С аквалангом в Антарктике

Домой, домой!

Наконец-то мы действительно проснулись в море. Пробиваясь между ледяными полями, временами выходя на открытую воду, корабль снова идет в Мирный. Опять кругом льды, айсберги, но все это уже настолько примелькалось и надоело, что не хочется даже смотреть. Впрочем, нам вообще ничего не хочется, усталость и безразличие охватывают нас с новой силой. До Мирного шесть дней пути, и они ничем не запоминаются; почти асе время валяемся на койках. Даже неоднократные попытки начать составление отчета приносят поистине жалкие результаты: за все время были написаны какие-нибудь две страницы. Погода все время хорошая, нам везет, но местами в море уже встречается молодой лед — конец марта, середина осени.

Возвратились в Мирный, здесь все уже покрыто свежим снегом и холодно, совсем не так, как раньше. Все планы продолжать работу пришлось на время отложить, стоянка судна предполагается недолгой. Санно-тракторный поезд уже в 600 километрах отсюда, когда он вернется, «Обь» возьмет на борт людей и тотчас выйдет в обратный путь. Капитан торопит с отходом, экспедиция и так задержалась по сравнению с намеченными сроками, а море вскоре начнет замерзать. Для нас самое главное — упаковка и погрузка. Все предстоит делать самим, так как «спасение утопающих — дело рук самих утопающих», весь персонал станции занят перекачкой топлива с пришедшего сюда танкера, разгрузкой смазочного масла и другими срочными работами. Приходится возить весь груз на своей шлюпке и поднимать на палубу по одному ящику маленькой гидрологической лебедкой. Все дни одинаковы: запаковываем ящики, затаскиваем по десять штук в шлюпку, некоторые весят по 100–150 килограммов, а грузить приходится с узкой обледеневшей лесенки в качающуюся лодку. Потом запускаем в балке подвесной мотор, даем ему прогреться и устанавливаем на шлюпке. Все время дует сильный стоковый ветер, но под самым ледяным барьером тихо и мы добираемся до «Оби» без приключений. Втаскиваем ящики на палубу, и все начинается сначала. Работаем с утра до ночи, надо торопиться, начнись настоящий шторм — и нам придется бросить здесь часть оборудования. Тем временем на судно сажают отзимовавших полярников и сезонников, с танкера перекачивают топливо, но санно-тракторный поезд застрял в глубине Антарктиды: там пурга, видимость 2–3 метра.

Но вот у нас пока все кончено: снаряжение на корабле, наша лодка стоит под бортом, а сами мы сидим в салоне, можно денек отдохнуть, а потом подумать о продолжении работ. Два часа назад отошел от берега танкер, мы еще видим вдали его огни, 16 человек возвращаются на его борту на Родину. Неожиданно на нашем корабле начинается суматоха, матросы бегают взад и вперед, возятся с причальными концами, поворачиваются стрелы лебедок. К нам подбегает помощник капитана: «Срочно перегоните вашу шлюпку к четвертому трюму, поднимем ее наверх, мы сейчас отходим». Почему, зачем — не успеваем понять. Чертыхаясь, вылезаем из теплых кресел и перетягиваем шлюпку, стрела лебедки тотчас подхватывает его и поднимает на палубу. И тут нас вызывают к начальнику экспедиции, он тоже остался на борту «Оби»: «Танкер намотал что-то на винт, потерял ход и управление, ветром его относит к айсбергам. Просят вас спуститься и посмотреть, «Обь» будет стоять наготове, чтобы в случае нужды взять танкер на буксир. Готово ли ваше снаряжение?» Очень хочется ответить, что мы уже три дня работаем не отдыхая, что на «Оби» есть судовые водолазы, что спасение судов не входит в наши задачи. Но… мы переглядываемся и соглашаемся, ведь просят-то нас.

