Тамо далеко (1941)

Заперли нас в полупустом амбарчике, где шуршали мыши. Бранко и Лука снаружи, мы с Радославом, как представился связной, внутри. Лука прям голову в щель двери воткнул и давай Радо выспрашивать, что там да как. Десять минут — и эти двое опознались, оба комсомольцы или, по местному, скоевцы, члены Савеза комунистичке омладине. На такие новости и Бранко пересел к щели поближе, еще десять минут — и признался-таки, что коммунист. Не арестантская с часовыми, а чисто отчетно-выборная конференция, сплошь члены партии, один я в статусе сочувствующего.

Ну дальше пошло повеселее, Радо целую политинформацию задвинул. Для начала описал военно-политическую обстановку в ближней окрестности — штаб Валевского отряда в Лесковице, Посавского в Струганике, четницкие отряды в Каменице, Бранковине, Словаце и Мионице, полтора батальона немецкой 342-й пехотной дивизии окружены в Валево. Вот партизаны и пытаются договориться с равногорцами и взять Валево, пока немцы не пробились и не прислали подмогу, а господа офицеры тянут и ждут благоприятного момента.

Хотя чего ждать, когда можно навалиться всей силой?

Вот и Радо говорил, что в Черногории, где коммунисты и офицеры выступили совместно, поначалу все прошло лучше некуда — итальянцы растерялись и в их руках остались только четыре крупных города. А всю остальную страну затопили совместные отряды, где коммунисты обеспечивали мобилизацию, а офицеры — подготовку и управление.

Но союз этот долго не протянул, командовавший в Черногории майор Лашич рассорился с уполномоченным от компартии Джиласом, а итальянцы тем временем перебросили в Монтенегро целых шесть дивизий. Лашич оставил свой пост, пошел на переговоры с итальянцами, а потом и вовсе начал призывать к разборкам с партизанами. Ну и за три недели так успешно начатое восстание и закончилось.

Хорошо что на церкви тренькнул колокол, а то бы прения сторон на партконференции продолжались без конца. Бранко спохватился, что скоро их сменят и что будет дальше, неведомо. Решили пока не возбухать, но находиться рядом и присматривать за амбарчиком, кабы чего не вышло. А Марко послать за теми бойцами, кто нам сочувствовал, чтобы потом снова встать в караул.

Смену привел давешний наредник, открыл дверь, проверил, что мы на месте, но в этот раз закурить не предложил. Новые часовые сели поодаль, так что я принялся вытрясать из связного подробности обстановки, но он все время сворачивал на пересказ статьи товарища Тито «Задача народно-освободительных партизанских отрядов». И что-то мне эти задачи не очень нравились — уж больно резко там проводилось размежевание. Это вообще родовая болезнь коммунистов, «кто не с нами, тот против нас», но, блин, за каким хреном устраивать красный террор? Написано-то гладко, «энергично и без пощады избавиться от рыхлых и колеблющихся элементов», а на деле такие призывы ничем, кроме расстрелов, не окончатся, и вместо массовой поддержки партизаны получат массовое недовольство. И я тут ничегошеньки сделать не могу со всем послезнанием.

Обед нам принесла новая смена во главе с целым потпоручником. Ну как обед — хлеб да каша, пища наша. Одно утешает, приговоренных обычно кормят получше.

Молодой офицерик с интересом смотрел, как мы вычищаем миски, а после, похоже, из неистребимого юношеского любопытства, захотел поговорить с арестантами и даже предложил нам папиросы из кожаного портсигара. Я-то отказался, а Радо с удовольствием задымил.

— Не пойму, зачем вы его застрелили? — потпоручник тоже закурил, обмахнул веточкой услужливо подкаченный кем-то из четников чурбак и присел у приоткрытой двери в амбарчик.

— Ну, знаете, когда на тебя идет с ножом такой громила…

— Ну так ранили бы его, в ногу или в руку! — он даже хлопнул веткой по щегольскому сапогу, словно показывая, куда надо было стрелять.

— Вот я в плечо и целил, да промахнулся.

Потпоручник ненадолго замолчал, помялся, а потом все-таки сообщил:

— Майор Джурич хочет устроить показательный военный суд, для укрепления дисциплины.

— Дисциплину разлагает бессмысленное ожидание.

— Мы военные, мы обязаны выполнять приказы командования!

— Ну и как вы намерены победить, если все время прождете? — съехидничал Радослав.

— Ну, например, — прищуриля офицерик, — мы устанавливаем контроль над местной властью, вербуем служебцев и жандармов. А еще можно договориться с итальянцами, а потом воевать с немцами.

Ох ты ж господи, стратег какой, кадет Биглер!

— Итальянцы тоже оккупанты! — отрезал связной.

— Не скажите, итальянский король женат на черногорской принцессе, да и в Далмации итальянцы сколько веков? Венецианская республика! — он назидательно поднял вверх палец. — А вот немцы тут пришлые.

— Да никакой разницы, неужели вы думаете, что итальянцы хоть в чем-то пойдут поперек немцев? — попытался я пробиться через эдакую наивность, но не преуспел.

Он отмахнулся, как от назойливой мухи, но потом все-же поинтересовался, пощипывая реденькие усишки:

— Ну а вы что предлагаете, какую стратегию?

