С аквалангом в Антарктике

Море Космонавтов

Ревут и ревут моторы. Летим невысоко, внизу медленно проплывает ледяной щит, и тут только представляешь себе, какая же она огромная, Антарктида. Бесконечной чередой проходят ледяные заливы, мысы, лед отвесно обрывается к бьющим в него волнам — нигде ни клочка земли, ни одной черной точки, и сколько мы ни летим, вдали все так же поднимается пологий ледяной купол материка. Перелет предстоит долгий, около восьми часов, это примерно соответствует расстоянию от Мурманска до Симферополя, а в иллюминаторы виден только лед, лед и море с плавающими в нем ледяными горами, то белое, покрытое припаем, то серо-свинцовое — и тогда хорошо заметны волны. Устраиваемся в самолете поудобнее, а самолет здесь — не пассажирский лайнер Аэрофлота. Одни садятся на занимающие почти половину кабины дополнительные баки с горючим, другие раскладывают чехлы и рассаживаются на них. В машине тепло, но вентиляции нет, воняет бензином и курить нельзя, поэтому курильщики оккупируют небольшой отсек рядом с пилотской кабиной, там же на газовой плите кипит вода, и мы по очереди заходим туда поболтать и попить чаю. Всего пассажиров восемь человек: уже знакомый читателю Сердюков — он летит принимать только что построенную нефтебазу, мы двое, механики и радисты Молодежной, которые будут там зимовать, и Валера Чудаков, молодой научный сотрудник из гляцио-геофизического отряда. Он должен проверить свою аппаратуру, которая прямо с воздуха измеряет толщину льда под нами. Сразу после взлета выясняется, что приборы бездействуют, и весь остальной путь Валера спит на баке с бензином. Я ему очень завидую: не умею спать в самолете, а время тянется долго.

Но вот все кидаются к иллюминаторам: за ними медленно проходит высокая черная треугольная гора Гаусберг, названная так еще в начале века экспедицией Дригальского на корабле «Гаусс». Гора остается позади, и снова под самолетом ледяные берега, ледяные обрывы, ледяные острова в холодном серо-стальном море.

Неожиданно радист самолета подает Сердюкову и мне телеграмму: «Почему оставили гусеницу взяли биологов Буняк». Самолет, кажется, сотрясается от дружного смеха. «Ничего, обойдутся и без гусеницы», — хохочет Сердюков. Как выяснилось позже, гусеница уже была не нужна, санно-тракторный поезд, для которого она предназначалась, приближался к станции и никто о ней даже не вспомнил. Теперь очень важно, чтобы самолет не вернулся в Мирный с полпути, уж во второй-то раз Буняк наверняка поедет на аэродром и нам в Молодежной не бывать. Погода ухудшается, небо закрыто слоистыми серыми облаками, видно, как ветер гонит по морю высокие волны. Но самолет все летит вперед, теперь нужно только, чтобы его смог принять аэродром в Молодежной.

Летим и летим час за часом, и впереди показывается что-то черное. Подлетаем ближе и видим, что это земля, выступающая из льда. Далеко, километров на тридцать вперед, тянутся гряды невысоких сопок, блестят озера — оазис Вестфолль. И это оазис?! Все безжизненно — голый черно-коричневый камень, щебень, хребты и озера, это пустыня, более суровая, чем плоскогорья Памира или пески Сахары. Море бьется о мрачный скалистый берег, прибой кипит у мелких островков прибрежья. Только в Антарктиде такое место можно назвать оазисом, и по сравнению с бескрайним ледяным простором это действительно оазис. На островках видны крошечные точки — это пингвины, да и в самом оазисе, если по нему походить, можно найти следы жизни — мхи, лишайники, гнездовья птиц. К тому же и глаз отдыхает, встречая после бесконечного льда участок земли. Было бы очень интересно нырнуть: здесь береговая линия велика и население почти наверняка не такое, как в Мирном. Но это пока только мечта, самолет летит вперед, и Вестфолль (в нем расположена законсервированная австралийская станция Дэвис) остается позади. Снова бесконечные льды.