Едва пыхтя дизелем, подходит катер с танкера. Море покрыто шугой, в системе охлаждения мотора замерзает вода, словом, картина не из приятных. Никакого настроения погружаться у нас нет, да и понятно: это не менее рискованно, чем наши обычные спуски, а опыт судовых работ у нас невелик. Дизель на катере то и дело останавливается, завести его удается с трудом, но в три часа ночи мы наконец на танкере. Нас встречают капитан танкера и капитан-наставник А. И. Ман, тот самый Ман, который водил «Обь» в ее первый антарктический рейс. Причиной аварии, как выяснилось, были капроновые швартовые концы. Когда танкер стоял у берега, на него обвалилась часть ледяного барьера и засыпала лебедки, при отходе выбрать концы оказалось невозможно. Их пришлось отрубить, и часть, видимо, намоталась на винт. Решили спускаться, как только рассветет, сейчас это бесполезно, винт глубоко в воде, в темноте все равно ничего не увидеть. Часть балласта перекачивают в носовые танки, чтобы винт оголился. Ждем утра. Странное ощущение охватывает на этом судне: кругом все мирно и спокойно, сияет электрический свет, а в то же время корабль совершенно беспомощен и в любую минуту может столкнуться с айсбергом. Хорошо еще, что его благополучно вынесло ветром и течением из прибрежного района, где полно отмелей и подводных скал. Начинает светать, и мы приступаем к делу. К спуску готовится Пушкин, у которого наибольший опыт судовых работ.

Винт уже наполовину вышел из воды, но он под свесом кормы и с палубы не виден. Саша надевает поверх водолазного скафандра брезентовый костюм, которым на танкере пользуются при очистке трюмов: так будет теплее и меньше шансов порвать резину. Пушкин садится в маленькую люльку, и его начинают спускать с палубы вниз — неудачно, веревки, на которых подвешены инструменты, страховочный конец водолаза и трос, ведущий к люльке, путаются, все начинает вращаться и скручиваться. Приходится поднимать наверх. Лишь со второй попытки удается опустить Сашу вниз, там он слезает с доски, из которой состоит люлька, и плывет под корабль. Через несколько минут оттуда доносится стук молотка, лязг металла — работа началась. Тянутся томительные минуты ожидания. Светает, но солнце еще не встало. Мы стоим на палубе и слушаем. Так проходит час. Спускают шлюпку, она подходит к винту, но работать с нее невозможно, мешает сильная волна. Удается все же передать Пушкину дополнительный инструмент — только что наточенные зубила. Танкер тем временем все ближе подносит к большому айсбергу, вскоре он уже нависает над правым бортом. Через несколько минут мы сталкиваемся — раздается удар, треск, вся корма завалена обломками льда. К счастью, сила столкновения невелика и повреждения ограничились смятыми ограждениями. А как-то там Пушкин? Ничего, жив, его защитила нависающая над винтом корма. Через два с половиной часа он подплывает к борту, и его поднимают на палубу. Вид у Саши измученный, да это и понятно, мы не спали больше суток, а работа не из легких. Положение, оказывается, тяжелое: на винт намотан не только капроновый конец, но и толстый прорезиненный шланг для перекачки топлива. Часть витков удалось срубить, но шланг, видимо, плотно забился в узкий зазор между винтом и сальником, через который проходит вал винта.

Спускаюсь я. Крошечная люлька мотается из стороны в сторону, пока меня медленно опускают с высоты трехэтажного дома. Вылезаю из люльки и плыву к винту. Теперь он виден хорошо: огромные лопасти торчат из воды, вал вышел на поверхность наполовину, все покрыто ледяной коркой. Вылезти на вал не удается: он чересчур велик и после нескольких неудачных попыток устраиваюсь верхом на лопасти винта. Волны время от времени накрывают с головой, приходится изо всех сил сжимать ногами обледеневший металл, чтобы не смыло в воду. Но все же принимаюсь за работу, и, к моему удивлению, скоро становится тепло: очень уж много надето шерстяных и резиновых вещей. Довольно быстро удается снять один оборот шланга и передо мной предстает малоприятное зрелище: весь промежуток между винтом и корпусом плотно забит спрессованными витками капронового троса и шланга. Вращение мощного винта превратило все в сплошную монолитную массу, целиком заполнившую узкий, всего в несколько сантиметров зазор. Ясно, что все наши усилия ни к чему не приведут, и очистить винт так, сидя на лопасти, невозможно. Но попытаться все же следует, и я пилю, режу и рублю зубилом, но плотная и упругая масса почти не поддается. Проходит около двух часов, а дело почти не двигается. Пора выходить наверх. Подплываю к люльке, и меня поднимают.