— Немцы завязнут в России и сломают себе хребет, — уверенно ответил я. — А чтобы это произошло побыстрее, нужно как можно больше и чаще пускать им кровь.

— Вы плохо учили военные науки, кадет, — с превосходством отбрил меня потпоручник. — Минск пал, Рига пала. Киев, Таллин и Смоленск падут со дня на день. И что дальше? Москва не продержится и до зимы!

Ну да. У Красной армии сейчас дела идут хуже некуда, котел за котлом и отступление, без малого напоминающее бегство. Но я-то знаю, что все повернется иначе:

— До Москвы немцы, может, и дойдут, только не возьмут. Вы не даже не представляете, насколько упорными становимся мы, русские, когда дело касается жизни и смерти.

Я почувствовал острое желание закурить и чуть было не попросил папироску, но вовремя опомнился — сколько мне еще бегать по лесам и горам с тяжелым железом? Лучше и не начинать дымить.

— Ну, — возразил офицер, — во всяком случае, Россия будет загнана так далеко, что не сможет влиять…

— Слушай, — зло прервал я стратега, — не позже нового года Гитлеру наваляют под Москвой. И еще затверди себе: Сталинград и Курск.

— Зачем? — оторопел собеседник.

— Когда немцы умоются там кровью, вспомнишь мои слова.

Радо смотрел на меня, открыв рот. Да и четники-караульные тоже пересели поближе и прислушивались. А потпоручник, решив, что со мной каши не сваришь, выкинул окурок, поднялся и ушел, приказав запереть дверь.

Связной поерзал и, наконец, выдавил:

— Откуда ты все это знаешь?

Меня аж скривило. Ну что тут скажешь?

— Немцы вязнут, это уже видно. Еще пара недель и начнется распутица, танки встанут, наступление заглохнет. Впереди зима, а русские зимой воюют заведомо лучше немцев, вот и все.

— А Курск и Сталинград? — с надеждой спросил Радо.

— Да что в голову пришло, то и брякнул. Надо же было ему как-то рот заткнуть.

Радо вздохнул, пошевелил бровями, но не стал впадать в задумчивость, а наоборот, перешел к действиям.

— Ты правильно сказал, что надо пускать немцам кровь побольше и почаще, — решительно встал он у двери и выглянул в щелочку. — Мой долг сражаться. Я убегу, ты со мной?

— Да как, если снаружи часовые?

— У меня пистолет есть.

Ну да, Бранко и Лука нас ведь не обыскивали, это только я такой балбес, что ничего не спрятал. Но тут Радо вытащил из складок пистолет и я чуть не заржал — маленький дамский браунинг с перламутровыми щечками. Уж не Верицын ли?

— Даже не думай, — накрыл я его руку. — Наши должны заступить в следующую смену, уйдем все вместе.

Так и вышло — явились Бранко, Лука, а с ними еще четыре человека, не считая Марко. Мы обговорили план, распределили роли и дождались вечерней смены. Пришедшую пару часовых приголубили по затылкам, затащили на наше место в амбарчик и привязали понадежнее. А сами огородами и к Котовскому. То есть к товарищу Здравко, командиру Вальевского отряда.

Проскочили мимо невнятных караулов на околице Каменицы, выбрались на извилистые тропы меж зеленых холмов и двинули на юг. Хорошо, что нас вел Радо, да из присоединившихся двое местных, не заплутали. Плохо, что таскаться ночью по долинам и по взгорьям неудобно, легко можно свернуть если не шею, то ногу.

Да еще Марко витал в мечтах, не иначе, вспоминал Живку, и спотыкался через три шага на четвертый. Пришлось воспитанника встряхнуть и пригрозить хорошей трепкой. И как сглазил — вспомнил Верицу и сам провалился в мечты. Ну хороша же девка! А вот если забрать у Радо пистолетик и принести ей… При мысли о том, какие формы скрывало ее голубенькое платьице и насколько эти формы лучше милицыных, я совсем выпал из реальности.

Вернул меня в разум здоровенный ясеневый сук, росший поперек тропы. Все, даже мечтательный Марко, под него успешно поднырнули, а я вписался лбом. И поделом, нехрен о бабах думать на боевом выходе.

За ночь мы сделали только километров десять и добрались до полуручья-полуречки Ябланицы, которую перешли вброд недалеко от деревни Ровни. В леске на склоне остановились обсушиться и подумать, что лучше — переждать до ночи или не останавливаться? Местные убедили, что до Лесковицы можно дойти часа за три и мы тронулись дальше.

Примерно за полчаса до цели сделали привал — чутка вздремнуть и привести себя в порядок, чтобы не являться пред очи командиров вахлаками. Ребята попадали на землю, а я с Бранко вызвались покараулить — у нас война, и пофиг, что кругом Повленское взгорье, где люди почти не ходят.

Но люди, как оказалось, вполне себе ходят, хотя и не всегда по своей воле. Ниже по склону тихо грюкнуло железо, я придавил чуть было не вскочившего Бранко и мы с обалдением насчитали пять… десять… двадцать егерей. И двух связанных партизан.

Разбуженный и втихую притащеный на наблюдательный пост Радо осмотрел хвост немецкой цепочки и высказался насчет пленных однозначно:

— Это командир второй роты отряда. Надо отбить. Я знаю тропу, по которой их можно обогнать.