Пролетаем австралийскую станцию Моусон. Далеко внизу — крошечные домики, стоящие у моря. Пройдена половина пути, полет все продолжается.

Горы появляются все чаще и чаще, ледяной барьер чередуется с участками крутого скалистого берега. Подлетаем к Молодежной. С воздуха хорошо заметны здания, выкрашенные в яркие цвета — красный, зеленый, синий. Много скал и камней. Берег, кажется, отвесно обрывается к морю. Где мы здесь найдем спуск к воде? Блестят на солнце только что выстроенные резервуары нефтехранилищ, вблизи у берега стоит огромный танкер. Это «Фридрих Энгельс», он привез сюда топливо сразу на несколько лет. Легкий толчок — выпущены лыжи, снова бешено несется назад снег аэродрома — сели. Холодно, сильный ветер и мороз ниже 15°, а в Мирном еще вчера снег таял на солнце. Аэродром километрах в пятнадцати от станции, и единственное, что мы пока видим, — вездеход, ожидающий нас, и трактор с волокушей, груженной бочками с бензином для заправки самолета. Завтра ему предстоит лететь дальше, на станцию Новолазаревская. Как мы все — двенадцать человек, наше снаряжение, чемоданы и вещи прилетевших — поместились в одном маленьком вездеходе — до сих пор мне непонятно. Но факт остается фактом. Едем. Трясет, качает, ничего не видно, набились буквально как сельди в бочке, но, наконец, подъезжаем прямо к столовой. Это очень кстати, не ели уже часов десять, вылетели сразу после завтрака, сейчас по времени Мирного уже пора ужинать. Молодежная западнее Мирного, время отстает на четыре часа, так что поспели как раз к обеду. Галопом несемся к столовой и набрасываемся на еду. Молодежная переполнена почти так же, как Мирный, когда там собрались сразу две экспедиции. Сейчас здесь обе смены зимовщиков, геологи, вернувшиеся с полевых работ, — все с нетерпением ждут «Обь», которая должна подойти со дня на день. А пока койки стоят даже в столовой. Встречаем много знакомых, завязывается беседа. Сама станция гораздо лучше, чем Мирный: дома ярко выкрашены, стоят на высоких металлических сваях, снег проносит низом. Кругом много земли, точнее, камней, станция построена на большом скальном массиве. Во всем чувствуется опыт, накопленный со времени основания Мирного. Через несколько лет здесь будет столица советских антарктических исследований.

Морской припай взломало и вынесло всего три дня назад, спуститься к воде, вероятно, можно, но после взлома льда у моря еще никто не был. На берегу, говорят, стоит фанерная будка, в ней раньше работал гидролог. Сейчас на станции общий аврал, прокладывают трубопровод от танкера к хранилищу, которое расположено километрах в трех от корабля на довольно высокой сопке. Трубопровод состоит из легких алюминиевых труб и капроновых шлангов, на аврале работают все, и руководителям станции не до нас. Все же поселяют в балок, он сделан из листов прессованного картона, и при сильном ветре его продувает, но ничего другого пока нет, и нам выдают меховые спальные мешки. Включаем грелки — здесь все отопление электрическое, в балке делается довольно тепло. Решаем осмотреть берег, найти будку и выбрать место для погружений. Спускаться сегодня не станем, после восьми часов полета мы оба чувствуем себя неважно. Идем не по льду, а по щебню и камням, даже это кажется после Мирного необычным и приятным. До берега недалеко, метров четыреста-шестьсот, и он, к счастью, вблизи выглядит совсем не так, как с самолета. Здесь действительно настоящий берег, ледяной барьер у воды не выше 2–3 метров, можно в крайнем случае прорубить ступени. Шагаем вдоль берега и находим будку из фанеры, щели местами в палец шириной, но все же и это лучше, чем ничего. Удобного спуска вблизи нет, однако у берега плавает большая льдина, в нее вмерзли какие-то тросы и полосы железа. На льдину легко можно перебраться и погружаться с нее, вот только не перевернется ли она? Женя высказал опасения на этот счет, я же думал, что раз в льдину вмерзло железо, она как-нибудь постоит еще денек-другой. Если бы льдина под нами и перевернулась, это не грозило бы немедленной гибелью, мы бы только свалились в море и утонула бы часть снаряжения, а потом пришлось бы плыть в скафандрах метров восемьсот до того места, где можно выбраться на барьер. На всякий случай осмотрели еще километра полтора берега, но ничего лучшего не нашли, зато обнаружили выброшенные на лед водоросли — таких в Мирном не было. Завтра предстояло увидеть их под водой. Решили спускаться со льдины и к ужину вернулись на станцию.

