Конан-варвар. Час Дракона

2. Прячущиеся в ночи

Киммерийца разбудил звук тихо-тихо приоткрывшейся двери… Варвар проснулся – но не так, как какой-нибудь цивилизованный человек, который еще некоторое время валяется в полусне, с трудом продирая глаза и не особенно понимая, на каком свете находится. Конан пробудился сразу и полностью и столь же мгновенно распознал потревоживший его звук. Уже готовый к немедленному действию, он увидел, как начала медленно открываться внешняя дверь… Щель, сквозь которую виднелось звездное небо, постепенно расширялась, а потом звезды заслонила громадная черная тень. Покатые плечи, уродливая шишковатая голова…

Конан невольно ощутил пробежавший по спине холодок. Он ведь отлично помнил, как запирал эту самую дверь! Ну и каким, интересно, образом она теперь отворялась, если не при посредстве магической силы? И что за существо могло носить на плечах безобразную башку вроде той, что угадывалась в двери?.. Киммериец разом припомнил все россказни о проделках нечистой силы, которых успел наслушаться в зуагирских шатрах, и его пробило холодным потом.

И вот чудище неслышно проскользнуло вовнутрь. Оно двигалось на полусогнутых ногах, неуклюжей обезьяньей походкой… И вдруг ноздрей киммерийца коснулся очень знакомый запах. Именно тот запах, что описывали ему зуагиры, по словам которых от нечисти еще и разило.

Незаметно и медленно Конан подобрал под себя ноги, поудобнее передвинул меч… Когда он нанес удар, это был смертоносный удар тигра, охотящегося в ночи. Никакой демон не сумел бы опередить пружинно-стремительного броска… Клинок мелькнул и воткнулся в живую плоть, рассекая мышцы и кости. Раздался сдавленный вскрик, на пол тяжело рухнуло тело. Конан нагнулся над упавшим, держа в руке окровавленный меч… Дьявол, животное или человек – вторгшийся к нему совершенно точно был мертв. Конан это чувствовал, как чувствуют варвары и дикие звери… Потом киммериец выглянул во дворик сквозь полуоткрытую дверь. Там никого не было. Зато уличные ворота стояли распахнутые.

Конан прикрыл дверь, но не стал ее запирать. Пошарив впотьмах, он отыскал и зажег лампу. Масла в ней было мало, но на минуту-другую, уж верно, хватит! Не теряя времени даром, Конан склонился над телом, что распростерлось на полу в луже густеющей крови.

Это был чернокожий гигант, совсем обнаженный, если не считать набедренной повязки. В одной руке он еще сжимал сучковатую дубинку. Курчавые волосы были оттянуты во все стороны наподобие рожек и укреплены засохшей глиной. Вот, значит, отчего маячившая в дверях голова показалась Конану такой чудовищно безобразной! Начиная кое-что понимать, киммериец раздвинул толстые красные губы убитого – и хмыкнул, увидев, что зубы чернокожего были искусственно заострены.

Так вот куда таинственным образом пропадали из дома Арама Бакша несчастные чужестранцы… Вот что связывало черный барабан, гудевший за пальмовой рощей, и яму, полную обгорелых костей…

Человечина с тех костей была изжарена над костром, и звероподобные чернокожие утолили ею свой противоестественный голод. Лежавший на полу был рабом из племени людоедов, обитавшего в Дарфаре.

И таких, как он, в городе было полным-полно…

Нет, не то чтобы в Замбуле открыто приветствовали каннибализм. Однако теперь Конан понимал, почему горожане так прочно запирали на ночь свои жилища и даже бездомные нищие после наступления темноты избегали открытых улиц и руин, лишенных дверей. Конан содрогнулся от отвращения, ясно вообразив себе черные тени, крадущиеся в тишине ночных улиц… Они рыскали в поисках двуногих жертв, и такие, как Арам Бакш, услужливо открывали им двери.

