Звезданутые в саду

12. Герман Лежнев, эмоционально нестабильный

Римус вился вокруг, своим поведением остро напоминая доставучую муху.

— А теперь мы отправимся давать интервью и рассказывать нашу удивительную историю? Ну правда, тебе ведь совершенно нечего делать ближайшие пару дней, а это очень важно! Слушай… ты, кстати, до сих пор так и не представился. Как мне тебя называть, не дикарь же? Ну посмотри, тебя весь народ киннаров ждёт!

— Слушай, Римус! — не выдержал Лежнев. От мельтешения розово-атласного обтягивающего великолепия у него разболелась голова, и это несмотря на то, что он, вообще-то, практически только что из капсулы. То есть организм здоров максимально. — Зовут меня Герман. Но ни на какое интервью я не пойду. Я за последние пятнадцать суток спал двадцать часов. Я питался стандартным пайком технофанатиков, с повышенным содержанием витаминов и минералов, полезных для имплантов. Я жрать хочу, Римус, понимаешь⁈ И ещё — спать. Так что сейчас я буду искать, как добыть себе пропитание и безопасное место, ясно⁈

Га Шилл ненадолго задумался и просиял:

— Зачем искать⁈ Я приглашаю тебя к себе! Уверяю, у меня вполне безопасно! А ещё у меня новый конвертор, в котором предустановлены все самые новые, самые изысканные рецепты блюд от лучших поваров нашего народа! Ты не представляешь, какие восхитительные блюда там готовят! После того, как мне его установили, мне даже пришлось посетить медицинский кабинет, чтобы избавиться от лишнего веса!

— Изящный, слащавый мужик в розовых шортиках приглашает меня к себе домой с ночёвкой на ужин? — задумчиво протянул Герман. — Конечно, я согласен! Что может пойти не так? Ладно, пошли. Заодно проверю, как там Гаврюша.

— О, спасибо за комплимент! — обрадовался Римус. — Ты правда находишь меня изящным? А что такое «слащавый»? А насчёт ликса — можешь не беспокоиться. Его уже переместили в центр заботы о диких животных, ему там будет замечательно!

— Слащавый, это… — автоматически начал объяснять Герман, а потом до него дошло. — В смысле переместили⁈ В смысле в центр заботы⁈

— Ну как же? — растерялся га Шилл. — Это ведь не по правилам — оставлять на планете дикое животное без присмотра. Он же не знает правил поведения, и может что-нибудь испортить!

«Еда и сон откладываются», — понял Лежнев.

— Где этот центр? — сдерживая крик, спросил парень. Он вдруг почувствовал ужас. Если Гаврюшу заберут, он останется на этой планете, среди вечных детей, светлых и радостных, беспечных и невероятно тупых. Навсегда. Вряд ли ему удастся приручить другого ликса. Вернее, вряд ли ему это позволят.

— Хочешь его навестить? Пожалуйста, — пожал плечами Римус. — Если ты считаешь это более важным, чем удовлетворить любопытство народа киннаров, то…

— Просто скажи, где держат моего Гаврюшу!

— Ой, ну ладно, — скривил недовольную физиономию Римус. — Пойдём. Это нужно на черве ехать, центр заботы находится за городом.

— Посмотрите, какая глубокая привязанность к дикому существу! — бормотали за спиной, — Очень чётко прослеживаются аналогии с нашими далёкими предками, не правда ли, дорогие зрители? Они ещё не отделяют себя от природы, не понимают, что наше истинное предназначение — это забота, воспитание, и направление природы. Именно поэтому для них есть такое понятие, как дружба с животным. Нет осознания, что животное не может дружить, оно иначе устроено! О, я думаю историки и психологи среди нас сейчас в полнейшем восторге, уважаемые зрители. Светлый разум, это действительно одно из самых значительных событий за последние годы!

Вообще-то это вот описание каждого его шага со своими идиотскими комментариями здорово раздражало. Первое время как заметил, Лежнев был в ярости, особенно из-за того, что в рассказе порой отчётливо проскакивали интонации замечательного Николая Дроздова. Герман так-то его любил… да, наверное, нет таких, кто не любит. Только когда этими интонациями описывают тебя, это всё равно неприятно.

