Тамо далеко (1941)

Глава 17 — Резня

Когда вторая рота «юнкерской» дружины задорно и с молодецким гоготом бежала по сходням на борт пароходика, полковника Чудинова снова накрыло отчетливое чувство тщетности всех усилий. Точно как осенью 1920 года, когда несмотря на уверенные приказы Врангеля и даже некоторые успехи в Таврии, все здравомыслящие уже видели, что белому делу на юге России конец.

Знакомое ощущение навалилось еще в Топчидерских казармах и тогда полковник понял, что не сможет отправить своих учеников в огонь, а сам остаться в затихших классах. Он записался в Охранный корпус с условием, что попадет в батальон, куда зачисляли всю молодежь, и его поставили командовать второй ротой первой дружины. Пока шло формирование, пока получали со складов захваченное немцами оружие Югославской королевский армии, пока в суматохе утрясали организационные проблемы, важные и срочные дела заглушали неясное чувство тоски. Как и тогда, в двадцатом, когда вместо размышлений о конце приходилось отбиваться от неудержимого красного вала.

Но как только наступила первая же пауза…

После отхода от белградской пристани полковник стоял на корме «Королевы Дуная», глядел на внезапно ставший заграницей левый берег Савы и доискивался до причин скверного настроения.

— Скучаете, Николай Алексеевич?

Чудинов обернулся на голос подошедшего офицера:

— Скорее, печалюсь, Юрий Венедиктович.

— Чему же?

— Не нравится мне наше положение.

— Ничего, сейчас немцы вышибут большевиков…

— Нет-нет, не военное. Скородумов предполагал создать самостоятельную русскую часть, а нас события тащат в прямое подчинение немцам.

— В чем же это выражается, позвольте спросить?

Чудинов посмотрел на необмятые еще погоны — ну да. Капитан выбрался откуда-то из занятого партизанами Подринья, прибыл в дружину буквально перед отправлением и потому не очень представлял расклад в Белграде.

— Хотя бы в том, что нам предписано охранять рудники, мосты и дороги.

— Ну так прекрасно, молодежь обтешется, наберется опыта…

— Безусловно. Только предписано не нашим командованием, а штабом 342-й германской дивизии. Ну и список объектов никак не учитывает интересов русской эмиграции, а составлен исключительно исходя из немецких приоритетов.

Капитан оперся на ограждение, помолчал и сказал, глядя на бегущий за кормой пенный след:

— Знаете, неделю назад один краснопузый юнец сказал, что выбор у нас невелик: воевать либо против немцев, либо за немцев.

— Вот я и печалюсь.

— Ну да, два извечных врага, германцы и большевики.

— И по всему получается, Юрий Венедиктович, что нам предстоит воевать за немцев.

— Значит, продолжим борьбу с большевиками.

Пароход до Лозницы не дошел, роту выгрузили в Шабаце, объяснив это обмелением, но вездесущий солдатский телеграф немедля донес, что дело совсем в другом — выше по реке еще шли бои. Юнкерам и офицерам предстояло двигаться на юг в пешем порядке, следом за наступающими частями Вермахта.

Заботы по размещению роты снова оттеснили все самокопание и отвлеченные мысли. А уж поддержание дисциплины вообще выбило их из головы — офицеры старшего поколения и тем более воспитатели отлично знали, на что способна бесшабашная молодость, оставленная без дела.

Два дня командиры пытались вести занятия, но юнцы с оружием, ощутившие себя совсем взрослыми, поддавались плохо. Некоторые так вообще своевольно отметили свой новый статус в кафанах города и напраздновались до того, что пятерых пришлось сажать в холодную. Потому командование батальона не возразило, когда немцам потребовались добровольцы — пусть юнкера будут заняты.

