Ради счастья. Повесть о Сергее Кирове

3

Когда человек отрешен от всего сущего и заперт на железный засов, он не может забыть об этом, не может не тосковать, не думать... И как ни старался Костриков занять себя чтением, мысли о воле, о друзьях и близких тревожили, волновали, лишали сна.

Более всего думалось о Вере. Образ любимой часто являлся во сне. Иногда и днем, находившись по камере до изнеможения, он бросался на койку и, смежив веки, видел грустные, затуманенные слезами глаза. Они словно спрашивали: «Где ты, Сережа? Что случилось с тобой?»

Он вскакивал, подходил к окну, ожесточенно смотрел на толстую железную решетку.

«Если бы друзьям удалось передать пилку, я бы убежал, не раздумывая. Эх, Вера, Веруша! Как бы я хотел оказаться рядом с тобой хоть на денек...»

В тюрьме вырабатывалась привычка анализировать поступки и характеры людей.

«Будет ли она меня ждать, когда узнает, что сижу в тюрьме? Не знаю... В сущности, мы еще не успели изучить друг друга. Пожалуй, скажет крестной, а та начнет увещевать: «Что ты убиваешься по нем, глупая? Раз попал в тюрьму, значит, непутевый. Ежели и выйдет оттуда, так с клеймом на всю жизнь». Конечно, любит она меня, но хватит ли у нее воли ждать? Волконская ехала же в Сибирь к мужу-декабристу! Вот характер! Эх, если бы я мог написать Вере! Но нельзя. Ее могут уволить... Напишу Лизе. Пусть ей скажет все. Всю правду. Если действительно любит — будет ждать!..»

Одиночество угнетало, давило. Костриков уходил в книги...

И вдруг однажды, когда он был на прогулке в тюремном дворе, из окна общей камеры выбросили записку. Надзиратели курили и не заметили. Он поднял записку, спрятал и, придя в камеру, развернул.

«К вам придет «невеста» Сима Карачевская-Волк. Будьте готовы к встрече».

Костриков забегал от радости, зажав записку в руке. «Неужели Вера приехала? Вот радость!.. Но почему Сима? Почему Карачевская-Волк? Неужели переменила фамилию? А может, вышла замуж? Нет, тогда зачем же?.. А может, не мне записка. Я никогда не слыхал такой замысловатой фамилии. Нет, тут что-то не то...»

Сергей ходил, думал, прикидывал.

«Нет, определенно ошибка. Я никакой Симы не знаю... А что, если друзья? Вот здорово бы... Но какая же девушка отважится назвать себя невестой политического, сидящего в тюрьме. Ее же возьмут на подозрение. Могут арестовать. Нет, очевидно, ошибка...»

Прошло десять дней, и огонек надежды на весточку от друзей стал постепенно угасать...

Как-то днем, когда Костриков с увлечением читал «Тараса Бульбу», восхищаясь удалью и отвагой Тараса, заскрежетал засов, и дверь приоткрылась:

— Костриков, на свидание! — выкрикнул хриплым голосом надзиратель.

Кострикова ввели в комнату, перегороженную железной решеткой. Надзиратель вышел, щелкнул ключом в двери и появился по ту сторону решетки.

Костриков увидел, что за решеткой па расстоянии двух шагов есть другая, а за ней, в степе, — дверь. И вот из этой двери вышла стройная, совсем еще юная девушка и, увидев его, приблизилась к решетке, сказала дрогнувшим голосом:

— Здравствуй, Сережа!

Девушка показалась ему очень красивой: с большими русыми косами и смелым, открытым взглядом карих глаз.

— Здравствуй, Сима! — как-то растерянно сказал он и улыбнулся. Улыбнулась и девушка. И тут Костриков вдруг вспомнил и эту улыбку и узнал эту удивительную девушку: он раза два видел ее в марксистском кружке. Сразу все стало понятно.

— Спасибо, Сима, что ты пришла. Я очень, очень рад.

Надзиратель, видя, что начинается обыкновенный, надоевший ему разговор, отошел к решетчатому окну и сел на стул. Сима спрашивала о здоровье, о том, чего принести. Но Сергей прервал ее вопросом:

— Как у вас дома? Все ли здоровы?

Девушка поняла и сказала, что ей было велено:

— Мама сильно болела. Делали операцию. Потеряла много крови. Но теперь лучше. Скоро совсем поправится.

Сергей понял, что она говорит о партии, и спросил:

— А как здоровье родных?

— Все здоровы, слава богу. Дядя Гриша и дядя Коля передают тебе привет.

— Какие еще новости?

— У нас, помнишь, еще при тебе пропала собака, до сих пор не нашли.

— Да, жалко! — вздохнул Костриков и опять улыбнулся, догадавшись, что «собака» — типография.

— Я, Сережа, принесла книги и гостинцы. Тебе передадут.

— Спасибо, Сима! Большое спасибо.

— Шабаш! — закричал надзиратель. — Свидание окончено...

— До свидания, Сережа! До свидания, милый!

— До свидания, Симочка! До свидания! Приходи чаще, я буду ждать!..

Костриков, вернувшись в камеру, принялся отплясывать вятскую топотуху.

«Ох, хорошо! Ох, здорово! Значит, комитет не разгромлен. Григорий и Николай Большой уцелели. И товарищи не забыли обо мне... А Сима? Какая отважная девушка! Как держится, прямо артистка!..»

Дверь заскрипела, заглянул надзиратель.

— Чего, Костриков, развеселился. Али помилованье вышло?

— Невеста приходила на свидание!

— Экая невидаль! А я думал — помиловали... Кончай плясать. Это здесь не положено...