Бесило страшно. Хотелось отловить все мухи-камеры и напихать их в рот этому спесивому любителю дикой природы. Постепенно, конечно, привык игнорировать. Бубнит кто-то фоном, и пусть бубнит, лишь бы не мешал. Но иногда невольно Лежнев всё-таки цеплялся за какую-то фразу и вслушивался. Вот как последняя… «То есть они такие возвышенные любят природу в целом, но любить отдельных представителей — моветон. Это уже личное, а личного быть недолжно, если я правильно понимаю. Интересно, сколько у них сумасшедших с такими порядками? Полное подавление любой индивидуальности. Интересно, у технофанатиков так же? И вот ещё интересно, если наши на Земле изобретут какие-нибудь симбионты, тоже к этому придём?»

— Толкнёшь меня, когда приедем, — попросил Герман назойливого напарника, отключил на скафандре внешние звуки и вырубился. «Хоть сколько сна урвать, а то невозможно уже…» — успел подумать Герман прежде, чем провалиться в сон.

Кто-то осторожно прикоснулся ему к плечу. В тот же момент, как Герман закрыл глаза. Так ему показалось, по крайней мере.

— Уже приехали? — спросил парень, потом чертыхнулся и включил внешние динамики. — Уже приехали?

— Да! Поторопись, пожалуйста, червь не должен долго оставаться на месте. Другие пассажиры тоже ждут.

Центр заботы действительно находился за городом, но Герман не увидел большой разницы. Точно такой же парк, как и сам город, те же многочисленные светлячки, которые заменяют здесь освещение — уже вечерело, и они зажгли свои тёплые, оранжевые фонарики.

Гаврюшу он увидел первым. Он сидел посреди какой-то полянки в своей броне, изрядно побитой после жесткого приземления, и казался Лежневу ужасно понурым и несчастным. Герман хотел подойти поближе, но вдруг упёрся в преграду. Прозрачная, абсолютно невидимая и неощущаемая. Не было чувства, что он упёрся в стенку. Парень просто пытался сделать шаг вперёд, и не мог, как бы сильно не напрягал мышцы. Как будто пытаешься придвинуть один сильный магнит к другому одинаковыми полюсами. Гаврюша, увидев приятеля, радостно поскакал навстречу, но тоже остановился, и жалобно опустился на землю.

— Это чего такое? — спросил Лежнев.

— Силовые стены! Они не причиняют вреда, но не позволяют животному уйти, — охотно пояснил га Шилл. — Видишь? Его тут кормят, заботятся…

— Это ваш ликс⁈ — голос принадлежал до ужаса стервозной дамочке. Как она появилась Герман не заметил, но она явно была чем-то очень недовольна. — Немедленно снимите с него всю эту гадость! Это неестественное состояние для данного животного, у него не должно быть никакой скорлупы! Что за варварство! Как вы только додумались такое сделать! Мы пытались снять его самостоятельно, но он стал отмахиваться гравитационным когтем! Ранил наших грузовых летунов, одному из сотрудников потребовалась медицинская помощь! Совершенно невоспитанный ликс, его необходимо вывезти в необитаемые области и отпустить, что и будет проделано немедленно, как только нам удастся снять с него эти железки! Почему он вообще за них так держится…

Сначала Герман хотел возмутиться, накричать, потребовать, чтобы Гаврюшу как можно быстрее отпустили, но, чем больше дамочка говорила, тем отчётливее он понимал — бесполезно.

— Ну так отключите поле, чтобы я снял эти железки! — потребовал Герман. — Как вы думаете, я буду это делать? Силой мысли⁈

Дамочка резко заткнулась, и, вздёрнув носик, направилась куда-то вглубь парка… точнее, леса. Но далеко не ушла, что-то там потрогала у особняком стоявшего деревца и вопросительно уставилась на Лежнева. «Отключила», — понял Герман. Он сделал пару шагов вперёд.