Первым вызвался Левченко, стараясь по привычке выслужится — звание ротного фельдфебеля, на которое он рассчитывал, пролетело мимо. Пришлось вновь стать рядовым, но иного звания, когда полком командовал целый генерал-майор, а батальонами и ротами полковники, ему никто бы не присвоил.

Под командой немецких солдат Левченко и еще несколько человек обходили дома и сгоняли всех мужчин от четырнадцати до семидесяти лет на поле за городом. Там уже второй день под открытым небом сидело несколько тысяч человек и Чудинов, видя такое безобразие, уговаривал командира батальона немедленно отозвать юнкеров, но не успел: сербов погнали в фильтрационный лагерь за двадцать километров. Погнали чуть ли не бегом, причем немцы, усташи и добровольцы ехали на грузовиках и велосипедах, а больше сотни отставших попросту застрелили по дороге.

Но это, как оказалось, были еще цветочки. После «фильтрации» выживших тем же путем вернули назад и разместили в обтянутых колючкой южных казармах Шабаца, где за неделю перестреляли еще свыше двух тысяч человек.

Часть добровольцев предпочла поскорее вернуться в роту, где с ужасом в глазах рассказывала о пережитом, а вот Левченко с несколькими друзьями наоборот, бравировал участием в «уничтожении коммунистов». Они вообще вернулись шальные от крови, и при каждом удобном случае отправлялись в те дома, откуда увели всех мужчин и где остались только женщины — до тех пор, пока по докладу Чудинова командир батальона не отправил их от греха подальше «квартирьерами» в Лозницу.

***

Дохлый номер.

Что так, что в бинокль — дохлый номер.

В Кралево, на узком клине между Ибаром и Западной Моравой засел чуть ли не полк, а у нас от силы тысяча человек. Не говоря уж о превосходстве немцев в огневой мощи и выучке.

— Похоже, ты не впечатлен, — забрал бинокль хозяин.

— Наоборот, впечатлен и еще как.

— И какие будут мысли? — майор Джурич, знакомый еще по Каменице, иронично смотрел на «посланца Верховного штаба».

— Убьемся к чертовой матери.

— Неплохо вас в корпусе учили, соображаешь…

— Да что тут соображать? Либо переправа под огнем, либо атака в лоб, шансов никаких.

— Да, будь у нас не ополчение, а обученный состав…

— Ладно, надо бы поближе подобраться, может, чего и высмотрим.

Из Дракчичей, где находился объединенный партизанско-четничецкий штаб осады, мы выбрались на рекогносцировку и доползли к самым окраинам.

Позади остались передовые посты, мы, наверное, полчаса обозревали город с нейтралки. И чуть не поплатились — на чердаке последнего дома вспыхнули злые огоньки, поднялась пыль, и не успев даже осознать, что это пулемет, все мгновенно уткнулись в землю. Над головой прошла очередь, а потом и вторая — невидимый пулеметчик не давал подняться, наверное, вычислил нас по бликам бинокля.

И не он один вычислил — глухо тюкнул миномет и сверху со свистящим шорохом нам за спины свалилась и взорвалась мина. А потом вторая, ближе и правее. И третья, уже слева.

Вилка.

Не дожидаясь следующей, точной, подхватил рюкзак, винтовку, сгреб Марко за шиворот и не разбирая дороги кинулся в сторону. За нами скачками бежали четники, а в спины запоздало ударил пулеметчик, но мы уже свалились один на другого в первую же подходящую ямку.

И очень вовремя, на том месте, с которого мы разглядывали город, взметнулся разрыв. И еще несколько — минометы открыли беглый огонь.

Грамотные, суки…

В этот блудняк с атакой на Кралево я попал не корысти ради, а только волею пославших меня Иво и Леки. К ним я помчался после разговора с Лукой, сжимая в руках наставление по захвату населенных пунктов. Но вместо склоки в формате «члены Верховного штаба и один очень борзый юнец» в гостинице происходила другая, «члены Верховного штаба и четницкий капитан».