То, что я могу сообщить, неутешительно, но такова действительность. Дальше все происходит без нашего участия. «Обь» берет танкер на буксир и с немалыми трудностями — несколько раз лопаются буксирные тросы — заводит его в плотный морской лед. На открытой воде перекачать балласт так, чтобы винт целиком поднялся из воды, невозможно из-за сильного уменьшения остойчивости, но это удается сделать во льду. Вокруг винта строят помост из досок и принимаются за очистку. Канат вырезают ножами, пилят, рубят, но справиться с работой удается только после того, как обнаруживается, что даже мокрый капрон можно выжечь паяльной лампой. Наконец винт делает первый оборот, и радостный крик вырывается из десятков ртов. Спустя 3–4 часа балласт перекачан назад, винт снова в воде, корабль может продолжать путь. Подходит «Обь», мы перебираемся на нее. Ревут гудки, и танкер медленно идет следом за «Обью», наш корабль ледокольного типа и прокладывает путь во льдах, которые теперь с каждым днем делаются толще и плотнее.

Через несколько часов выходим на открытую воду, прощальные гудки — и через полчаса танкер исчезает за горизонтом.

Снова стоим у Мирного. Теперь только поезд удерживает нас в Антарктиде, а он уже неделю стоит на одном месте, в 600 километрах от Мирного, — сплошная пурга мешает ему продолжать путь. Пора уходить, но нельзя бросить людей, и, хотя капитаны торопят, а море замерзает все сильнее, приходится ждать. Помочь поезду нельзя ничем, и руководители экспедиции не скрывают своей озабоченности. Пока решают, что «Обь», чтобы не терять времени, завтра направится на морские работы. Отход назначен на 13 часов, утром у нас еще будет время погрузиться со шлюпки у берега. Судно, кроме того, во время морских работ должно подойти к небольшому острову Адамса милях в двадцати от Мирного. Было бы очень интересно осмотреть там морское дно, чтобы узнать, отличается ли оно от ближайших окрестностей Мирного.

Утром спускаем шлюпку и, поставив на нее подвесной мотор, отходим вдоль берега метров на триста от корабля. Море почти сплошь покрыто шугой, и мы с трудом находим каналы чистой воды. Заходить в шугу не стоит, она забьет систему охлаждения мотора, который и так не предназначен для работы в Антарктиде. Саша уже готов, но мотор мы не останавливаем, только снижаем число оборотов до минимума и вытаскиваем винт из воды: если мотор остановить и он остынет, то на морозе уже не заведется. Пушкин прыгает в море. Погружение не продолжительно, на дне нет ничего нового, все очень похоже на виденное раньше, и меньше чем через полчаса Саша уже снова сидит в лодке. Самое интересное, что он нашел — это огромный мягкий коралл больше человеческого роста, такие большие нам раньше не встречались. Опускаем в воду винт и плывем к небольшому мысу километрах в полутора от корабля. Спускаюсь в воду, она довольно мутная и у поверхности вся наполнена крошечными ледяными кристаллами, кажется, что попал в жидкую ледяную кашу — море замерзает вовсю. Дно обнаруживается на глубине 9—10 метров, здесь тоже нет ничего нового. Решаю спуститься поглубже и плыву вниз вдоль склона. Видимость довольно плохая, не больше 5 метров. Снова смотрю на глубиномер, он по-прежнему показывает 10 метров, видимо, он еще на поверхности очень остыл и теперь внутри замерзла вода. Решаю осторожно погрузиться примерно до тридцатиметровой глубины. Спускаюсь, вижу каменистые скаты, каньоны, площадки, покрытые песком, склон довольно пологий. Трудно определить глубину, и кажется, что она еще невелика. Останавливаюсь, собираю животных, снова погружаюсь. Появляется ил, все очень напоминает некоторые места в Молодежной, опять собираю и спускаюсь немного глубже. Вот теперь, кажется, примерно то, что нужно. Снова ищу животных, но пора и подниматься выше. Плыву вдоль склона вверх и внезапно чувствую странную скованность движений, мне ни за что не пройти весь этот склон обратно, я страшно глубоко, глубже, чем когда-либо раньше, и к тому же плавал совсем не так, как можно на такой глубине. Придется всплывать прямо вверх, а безопасность в таком случае зависит от того, какая здесь глубина и сколько времени я на ней пробыл. Смотрю на спусковой конец: он уходит вертикально вверх. Дергаю три раза. Плавно взмываю и поднимаюсь, поднимаюсь, поднимаюсь. Наконец вода снова наполняется ледяными иголками — поверхность. Вылезаю в шлюпку: