Борьба: Возмездие в сумерках

Верховный жрец

Подвалы главного храма веры Жах в Чум-бату нельзя было назвать подвалами — это был настоящий подземный комплекс со своим центральным залом, где можно было собирать не только высшее руководство Церкви, но и устраивать массовые заседания важнейших жрецов Империи любого ранга, благо свободных кресел в нём было на полторы тысячи. Из него можно было пройти в залы поменьше, отдельные комнаты и, разумеется, в личный кабинет самого патриарха. Собственно этот кабинет был вторым по значимости после его личной резиденции. Всё в золоте и разнородных драгоценных камнях, мраморе и лепнине. Даже потолок был расписан древними изображениями предыдущих верховных жрецов, где в центре был сам Торкведох.

Неврох никогда не думал над тем, что, может быть, придёт время, и его дорисуют туда самого. Он собирался жить вечно и даже не думал над тем, что может быть по-другому. Это при всём при том, что он так основательно готовил себе наследника в лице Самоха. Своеобразный дуализм сознания — перманентное понимание своего наследия и полное отсутствие желания покидать свой пост даже вперёд ногами. Вот что такое бессмертие в сознании высших политических руководителей.

Только что ему доложили, что явился полковник из СЧК с чрезвычайно важным письмом, содержащим государственную тайну, которую необходимо вручить ему лично. Видеть это отродье ему не то что не хотелось, он готов был лично собрать для него хвороста и пускай даже огнивом разжечь огонь, чтобы спалить его дотла.

— Что прикажете ему передать, Ваше Святейшество? — спросил помощник Невроха жрец Кринох, которому с недавних пор он доверил также проводить службы в этом храме.

— Пусть ждёт. — ответил патриарх, понимая, что там какие-то официальные заявления, уведомления или нечто того же рода, касающееся Долоноха или Самоха. А, может, и обоих. Что там бумага, в которой эти гнусные уроды из СЧК захотят, чтобы сам патриарх давал показания, если не чего похуже. Они подвели эту ложь под статьи о государственной измене, а это значит, что привлекаться может, кто угодна и когда угодно. И, учитывая, только что промелькнули слова про «государственную тайну», то не приходилось сомневаться, что это именно так.

А принять-то его всё равно придётся. Даже если протянуть эту историю до завтра, хоть и это будет странностью, всё равно получение этой бумажки отменить не удастся. Другое дело, что и реагировать на неё можно по-разному… А всё же, какие у него сейчас возможности?

Одна бура негласного ресурса куда-то пропала, как и митрополит Гузох. И вполне возможно, что это взаимосвязанные вещи. Впрочем, обе потери не велики в этом случае… Самох в следственном изоляторе СЧК в Луганске, и, вероятно, освободить его оттуда можно только силой, ведь с подобными обвинениями даже член ЦКИ не отмажется, уж если до того дойдёт дело. С Долонохом дело ещё хуже, и хоть дело носит явно символический характер, оставлять его просто так нельзя… И от киллера, посланного убить Гору вестей нет, а это значит, что это не удалось… Хорошая новость разве что в том, что ему лично ничего не угрожает, да и не будет, пока он находится в этом храме, да и под охраной пяти бур негласного ресурса… А это значит, что ему нужны чьи-то руки. Руки, способные брать калёное железо и скручивать его в бараний рог. Вот, чего ему не хватает… Собственно, ничего же и не изменилось — сам-то он всё равно не собирался ничего делать…

В дверь кабинета постучали — снова Кринох:

— Для Вас важное донесение, Ваше Святейшество.

Судя по выражению глаз и лица, это было что-то хорошее.

— Говори, сын мой.

Кринох склонился к его уху и зашептал так, что и Невроху-то было еле слышно:

— Ваше Святейшество, на префекта совершено покушение. По нашей информации он сильно ранен и без сознания. Ему делали несколько переливаний крови, но состояние критическое. Вероятно, он скончается в течение нескольких дней.

Неврох улыбнулся. Наконец-то, и хорошие новости. Наконец-то и у него пошли дела в нужную сторону:

— Благодарю. Ступай, сын мой.

Кринох вышел из кабинета, но успел закрыть за собой дверь, как к нему кто-то подошёл и что-то сказал. После этого жрец сразу вернулся обратно:

— Ваше Святейшество, к Вам два посетителя: броз Славянской колонны Блух и министр имперской армии колонны Донхр. Прикажете, пропустить?

— Да, сын мой. А полковник СЧК пусть ещё подождёт…

Спустя несколько минут перед патриархом стояли губернатор и министр, с несколько неоднозначными глазами, которые мельтешили из стороны в сторону, как мухи над дерьмом. Было видно, что они сами не знают, с чего начать, и, видимо, чем и закончить тоже не знают.

— Очень рад Вашему приезду, господа дворяне-примы… — начал Неврох, понимая, что всё же стоит поторопиться с новостями. — В нашем современном обществе уже не очень-то принято вспоминать про дворян, но всё же, мне будет важно понимать, что вы видите моё почтение к вам… Так скажите мне, дети мои, по какому благому делу вы пожаловали ко мне?

Они оба не хотели говорить, и было видно, что вообще сам разговор для них граничит между жизнью и смертью, но не начать его они тоже не могли. Сказал Блух:

— Ваше Святейшество, мы приехали к Вам за благословением…

— Любому благому делу будет дано благословение. Скажите мне, какое у вас дело?

— Мы хотим вернуть отнятые у святого престола территории. Те самые, что сейчас под самоуправлением людей, что не верят в Жах. А чумов там и не осталось. Стало быть и веры там нет… Мы пришли получить благословение вернуть эти земли снова под управление имперской администрации с тем, чтобы и чумов вернуть туда — на рабочие специальности и на охранные. Тогда вера Жах будет восстановлена.

