельная история. Скажу только, что до кровавой раны.

Передача «Адамово яблоко» выходила каждые две недели. Наши анекдоты в ней появлялись раз в месяц и продолжались минут семь. Кирилл ругался, что и этого много, мы затягиваем, чересчур долго излагаем. Он не понимал, чтоэто происходило от нашей жуткой невостребованности, от того, что в нас накопилась невероятная ностальгия по кадру. Мы с Ильей были счастливы своей работой, и анекдотырасползались, продлевая наше удовольствие. Рука не поднималась резать их на монтаже.

Надо сказать, Пятый канал был в то время уникальным, самым живым и передовым в России: здесь работали Бэлла Куркова, Света Сорокина, Кирилл Набутов, Саша Невзоров.

Их взахлеб смотрела Россия, то, что они делали, оказывалось остро, противоречиво, иногда нагло и заносчиво, но всегда безумно интересно.

Мы попали на Пятый в нужное время: он был свободным, твори что хочешь — цензура нулевая. Запрещалось лишь банальное и политкорректное.

Илья очень серьезно относился к эфиру. Ему было важно все: в котором часу нас показали, в каком контексте, что шло до и что будет после. С ним вместе невозможно было смотреть ни «Адамово яблоко», ни позже «Городок». Это превращалось в настоящую пытку! Илюша не обращал вни мания на происходящее на экране. Усиленно моргая, он маячил перед твоим лицом и вопрошал:

— Ну как? Здорово?

И тебе приходилось все время улыбаться, смеяться и твердить:

— Гениально!

Это касалось не только телевидения, но и всего, в чем Олейников себя проявлял, будь то сочинение стихов или музыки.

Илюха не отличался самокритичностью, нуждался в комплиментах, в любви, в восторженных оценках того, что он сделал. Но замечательно в нем было другое: тем же самым он платил партнеру.

Возвращаясь с выездных концертов, Илюха неизменно спрашивал:

— Узнают на улице?

— С чего вдруг?

— Но ведь три эфира уже было!

— Вроде двое военных узнали у магазина, — ответил я ему в очередной раз.

— Нормально, б…! Потом врачи подтянутся, учителя. Прорвемся.

Такая у него была вульгарная социология.

Мало кто знает, что в 1992 году канал «Россия» заказал у питерских коллег часовой спецвыпуск не программы «Адамово яблоко», а только нашей рубрики «Анекдоты». После этого я стал убеждать Илью, что пора делать свою передачу.

«Давай», — согласился он.

Кирилл Набутов, надо отдать ему должное, с пониманием отнесся к нашему решению: «Вижу, вы выросли из этих штанов».

Саша Жуков, продюсер «Адамова яблока», уникальный, талантливый парень, поехал на канал «Россия» и спросил там:

— Помните, вы дайджест из анекдотов заказывали?

— Да, — отвечают. — Смешные были ребята.

— А хотите, они для вас юмористическую передачу делать будут? Она уже готова, решаем, какому каналу отдать, — наврал Жуков.

— Конечно, нам! — сказали на «России». Во главе канала стояли тогда Лысенко и Попцов, на вооружении которых уже имелись «Джентльмен-шоу» и «Маски-шоу».

— Хотите выходить на канале «Россия»? — спросил нас Саша, вернувшись из Москвы. — За работу. Я им сказал, что у вас уже все готово.

Мы тут же ушли из «Яблока» в продакшн под названием «Студия „НовоКом“». «Какие анекдоты мы не сняли в „Яблоке“? — спросил я. Лелик достал список. — Вот их и снимем».

Первый выпуск «Городка» не могу смотреть по сей день.

Это полный кошмар и чудовищная пошлость. Судя по начальным выпускам, нас должны были выбросить из этого поезда. Спасло появление эксклюзивной «Скрытой камеры». Она стала сильным козырем, так в ту пору никто не снимал. Эта рубрика была человечная, иногда грустная, делалась с любовью к людям, а не с желанием показать их дебилами, идиотами, подонками, ворами и алкашами.

Девяностые годы стали временем взлета и небывалого триумфа «Городка». До 2000 года мы успели получить три статуэтки «ТЭФИ». Журнал «7 Дней» несколько лет подряд выбирал нас лучшими ведущими. Сейчас понимаю, что мы не заработали никаких дивидендов от невероятной популярности — мало играли, не влезали ни в какие корпоративы. Надо было ловить момент, пользоваться им, а мы смотрели вперед, в перспективу. Зато достойно прожили…

В конце 1993 года Илюха, который всегда был инициатором всех важных шагов в моей жизни, сказал:

— Мы работаем в ящике вдвоем, а сливки снимают без тебя. — Сам Лелик продолжал зарабатывать концертами, на телевидении нам платили очень мало.

— И что?

— Тебе надо гастролировать со мной.

— Из театра уходить, что ли? — насторожился я.

— Но у тебя же бывают выходные. Поедем, подзаработаем.

«Городку» было чуть меньше года, когда Илюша взял меня на халтуру (для него — работу) в Вышний Волочок.

Наш концерт проходил в местном драмтеатре. На сцене мы с Ильей вместе никогда ничего не делали. А эстрада требует обкатки, невероятного количества репетиций.

В поезде разучили какой-то номер, который уже был у Ильи. «А дальше, — сказал он мне, — ты сбацаешь что-нибудь на гитаре, споешь и расскажешь пару театральных баек». Не могу сказать, что трое Илюшиных коллег были в восторге от моего появления, но он сказал жестко: «Теперь работаем так». Спорить с ним было бесполезно.

Мы вышли из поезда ранним утром, часов в шесть. Идем по дороге к гостинице, а навстречу два хромых человека. Потом попалась хромая пожилая женщина, за ней — мужик без ноги.