Хозяин гостиницы не был демоном. Он был существенно хуже. Рабы-дарфарцы помимо людоедских наклонностей славились неистребимой тягой к воровству. Уж верно, Араму перепадала «малая доля» от их бесчестной добычи…

И за это он с ними расплачивался человеческой плотью.

…Задув светильник, Конан снова открыл дверь и ощупал резные украшения на внешней стороне. Одно из них сдвинулось у него под рукой: оно и управляло засовом. Комната представляла собой ловушку для ничего не подозревающих странников. Только на сей раз в нее попался не беспомощный кролик, а саблезубый тигр.

Подойдя к двери, что вела в коридор, Конан отодвинул засов и попытался открыть ее. Ничего не получилось, и он вспомнил о железной полосе с другой стороны. Арам действовал наверняка, надежно отгораживаясь и от обреченных жертв, и от тех, кто за ними приходил. Никакие неожиданности ему были не нужны… Конан застегнул пояс с мечом и вышел во дворик, притворив за собой дверь. Он не видел никаких оснований откладывать окончательный расчет с хозяином этой таверны. Сколько бедолаг здесь оглушили во сне ударом дубинки и оттащили по пыльной дороге за рощу, к пиршественной яме? Пора было положить этому конец…

Во дворике киммериец помедлил. Барабан еще бормотал, и между стволами пальм нет-нет да и проникали багровые отсветы. Конану было известно, что поедание человечины не просто удовлетворяло извращенные аппетиты черных дарфарцев, на нем не в последней степени зиждилась их темная вера…

Судя по всему, стервятники уже собрались на пирушку.

«Ну уж нет, – сказал себе Конан. – Меня вы на вертел не насадите!»

Чтобы добраться до Арама Бакша, ему предстояло перелезть одну из внутренних стен. Их высота была предназначена защищать гостиницу от людоедов, но Конан был не каким-нибудь дарфарцем, выросшим среди болот, его мышцы еще в мальчишестве закалялись на отвесных обрывах и скалах суровой Киммерии… Он уже примеривался к стене, когда снаружи донеслось эхо отчаянного крика.

В следующий миг Конан уже стоял возле ворот и, прячась за створкой, вглядывался в уличные потемки. Крик донесся из глубокой тени, окутавшей лачуги на той стороне. Конан распознал сдавленное дыхание и безуспешную попытку закричать снова, как если бы чей-то рот зажимала широкая черная лапа… И наконец из темноты возникла тесная группка людей – трое здоровенных чернокожих тащили тоненькую, белую, извивающуюся фигурку. Киммерийцу хватило звездного света, чтобы различить светлую кожу, – особенно когда девушка каким-то судорожным усилием умудрилась вывернуться из неуклюжих лап похитителей и в чем мать родила бросилась по дороге назад к городу. Мгновением позже она свернула в темноту между домами. Преследователи неслись за ней по пятам. Вот все они исчезли во мраке, и вскоре оттуда вновь прозвучал крик невыносимой муки и ужаса…

Выведенный из себя этой откровенно зверской расправой, Конан кинулся через улицу.

Ни жертва, ни похитители не догадывались о его приближении, пока шуршание пыли под ногами варвара не заставило их обернуться, – и тут он налетел на них со всей свирепостью горного вихря. Двое чернокожих попытались было встретить его дубинками, но, как выяснилось, весьма недооценили скорость, с которой он надвигался. Один, едва успев замахнуться, полетел наземь с выпущенными кишками. Крутанувшись, как кот, Конан увернулся от дубинки второго, меч варвара свистнул в мгновенном ударе наотмашь. Голова людоеда завертелась в воздухе, обезглавленное тело, шатаясь, прошло еще три шага, заливаясь кровью и жутко шаря в воздухе расставленными руками… И наконец обмякло и распростерлось в пыли.

Уцелевший дарфарец закричал и попятился. При этом он отшвырнул от себя жертву, та, споткнувшись, покатилась по земле, а чернокожий в нерассуждающем ужасе ринулся прочь, в сторону города. Конан не отставал… Страх придал людоеду проворства, но, когда они уже подбегали к ближним домам, он ощутил за спиной близкое дыхание смерти и заревел, точно бык на бойне.