— Благословляю, дети мои. Как только вы вернёте эти территории, и там снова будут чумы, мы освятим и сами сектора, и Ваше пребывание на своё посту. И Ваше броз Блух, и Ваше министр Донхр… Скажите мне, с чего Вы планируете начать?

— С того, чтобы освободить митрополита Самоха и вернуть его к службе святой Церкви, — сказал Донхр. — Мы не будет раскрывать детали. Но будьте уверены, мы вытащим его из лап СЧК.

Такого Неврох даже не ожидал. Чтобы два высокопоставленных чиновника так пылко рвали на себе одежду в попытках доказать преданность Церкви… Разумеется, это не от хорошей жизни, но причина явно в одном. Они оба теряли власть, а вместе с ней и свою способность держаться на плаву. Понятно, что на них обоих есть что-то у СЧК, и что начни они только такой путь, и обратной дороги уже не будет. Так что стоило сразу проверить их на прочность.

Неврох нажал на кнопку вызова помощника на своём столе, и тут же явился Кринох.

— Позови, пожалуйста, полковника из СЧК. Я хочу, чтобы он говорил в присутствии этих достопочтенных дворян-примов из светской власти.

Блух и Донхр переглянулись, но им и так было понятно, что терять уже нечего. Так что и соглашаться пришлось с любыми пожеланиями патриарха, лишь бы уж он от них теперь не открестился.

Спустя несколько минут зашёл эсчекист. Такой весь из себя важный, с основательной величественной осанкой, не свойственной чумам из силовых структур. Явно из главного управления, из которого, очевидно, выходил он не часто. И только тогда, когда кто-то пнёт оттуда сапогом, выше его по рангу.

— Ваше Святейшество, имею честь представиться, полковник Чоринхр. Вам уведомление особой секретности… Этим господам лучше при нём не присутствовать, — сказал полковник.

— Этим господам можете всецело доверять. Они преданы Церкви и нашей Империи.

— Ну что ж, воля Ваша. Добавлю лишь, что разглашение этой информации непосвящённым лицам приравнивается к государственной измене. И, учитывая, что Вы настояли на их присутствии, то их неразглашение на Вашей ответственности. Вы принимаете такую ответственность, Ваше Святейшество?

— Разумеется, полковник. Я прекрасно знаю все правила. Говорите, о чём речь в Вашем послании?

Полковник раскрыл большую папку, в которой лежал один лист, тугой как пергамен, и зачитал его:

— По требованию суда СЧК группировки «Донецк-Макеевка», Вы, Ваше Святейшество, патриарх веры Жах вызываетесь как свидетель по делу о государственной измене митрополита Самоха и обязаны явиться в Луганск в течение 7 дней. Прошу принять это уведомление лично в руки.

— Да, конечно, давайте его сюда, сын мой, — спокойно сказал Неврох, в то время как Блух и Донхр уже несколько тряслись от удивления, и было видно, что им не по себе от услышанного.

Неврох принял из рук эсчекиста бумагу, разглядел её и положил себе на стол:

— Ну что ж, полковник… Полагаю мы не должны ставить под сомнение Вашу преданность на службе Империи?

Полковник несколько опешил, ему было совершенно непонятно, к чему может клонить патриарх после того, как получил столь неоднозначное для себя уведомление:

— Не должны, Ваше Святейшество. Я предан Империи.

— В таком случае Вы не будете отрицать, что руководитель Славянской колонны Закинхр нарушил устои нашей святой Церкви, а равно и нашей Империи, когда передал через Вас послание о том, что он лично куда более заслуживает того, чтобы быть патриархом. И что и сам Центральный Комитет Империи должен быть у него на побегушках. Вы не находите подобное заявление прямым посягательством как на духовную, так и на светскую власть в Империи?

Полковник глядел на него, потом на Блуха и Донхра, потом снова на него удивлёнными глазами:

— Что за?! Ваше Святейшество, я такого не говорил! Тот документ, который Вы держите в руках содержит уведомление о необходимости явки в луганский суд СЧК!

— Да что Вы? Сказали такое в присутствии двоих дворян-примов, а теперь будете утверждать обратно? — Неврох повернулся к брозу и министру, стоявших в полном изумлении от того, что происходит. — Сын мой Блух, Вы подтверждаете сказанное мной?

Блух стоял, не шелохнувшись, начиная понимать, с кем он имеет дело, но пути назад уже не было:

— Подтверждаю Ваши слова, Ваше Святейшество.

— А Вы, сын мой Донхр?

Донхр стоял более уверенно и в некоем роде даже более уравновешенный, чем когда они только зашли:

— Вы всё верно сказали, Вашей Святейшество.

— Да охуели вы тут что ли?! — закричал эсчекист на броза и министра в то время, когда патриарх уже нажимал какую-то кнопку на своём столе. Практически мгновенно в кабинет влетел десяток вооружённых послушников из буры негласного ресурса.

— Взять его, — скомандовал Неврох, указывая на полковника, и продолжил. — Сын мой, Чоринхр, Церковь жестоко карает ослушавшихся, но и легко прощает раскаявшихся. Особенно, если они помогают ей пресекать ересь и сохранять целостность духовной и светской власти Империи… Вы готовы свидетельствовать против изменника или будете упорствовать?

— Там же официальная бумага! — закричал Чоринхр. — В ней всё написано, с чем я пришёл! Все в управлении знают это. Сам шеф СЧК знает это! У вас не получится так нагло врать об этом!

— Вот эта бумага… — Неврох чуть приподнял не так давно переданный ему пергамен и положил обратно, немного разгладив. — Содержит в себе неправомерное требование сложить с себя полномочия, предать веру и Империю, путём присяги на верность какому-то сумасшедшему. И в ней это написано прямым текстом.