— Гаврюш, иди сюда.

— Вы слишком близко к границе действия поля… — начала было вздорная девчонка. Закончить фразу она не успела, потому что тихоход, проявив неожиданную прыть, подскочил к Герману, подхватил его когтем и вместе с ним взлетел.

— Я тоже рад тебя видеть, дружище! — улыбнулся Лежнев. Они висели где-то на высоте пятого этажа, и это было немного неуютно. — Только поставь меня на землю, ладно? И сам спускайся. Не бойся, я тебя им больше не отдам.

— Вы что себе позволяете! — дамочка внизу что-то кричала, вокруг них с Гаврюшей вились мухи — камеры, репортёр что-то громко комментировал. Он, кстати, остался один — видно, отчаявшись дождаться общения с дикарём, остальная съемочная группа куда-то улетела. — Отпускать диких ликсов запрещено, я же сказала! И не нужно мне тут возражать, что вы, дескать, не киннар и не собираетесь подчиняться правилам! Правилам должны подчиняться все!

— Да плевать мне, кто кому должен, — спокойно сказал Герман. — Пойдём, Гаврюш. Мне определённо нужно поесть и выспаться. Найдём место побезлюднее, и там поспим.

— Эй! Я же тебя к себе пригласил! — обиделся Римус.

— Прям с Гаврюшей? — приподнял бровь Лежнев.

— А… ты что, его здесь не оставишь⁈ Я думал, ты с ним повидался, и сейчас снимешь броню…

— Блин, ну ты реально наивный. Не буду я ничего снимать. Гаврюша идёт со мной. Мы с ним друзья. И да, я, в отличие от киннаров, не собираюсь отказываться от своей природы в угоду высокомерия. Да, я животное. Мне нравится испытывать полноценный спектр эмоций, есть мясо и любить женщин. И заводить друзей среди полуразумных ликсов — тоже. А вы — как хотите.

В результате, га Шилл, скрепя сердце, всё-таки согласился пригласить к себе Германа даже вместе с диким ликсом. Он всё ещё надеялся стать звездой всекиннарского масштаба и не хотел терять возможность. Да и вообще, дикий Герман ему нравился, несмотря на все недостатки. Римус честно и храбро признавался себе, что этот дикарь выглядит гораздо более живым, чем большинство его знакомых.

Еда, предложенная Римусом, Герману ужасно не понравилась. Больше всего из-за антуража. Дизайнер решил сделать всё очень красиво, в своём понимании, конечно. Чуть приглушил свет в комнате, развесил по стенам аналог уличных светлячков, украсил стол букетом цветов… Даже посуду использовал какую-то праздничную. Очень красивую саму по себе, но всё вместе это выглядело как романтический ужин на двоих. С сопровождением репортёра, который продолжал фиксировать происходящее. Герман так хотел жрать, что уже готов был на всё. И он понимал, что ничего такого этот андрогинный бедолага в виду не имеет. Но как же его от всего этого тошнило! Блюда, без единого кусочка мяса, конечно же, были довольно вкусны и, наверное, изысканны, но хотелось-то совсем другого! Трудно наесться изысканной овсяной кашкой с фруктами, если ты в последний раз нормально ел… да Лежнев уже и не помнил, когда. Ещё и в те моменты, когда вокруг летают мухи и тщательно фиксируют, как ты пользуешься ложкой и вилкой.

Гаврюша сидел во дворе. Герман не поленился, потратил несколько минут, чтобы соорудить небольшой сигнальный колокол из отвалившейся от брони железки, подвешенной на ветку дерева. Объяснил тихоходу, что если кто припрётся — нужно обязательно стучать по этой железки как можно громче, тогда он придёт и прогонит всех зоозащитников. Гаврюша не понял, но проникся. Ему очень понравилось звенеть железкой, так что он теперь «музицировал» непрерывно. Но если кто-то подходил, музицировать прекращал, Герман проверил на репортёре, так что сигнализация всё-таки работала.