Когда я увидел ребенка на костылях, понял: это не к добру.

Перед концертом Илья попросил ведущего: «Выйди и спроси: „Друзья, кто из вас знает программу `Городок`?“

Когда зал начнет аплодировать, кричать, поднимется лес рук, ты скажешь: „Так вот, встречайте“. Понял, Коль?».

Коля вышел и произнес положенный текст. В зале поднялись лишь две руки. Увидев это, Илюша сказал: «П…!» Улыбнулся и шагнул на сцену…

В целом все прошло неплохо, без неожиданностей. Коллеги отработанными номерами взяли положенные аплодисменты. На что рассчитывали, то и получили.

Вечером в номере шел дележ заработанного. С моим появлением надо было менять проценты, в которых исчислялся творческий вклад участников в общее дело. Илье полагалось пятьдесят процентов, остальное делили на троих. Теперь ситуация усложнялась. Но Лелик решил ее просто: «С сегодняшнего дня семьдесят пять процентов у нас с Юрой на двоих, двадцать пять — ваши».

Он разом расставил точки над i в наших с ним финансовых отношениях: мы все делили пополам, за все годы жизни «Городка» ни разу не выясняли денежные вопросы. Большая редкость, чтобы в телевизионном, концертном бизнесе не было обиженных.

В поездках по стране я узнал об Илюше много нового и интересного. На гастроли я ездил с портпледом. В нем были упакованы тщательно наутюженный костюм для вы ступлений и рубашки. В сумке — куча приспособлений для чистки обуви, утюг, средства для отпаривания брюк и удаления пятен с одежды, шампунь, пена и гель для волос…

Илюша садился в поезд в концертном костюме и в нем же спал. Ни разу не видел, чтобы в купе он разделся. Когда мы выходили на сцену, у меня на видном месте красовалось пятно, брючину рассекала складка, по морде расплывалась аллергическая сыпь, а этот смотрелся как новенький, сволочь! Я всегда завидовал стройной фигуре Лелика и тому, как сидят на нем костюмы.

Правда, его сценический имидж со времени наших первых совместных поездок претерпел некоторые изменения, и как мне кажется, не без моего ненавязчивого участия.

— Илюша, коричневые туфли, зеленые брюки, светлые носки, синий пиджак и черная рубаха — как, по-твоему, это все называется? — спрашивал я, разглядывая его концертный костюм.

— Все вместе — ансамбль!

— Хорошо, но рубаху ты можешь постирать? Мы десятый концерт за неделю играем!

— Но она же черная, как она может быть грязная? — искренне удивлялся Илюша.

— Она черная, но я замечаю некоторые проблемы.

— А ты видел когда-нибудь декорацию вблизи?

Он был человеком с уникальным чувством юмора. Но этим его уникальные свойства не ограничивались. Никогда не мог понять, откуда у него, окончившего цирковое училище, феноменальная грамотность в письме. Ошибки в тексте Илья видел лучше любого редактора. Когда он сдал в издательство свою половину рукописи книги «До встречи в „Городке“», корректор сделал лишь две поправки. Кроме нашей общей книги, Илюша издал вторую — «Жизнь как песня», предисловие к которой написал Жванецкий.

— Ты читал то, что написал Илюша? — спросил меня Михал Михалыч.

— Естественно! Он подарил мне первый экземпляр.

— Очень хорошая книга, это я тебе говорю! — сказал Жванецкий.

А как объяснить его невероятную память на цифры?

Тексты Илья запоминал мучительно долго, но телефонной книжкой не пользовался, держа все номера в голове.

Еще он ощущал пространство и умел его преображать не хуже профессионального дизайнера. Приобретя совершенно неправильной формы земельный участок, спускавшийся к небольшому озерцу под углом в сорок пять градусов, Илья невероятно красиво и изобретательно его освоил. Ко всему подходил творчески. Даже к выбору подарков. Зная, что я коллекционирую Чаплина, заказал у известного скульптора метровую керамическую фигуру комика, а на день рождения художник с именем сделал по его просьбе мой портрет, в другой раз изобразил все мое семейство…

Мне хотелось, чтобы у Илюши были хорошие дорогие часы, крутая зажигалка. Я делал ему престижные подарки в «новорусском» стиле. А он мне — добрые, придуманные с юмором, имеющие не только материальную, но и художественную ценность. Однажды подарил огромную, даже страшно смотреть, куклу — мою копию, с сигаретой, вставленной в расщелину между двумя передними зубами. Как-то я сказал Илье: «Видишь, если мне руки отрежут, все равно смогу курить, сигарета в самый раз помещается». А он, оказывается, запомнил…

Я постоянно чувствовал, что Илюха думает обо мне и заботится как о родном. Купив землю за городом, первым делом зарезервировал соседний участок. А когда (еще во времена работы у Набутова) в мою машину врезался таксист, Лелик отдал мне свою.

«Юрик, выйди, — услышал в тот день я голос Олейникова в телефонной трубке. Спускаюсь на улицу и вижу Иру с Илюшей рядом с их „Запорожцем“ с проржавевшей выхлопной трубой. — Теперь это твое авто, извини, другого нету».

Надо было видеть, как мы с длинным Леликом, согнутые коленки которого упирались в подбородок, мчались по Питеру на этом рычащем танке! Сам он никогда не водил машину. Однажды я пытался его научить:

— Илья, берусь за тебя всерьез.

Мы подъехали к площадке перед спорткомплексом, где упражнялись начинающие водители.

Я посадил его за руль минивэна с автоматической коробкой и… через десять секунд понял: если хочу, чтобы мы остались партнерами, пора заканчивать.