– Ах ты, адская тварь… – Конан всадил меч между смуглых лопаток с такой мстительной силой, что половина клинка вышла наружу из груди. Чернокожий издал последний крик и повалился лицом вниз, невольно помогая киммерийцу высвободить меч.

Стало тихо, только шелестела под ветром листва… Конан тряхнул головой, точно лев гривой, и зарычал сквозь зубы. Сейчас он с удовольствием убил бы кого-нибудь еще, но никакие зловещие тени более не таились в потемках, и дорога под звездами оставалась пустой. Топоток за спиной заставил его стремительно обернуться, но это была всего лишь спасенная девушка. Бросившись к нему, она обхватила его руками за шею, сама не своя от пережитого ужаса.

– Тихо, тихо, милая, – проворчал он. – Все в порядке. Как это ты угодила им в лапы?

Она только всхлипывала, тщетно пытаясь выговорить нечто внятное, а Конан между тем, присмотревшись к спасенной, начал быстро забывать про Арама Бакша и все с ним связанное. Девчонка была белокожей и черноволосой – явно дитя смешанной крови, как водилось в Замбуле. Рослая, гибкая, прекрасно сложенная… Звездный свет давал Конану отличную возможность должным образом оценить высокую грудь и стройные ножки, норовившие подкоситься от изнеможения и страха. В свирепых синих глазах разгорелся огонек восхищения, Конан приобнял девушку за талию и попытался ободрить:

– Хватит трястись, малышка, больше тебя никто не обидит.

Прикосновение его крепкой руки подействовало успокаивающе. Девушка убрала с лица роскошные растрепавшиеся волосы и пугливо оглянулась через плечо, прижимаясь к киммерийцу в поисках утешения и защиты.

– Меня… меня схватили на улице, – кое-как выговорила она наконец. – Подкараулили… сидели в засаде… под темной аркой… такие черные, словно огромные хищные обезьяны!.. Помилуй меня, Сет, – думаю, долго они мне будут по ночам сниться…

– А что, собственно, ты в такой поздний час на улице делала? – поинтересовался Конан, думая больше о шелковистой коже под его осторожными пальцами.

Девушка провела ладонью по волосам и подняла на него недоумевающие глаза. Кажется, она и не замечала, чем там занята его рука.

– Мой любовник, – сказала она. – Мой любовник выгнал меня на улицу посреди ночи. Он сошел с ума и решил меня убить. Я убежала от него, и тогда меня схватило это зверье…

– Красотка вроде тебя запросто сведет кого угодно с ума, – заметил Конан, пропуская между пальцами блестящие локоны.

Девушка тряхнула головой, словно прогоняя дурной сон. Она более не дрожала, ее голос окреп.

– Меня едва не погубил гнев жреца… Тотразмек, высший жрец Ханумана, пожелал назвать меня своей… пес!

– Ну и стоит ли его за это ругать? – усмехнулся киммериец. – Я бы даже сказал, вкус у старой гиены отменный…

Она пропустила неуклюжий комплимент мимо ушей. Самообладание быстро к ней возвращалось.

– Мой любовник, он… это молодой старшина туранских солдат. Гневаясь на меня, Тотразмек опоил его отравой, помутившей рассудок. Когда несчастный схватил меч и попытался меня зарубить, я выскочила на улицу. Чернокожие схватили меня и потащили в… Ой, что это?!

Но Конан не только успел услышать то же, что и она, он еще и начал действовать. Бесшумно, как тень, он скользнул вместе с девушкой за ближайшую лачугу, в тень разросшихся пальм. Там они и стояли в напряженном молчании, слушая, как делается громче насторожившее их бормотание. Вскоре сделались различимы отдельные голоса: по дороге со стороны города двигалась вереница примерно из десяти чернокожих. Девушка вцепилась в руку Конана и всем телом прижалась к нему, он почувствовал, что ее снова начало трясти.