Борьба: Возмездие в сумерках

Шеф СЧК

— Он жаловался на что-то? — спросил Закинхр. — Что-то требовал?

— Он говорит только о том, что ему необходимо проводить службы во имя Чёрного Камня и успеть на консилиум святой Церкви в Чум-бату. — ответил помощник.

Когда Закинхр впервые узнал о том, что митрополит Самох провалил всё, что только можно, включая свою буру негласного ресурса, он взобрался на свой письменный стол и танцевал от радости несколько минут, прыгая по разного рода документам, пишущим предметам и канцелярским принадлежностям. Потом, когда он немного успокоился, то велел докладывать ему о текущей обстановке с поведением митрополита каждый день по два раза — утром и вечером, а недавно ему пришла в голову и вовсе поразительная идея, о которой он пока никому не рассказывал.

— А когда, он говорит, состоится этот консилиум?

— Через две недели. И говорит, что его надо отпустить немедленно, иначе он не успеет доехать и подготовиться. А потом он готов явиться в центральное управление СЧК в Чум-бату.

— Ух какой. Прям и вернуться готов… Как быстро норов поменял, когда посидел там недельку. Больше ничего не говорит?

— Больше ничего. Разве что. Благодарит охрану за службу и благословляет нести свой долг мужественно и по уставу.

Закинхр мотнул головой и улыбнулся:

— Ишь, блять, какой хитрожопый… Уже и благословляет своих надзирателей. Лишь бы его отпустили… В общем, дай указание подготовить его к транспортировке. Через три дня он должен быть в Луганске.

— Разрешите выполнять?

— Давай.

Когда помощник вышел, Закинхр откинулся в своём рабочем кресле и посмотрел в окно — во внутреннем дворе здания располагался плац, на котором сейчас было ежедневное построение личного состава штурмовых подразделений СЧК перед походом в столовую. Стояли они все по струнке, не то, что солдаты имперской армии, и судя по действиям сержантского состава, укладывались вовремя.

Вот оно, откуда берётся наше преимущество. Мы не какие-то солдаты с вшивыми уставами и правилами несения службы. Мы элита, которая все свои правила выполняет и делает это вовремя. И это всего касается: распорядка дня, тренировок, проверок, межуставных отношений. Выполняется точно и в срок. А не как у вояк — целыми днями рисовать всё на бумажках, как всё красиво, а как доходит до боевой задачи, так оно пусть всё само получится… Это так не работает. Либо ты всегда готов и делаешь. Либо ты втираешь сам себе очки и не готов по этой причине… Потому так и подсели они на хиви, что теперь без них ничего из себя не представляют. Только и умеют, что собирать ствольную артиллерию и шмалять там, пока стволы до красна не раскалятся. А много так не навоюешь…

Шеф СЧК достал из ящика стола бутылку пшеничной водки и налил себе половину стакана. Залпом выпил и снова откинулся в кресле, глядя на уже уходивших маршем с плаца штурмовиков.

Ананхр, конечно, крута. Сидел тут беспокоился за неё. Что будет, если её сожгут или ещё чего-то там. Что делать потом. Всех грызть, держаться за место. Подставлять, убивать, угрожать… А ничего не потребовалось. Вон, как она умеет. Раз и митрополита под замок. И как свидетеля, чтоб никто не придрался… Что ж он ей там такое сказал, за что она смогла уцепиться? Даже немного странно, что нет этих подробностей. Но, впрочем, это сейчас не так важно. Через три дня мы всё сможем узнать досконально.

И какая удачная идея всё же с это персональной тюрьмой. До такого додуматься не каждый сможет. И потом всем и будем рассказывать, что вы там мол спятили, что мы разве могли бы придумать создать целое пенитенциарное заведение только ради одного чума, пусть даже настолько важного. Никто в это просто не поверит. Это даже звучит как абсурд.

А когда что-то звучит как абсурд, то ты это можешь делать свободно и без препятствий, просто потому что все считают, что такой вариант просто недопустим. О такой бонусе в работе тайной полиции рассказывали в школе СЧК на четвёртом курсе. Что только СЧК имеет такие возможности, что организовывать столько масштабные и одновременно нелепые по своему замысле операции, что они одновременно будут и успешными, и с отличным алиби от чьего-то злорадствования или критики. «Делай немыслимое — и получишь себе алиби». Так учили там, и чудесно, что это до сих пор работало.

Персональная тюрьма для митрополита с тысячью заключённых. Всех заключённых, кроме одного, уже сотрудничающих с тюремной администрацией и знающих, ради кого всё это, и что именно им там надо делать. Пришло пособирать их целую неделю с разных концов Славянской колонны, чтобы точно знать, что все они будут действовать, как угодно СЧК, и докладывать обо всех действиях Самоха. Не говоря уже о том, чтобы вовремя его провоцировать на что-то.

Самох бы вскрыл себе вены, если бы узнал, в какое место его повезут, и что там будет его ждать. Узница, полная понимания и внимания. Такого внимания, какого у него явно никогда не было, и больше нигде и не будет. Место, где всё будет направлено лишь на него одного, и лишь затем, чтобы сломать его окончательно. Раздавить. Уничтожить как личности. И не просто, чтобы он начал стучать на своего бывшего босса, а чтобы он умолял о возможности сделать это и был счастлив тому моменту, когда эту возможности ему предоставят. Вот, что там его ждёт…

Закинхр налил себе ещё полстакана и сразу выпил:

— А они всё-таки милые эти жрецы. Сначала так артачатся, а потом начинают лебезить и делать вид, что ничего не было. Что все кругом друзья… Ещё нас кто-то лицемерами называет. Мы не лицемеры — мы профессиональные палачи. И друзей у нас быть не может. Потому что мы даже сами себе тут не друзья… И если я завтра ошибусь так, чтоб меня можно было выкинуть и занять моё место, так это сделают, не моргнув глазом. А до того момента будут выполнять приказы «от» и «до»… Не на того напали эти вшивые инквизиторы. Не на того.