Рабиндранат Тагор [без илл.]

В сентябре в Калькутте состоялась премьера двух пьес — "Карточное королевство" и "Чандалка". Вскоре после представления и лекции "Чхондро" ("Просодия") в Калькуттском университете Тагор уехал в Бомбей в сопровождении группы студентов Шантиникетона и художников на "Неделю Тагора", организованную его почитателями под руководством индийской поэтессы Сароджини Найду. Тагор вернулся в Калькутту в конце декабря. Здесь он прочел свою знаменитую речь "Рам-мохон Рай, Паломник Индии". До конца года опубликовал две новые повести — "Сестры" и "Сад жизни" — и драму в прозе "Бансари" (по имени главной героини пьесы).

Возвратившись в Шантиникетон в начале января 1934 года, Тагор через две недели принимал у себя Джавахарлала Неру и его жену Камалу.[108] Поэт, восхищавшийся Джавахарлалом Неру за его страстную искренность и интеллектуальную зависимость, за рациональные взгляды и интернациональные симпатии, устроил большой прием в честь гостя и его жены.[109]

Поэт не мог найти покоя — как всегда, его томила жажда странствий. Он все еще надеялся снова поехать на Запад, как это видно из следующего письма, написанного 8 апреля 1934 года чешскому писателю Арносту Чех-Чехерхерцу в благодарность за его книгу: "Ваша книга посредством ее языка, неизвестного мне, говорит о днях, которые я провел в Вашей стране, когда мне было оказано щедрое гостеприимство, давшее мне почувствовать, что Вы приняли меня как своего ближнего. Чувствовать, что Вы нашли во мне душу, не чуждую Вам, есть редкая счастливая судьба для поэта, которому была тдна возможность переступить географические границы и послать свой голос в сердце далекой земли. Я все еще надеюсь, хотя я и состарился, еще раз посетить Вашу страну и встретиться с Вами в Вашем доме".

Его беспокоила не только проблема возраста, но и безденежье. Университет в Шантиникетоне так сильно разросся, что угрожал превратиться в белого слона, на которого все хотят смотреть, но никто не хочет платить. Поэт, давший своему народу великие и более долговечные богатства, чем кто-либо другой, оказался в унизительном положении просителя. В Индии богатые классы сыплют пожертвования либо в руки священников, либо в карманы политиков. Тагор не был ни тем, ни другим и часто говорил с печальной улыбкой: "Если бы я только мог завернуться в одеяние цвета охры или надеть набедренную повязку и взять в руки четки, деньги бы так и посыпались!"

Правда, для стареющего поэта оставался еще один выход — сделать саму школу доходной, подготовить группу актеров и танцовщиц, которые бы ставили его пьесы и балеты в различных городах. Ведь он и сам стремился увидеть собственные творения на сцене. В отличие от прочих творений песни должны петься, балеты и драмы ставиться. Итак, перед страной предстало необычное зрелище почтенного поэта и подвижника, сопровождающего группу артистов, певцов и танцовщиков по всей Индии. Первая из таких поездок состоялась на Цейлон (помимо более ранней в Бомбей), ибо для этого чудесного острова всегда сохранялся уголок в сердце Тагора. Поездка, которая состоялась в мае — июне 1934 года, оставила глубокий отпечаток в памяти тех, кто видел представление драмы с танцами "Шапмочан", выставку картин, слышал выступления поэта.

Именно во время пребывания на Цейлоне Тагор закончил свой последний роман — "Чар Адхьяй" ("Четыре главы"). В этом коротком, но важном романе он возвращается к конфликту, который разрабатывал ранее, в другом варианте, в романе "Дом и мир", — конфликту между человеческими ценностями и политическими идеалами. Дело происходит в подполье революционного движения в Бенгалии; героизму и самоотречению противопоставлены беды любви и постепенное разрушение человеческих ценностей. Показ мотивов, вдохновлявших политическое самопожертвование, отмечен глубоким проникновением в психологию характеров. Это трагедия разбитого идеализма, воссозданная языком величественной силы и красоты. Роман возбудил бурю разногласий в Бенгалии, и автора безжалостно бранили. Он раскрыл перед чужими слишком много домашних секретов.

В августе того же года английский ученый и гуманист Гилберт Мюррей обратился к Тагору с открытым письмом, приглашая его принять участие в деле пропаганды взаимопонимания между интеллигенцией Запада и Востока. Он затронул проблему, близкую сердцу поэта. В своем ответе Тагор воздал должное ценностям цивилизации обоих полушарий, но, выражая свое восхищение вкладом Запада в области научного мышления, вновь обратил внимание на опасность западной технократии. Он, однако, чувствовал уверенность, что "светлейшие души молодой Европы готовы ныне ответить на вызов времени". Тагор оставался несгибаемым оптимистом и добавил: "Я горжусь, что был рожден в этот великий век". Открытое письмо, написанное двумя ведущими гуманистами, появилось в печати в 1935 году при содействии Международного института интеллектуального сотрудничества в Париже.

Все это время перо его не знало усталости. За пять лет, с 1932 по 1936 год, несмотря на многочисленные путешествия по стране и за ее пределами, Тагор выпустил семь поэтических сборников, два романа, драму, а также сочинил музыку к пяти своим танцевальным драмам и руководил их постановкой. Из семи поэтических сборников четыре представляют собой стихотворения в прозе.

Почитание Тагора на Западе (к счастью для поэта) пошло на убыль, и само его имя стало лишь бледным воспоминанием о когда-то мелькнувшем метеоре. Да поэта уже больше и не прельщала роль проповедника. "Проповедник — это профессиональный торговец идеями, — писал он. — Покупатели приходят к нему в любое время дня со своими вопросами. У него появляется навык давать ответы на каждый из них, но ответы эти теряют искренность, и самим идеям его грозит опасность быть раздавленными под грузом мертвых слов. Такое случается нередко, особенно с самыми добрыми из проповедников, — они всегда рады давать благие советы, не задумываясь, обеспечены ли их слова золотом мудрости. Все это наводит меня на мысль, что уж лучше быть поэтом, и не более чем поэтом. Потому что поэт должен быть верен самому себе, а не ожиданиям других людей".

Счастьем для него и для его читателей стало то, что в последние годы поэт оставался на родной земле и питался из родных источников.

Многие видные бенгальские критики утверждают, что лучшие стихи Тагора написаны именно в это последнее десятилетие. Что ж, не будем спорить. Тагор покорил немало вершин за время своей долголетней творческой деятельности. Поэтому естественно, что самая последняя из них, то есть ближайшая к современному читателю, кажется нам самой величественной. Не говоря уже о том, что покорение ее совершено в преклонном возрасте, что уже само по себе равнозначно подвигу.

Сборник стихов "Пуношчо" ("Снова") и последовавшие за ним сборники стихотворений в прозе "Шеш шопток" ("Последняя октава", 1935), "Потропут" ("Чаша листьев", 1936) и "Шамоли" ("Смуглая", 1936) замечательны по разнообразию тем и настроений. В них включены стихи веселые и философские, фривольные и печальные, повествовательные и лиричные, иронические и сентиментальные. В этих сборниках преобладает дух воспоминания, потребность оглянуться на долгий пройденный путь; мысленные горизонты все ширятся, и крепнет сочувствие к тому, что обычно считается презренным, низменным или недостойным внимания. Форма стихов демонстрирует неустанное стремление исследовать возможности бенгальского языка, находить скрытую музыку в нестройной речи.

Одновременно со стихотворениями в прозе Тагор продолжал писать стихи и песни в традиционном стиле. Хотя он перерос свое прошлое и пробовал теперь новые формы и средства выражения, в основе своей он не перестал быть таким, каким был всегда: влюбленным в природу, в землю, в жизнь, в смерть, в тайну, соединяющую жизнь и смерть. Эта любовь позволила ему вместить в душу самые разные явления жизни, позволила взрастить свой всеобъемлющий гуманизм, всемирные симпатии и всепоглощающую нежность ко всему, что вскормлено грудью матери-земли. Эта любовь и нежность — главная тема его поэзии, прослеживаемая на протяжении шести десятилетии.

Как сильно изменился мир с той поры, как Рабиндранат вступил в него ребенком! Поэтому любовь поэта к этому миру вполне могла со временем запрятаться в защитную скорлупу воспоминаний. Но ничего подобного не произошло, наоборот, его любовь стала еще более всеобъемлющей, более нежной.

Эта мудрость пришла к нему через печаль. Как он писал, в глубочайшей пещере бытия так темно, что разглядеть что-нибудь можно только при свете факела скорби. Это была мудрость сердца, а не разума, не та мудрость, которую можно почерпнуть из писаний святых и мудрецов. Она освободила его от уз всякой религии и призвала к одному — любить эту землю и все связанное с нею. Как писал Рабиндранат: "Пусть разум мой вылетит из этого окна сквозь игру света и тени — не мысля, не споря, не рассуждая, — пока он не сольется с великим океаном, где смерть поджидает жизнь".

В мудрости сердца он нашел более верный источник гуманизма, чем в тонких рассуждениях "Упанишад", в мистической лирике вишнуитов или в либеральной мысли Запада.

За "Пуношчо" последовал сборник "Шеш шопток" ("Последняя октава"). Книга пронизана грустными размышлениями и воспоминаниями — поэт действительно думал, что это будут его последние мелодии.

В первом стихотворении память о старой любви, которая когда-то воспринималась как должное, снова преследует состарившегося поэта. Но печаль утратила свою остроту, упреки сменились благодарностью, и страдание превратило все потери в обретения.

Я не говорил о том, сколь ты ценна для меня,потому что был уверен: ты принадлежишь мне.Дни сменялись ночами, и ты приносила свои дарык моим ногам.
На грудь мою ты проливала водопад своих волос,и глаза твои полнились слезами, когда ты говорила:"Я не могу тебе дать большего,больше мне нечего тебе дать…"
А теперь дни сменяют ночи,но тебя больше нет со мной.И, когда-то гордый и равнодушный, яцелую прах, в котором ты оставила следы.
Теперь ты моя воистину:своею печалью я заплатил цену твоей любви.

В день рождения он вспоминает всю свою жизнь, и она напоминает ему длинную гирлянду, сплетенную из различных цветов. Он оглядывается на прошлое мира и не видит ничего, кроме руин тщеславия и гордости. Вокруг одно непостоянство, словно сыпучие пески пустыни, но "сердцем своим, — говорит поэт, — слышу биение бесконечного".

Два других сборника стихотворений в прозе появились один за другим в течение 1936 года. Как и обычно, большая часть стихотворений лирического характера, есть стихи философские, повествовательные и стихи — отклики на события в мире. Один из таких стихотворных откликов посвящен Африке — это обличение жестокостей, которые столетия творили здесь люди белой расы. Поводом для написания стихотворения стала агрессия Муссолини в Эфиопии.

С капканами набросились на тебя охотники,их жестокость была сильнее, чем клыки твоих волков,их гордость была более слепа, чем твои гибельные леса.Цивилизованные захватчикиобнажили свою свирепую жадность и бесчеловечность, незнавшую стыда.Ты рыдала, и твой плач был задушен,твои лесные тропы стали грязными от слез и крови,когда подкованные сапоги грабителейоставляли нестираемые следывдоль истории твоего унижения.И все время за моремцерковные колокола звонили в их городах и селениях,матери укачивали детейи поэты воспевали Красоту.