Неожиданно Грузова охватила бешеная жажда деятельности. Он решил немедленно отыскать знакомого водителя и отвезти к будке электрические грелки, акваланги и снаряжение. К моему удивлению, все это ему удалось, и к ночи мы полностью подготовились к спускам. Женя, однако, не унимался. Он узнал, что на танкере есть компрессор, и решил срочно найти баллоны, поехать на корабль, накачать их и таким образом пополнить запас воздуха для будущих погружений. С трудом удалось убедить его, что пока воздуха достаточно, пробудем здесь скорее всего недолго и нашего запаса, наверное, хватит. Женя согласился отложить все это на завтра, и мы, в предвидении погружения в новое море, залезли в спальные мешки и заснули.

Наутро вскакиваем, кажется, что былая энергия вернулась, нет и следов вялости и апатии, так донимавших нас последние дни в Мирном. Бегом несемся в столовую. Холодно, около —12°, и сильный ветер порывами несет снег, но небо ясно и погружаться можно, хотя страхующему придется нелегко. В столовой мы первые, завтракает всего два человека: еще только восемь утра, а завтрак длится до девяти часов. Плотно набиваем желудки, ведь водолаз обязательно должен получить свои 5000 калорий, и идем назад в балок надевать скафандры. Натягиваем белье, гидрокостюмы, огромные сапоги — скафандры оканчиваются мягкими чулками и не предназначены для хождения по камням, а до места погружений около километра. Потом надеваем сверху меховые жилеты, а я еще поверх всего натягиваю свою пуховую альпинистскую куртку: она оказалась легче, теплее и удобнее штатного обмундирования. Складываем в рюкзаки шерстяные и резиновые перчатки, всякую мелочь. Все остальное уже лежит около места погружения. Пошли. Идти неудобно, скафандры предназначены для плавания и к тому же не имеют вентиляции, испаряющаяся с кожи влага остается внутри костюма, шерстяное белье сильно отсыревает. С трудом ковыляем по колеям вездехода, на котором вчера подвозили акваланги. Обычно мы старались надевать скафандры только перед спуском, но сейчас другого выхода нет, переодеваться в холодной будке тоже достаточно неприятно. Наконец добрались, в будке еще с вечера были включены электрогрелки, ветра не чувствуется, и кажется, что даже стало тепло. Впрочем, снег на полу лежит, как и раньше. Все же решили в следующий раз одеваться прямо здесь.

У Грузова есть основания высказать свое мнение о моих предсказаниях: льдина, с которой мы намеревались погружаться, хотя и стоит на прежнем месте, ночью-таки перевернулась. Но, раз уже это произошло ночью, то не перевернется же она днем снова! И мы решаем ею воспользоваться. Вешаем на грелки перчатки, заканчиваем последние приготовления — ну что же, пусть ветер гонит снег, пусть на полу лежит слой льда, мы готовы начать погружения в море Космонавтов. Осторожно перебираемся на льдину, помогаю Жене надеть акваланг. Ему предстоит спуститься первому. Он должен осмотреть прибрежную зону, мне достанется участок дна поглубже. Со льдины видно, что вода прозрачная, просвечивает дно, каменистое и совершенно безжизненное. Грузов опускается под воду — поднимаются редкие маленькие пузыри (погружения проходят под девизом «экономь воздух»).