Казалось, крики Слободанчика доносились аж до церкви Святого Марка и ее крытой дранкой четырехъярусной деревянной колокольни. Впрочем, за свои двести лет церковь повидала и Османскую империю, и княжество, и королевство и вот теперь с удивлением взирала на происходящее в Ужицкой республике.

Слободанчик возвратился из дальних странствий и немедля принялся скандалить на тему выселения из королевского номера, но оказался в меньшинстве против всего Верховного штаба, охраны и просто партизан. Я застал уже финал драмы — вниз стаскивали чемоданы, капитан, красный как подкладка генеральского пальто, брызгал слюной и уверял, что этого так не оставит, но все участники слушали не его, а либо прямо, либо украдкой таращились на Верицу.

Она облокотилась на стойку портье и отстраненно крутила в руках шляпку и перчатки в тон к сиреневому пальто, рассеянно скользя взглядом по окружающим. И готов поспорить, у большей части присутствующих мужиков при виде ее в голове крутилось «ябывдул». А меня прямо распирало от превосходства, поскольку именно это я и сделал ночью.

У подъезда остановился и гуднул легковой «опель».

— Автомобиль подан, — старательно пряча ухмылку, сообщил дежуривший у двери партизан.

— Это возмутительно! — в последний раз возопил Слободан и устремился на улицу, судорожно сжимая ручку желтого портфеля.

Денщик в сербской форме, обливаясь потом, протащил гроздь чемоданов, а последней прошествовала Верица походкой от бедра.

И вот гадом буду — уже на выходе поймала мой взгляд и, глядя прямо в упор, чуть-чуть приоткрыла губы, блеснула зубками и на мгновение скользнула розовым язычком по карминовой помаде.

Ух, как меня жаром окатило! И вроде себя контролировал, но теперь ясно-понятно, почему, стоило ей остаться одной, рядом мгновенно появлялись полковники-капитаны.

— Куда они? — спросили тот же охранник, что вчера назвал ее королевной.

— В Пожег, к Михайловичу, — ответил его напарник, снял пилотку и вытер лоб. — На месте Дражи я бы поостерегся. А то будет стоять красный, как дечко перед нами.

Первый хохотнул, хлопнул меня по плечу и они оба вышли на улицу, еще раз глянуть на Верицу. А я чертыхнулся — кто мне теперь спинку потрет?

Весь в переживаниях от облома я наконец-то вперся в кабинетик управляющего, где с ходу вывалил все, что думаю о наставлении и о том, куда его надо засунуть.

Иво переглянулся с Лекой и оба посмотрели на меня, как на идиота.

— Владо, я тебе уже говорил, хороший ты парень, но язык тебя до греха доведет, — посоветовал Иво.

— До греха доведут действия по этому наставлению! — я раскрыл брошюрку и ткнул пальцем. — «После артиллерийской подготовки»!

— У нас есть пушки, — спокойно возразил Лека.

— Сколько? Две, три, двадцать?

Лека неприятно прищурился, но промолчал.

— Неважно, в любом случае у немцев в разы больше! А еще авиация и даже танки!

— Ты предлагаешь ничего не делать, а ждать, как равногорцы?

— Да нет же! — я с досадой плюхнулся на стул. — Бить оккупантов, но бить правильно! Бить их там, где они слабы, где они не ждут!

— Так этого и требует наставление!

— Наставление требует атаковать населенные пункты и уничтожать гарнизоны, то есть действовать фронтально. Даже регулярной армии для этого нужно троекратное превосходство в силах и налаженный тыл. А у нас половина бойцов винтовку впервые в руки взяли!

— Ну, это ты преувеличиваешь, — постарался сгладить Иво.

— Разве что самую малость.

— Ну хорошо, стратег, а что, по твоему, надо делать? — Леко немедля перевел вопрос в плоскость «критикуешь — предлагай».

И я вывалил, что помнил о партизанах Второй мировой.