Из Ниццы с любовью

Ветер все-таки сдул нас с набережной, и мы отправились к княжескому дворцу, надеясь увидеть смену караула. С караулом что-то не заладилось: то ли мы опоздали, то ли пришли рано, и мы заглянули скоротать время в музей Наполеона. Регина, правда, была против и настаивала на том, чтобы уже пойти обедать. Но мужчины встали насмерть, раз дело касалось великого полководца.

— Саша, это правда, что Наполеон I и Наполеон III были, а Наполеона II не было? — спросила я мужа в пустом музейном зале. Туристы, наводнявшие площадь перед дворцом, действительно предпочли истории Наполеона ресторан напротив.

— Как это возможно? — удивилась Регина. — Откуда тогда взялся третий?

— Ну, легенда гласит, что Наполеон Третий на самом деле был Вторым, просто в день коронации одна газета упомянула его имя и порядковый номер с восклицательным знаком, а другие перепечатали, приняв восклицательный знак за лишнюю палочку в римской цифре, обозначающей порядковый номер Наполеона, — разъяснил Сашка.

— Ой! — Лена Горчакова схватила Регину за руку, показывая на небольшой портрет в витрине.

Все уставились на портрет, поначалу не понимая, что так впечатлило Горчакову. На портрете изображена была молодая темноволосая женщина в синем бархатном платье с рукавчиками-фонариками, довольно милая. «Гортензия Богарне, супруга Людовика (Луи) Бонапарта, дочь Жозефины Богарне», перевел Саша.

— Ну и что?

— Вы что, не видите? — удивилась Лена. — На ней такая же подвеска, как у Регины!

Мы наклонились к витрине, чуть не стукнувшись лбами. Да, действительно, обнаженная глубоким декольте грудь Гортензии Богарне украшала огромная грушевидная жемчужина, только не на цепочке, как у Регины, а на ленте.

— Это что, моя подвесочка сделана под Гортензию Богарне? — довольно уточнила Регина. — А кто она такая? Вернее, кто такой этот Луи Бонапарт? Это не тот Наполеон, который с нами воевал в 1812 году?

Горчаков и мой муж прыснули.

— Нет, не тот, но родственник, — пояснил Сашка.

— Ладно вам на меня так смотреть, — обиделась Регина. — Я не обязана все знать. Вот теперь, когда я купила подвесочку, как у этой Гортензии, я про нее все выучу. А заодно и про ее благоверного. Как там его? Людовик? Ну и чем он отличился?

— Сейчас посмотрим, — пробормотал Сашка и наклонился к витрине. — Так, Людовик (Луиджи, Луи) Бонапарт, родился 2 сентября 1778 года в Аяччо, на Корсике, там же, где Наполеон, а помер 25 июля 1846 года в Ливорно. Один из братьев Наполеона I, отец Наполеона III. С 5 июня 1806 по 1 июля 1810 года — король вассального по отношению к Французской империи королевства Голландия под именем Людовика I. Ну, тут я не все понимаю, в общих чертах — был достаточно популярным среди голландцев, помогал народу… во время наводнений, учил нидерландский язык, хотя говорил с забавными ошибками. В 1808 году основал Королевский институт наук, литературы и изящных искусств (ныне Королевская Нидерландская академия наук)… В 1810 году по распоряжению брата отрекся от престола в пользу малолетнего сына… Взамен получил от брата титул графа де Сен-Лё и стал правителем Великого герцогства… Господи, как же оно произносится? Так, Клеве-Юлих-Берг, главой которого формально был его сын. 4 января 1802 года женился на Гортензии Богарне, падчерице Наполеона (дочери императрицы Жозефины от первого брака). Брак был заключен по приказу императора, а сами супруги не испытывали друг к другу нежных чувств; после изгнания из Голландии они разошлись. Уф!

— Правильно, нечего жить с неудачниками, — одобрила Гортензию Регина, видимо, ощущая к ней уже почти родственное уважение. — Сколько ему лет было, когда он на ней женился?

— Посчитай, — посоветовал Горчаков, и Регина зашевелила губами.

— О, молоденький совсем, двадцать четыре года.

— Да, старушка, с историей ты не в ладах, зато считать умеешь, — поддел ее Горчаков. — Значит, все-таки в школе училась, а я-то уже думал…

Регина не обратила на этот выпад ровно никакого внимания. С того момента, как обнаружилось, что у нее с особой голубых кровей почти одинаковые украшения, она выпрямила спину, подняла голову и приобрела какую-то аристократическую величавость. Вот что делает правильный винтаж!

Она наклонилась к витрине, изучая портрет Гортензии.

— Да, жемчуга-то у нее покруче моих будут, — вынуждена была признать она.

Видимо, в этот момент Гортензия переворачивалась в гробу.

— Интересно, ей муж дарил, или любовники? Или она все это в наследство получила? — Регине нужно было знать детали.

Сашка развел руками.

— Таких подробностей здесь нет.

— А вдруг моя подвесочка тоже принадлежала этой Гортензии? — мечтательно вздохнула Регина, поглаживая свой винтаж. — Многие ведь делают копии своих драгоценностей, чтоб не потерять, или не сперли. Вдруг один и тот же ювелир ей сделал и настоящую, и копию? И она настоящую спрятала в сундук, а копию носила на балы. Может, и на этой картинке моя подвесочка нарисована?

Чувствовалось, что эта мысль завладела ею безраздельно. Она пожирала глазами портрет, а сама поглаживала свой винтаж и, наверное, уже примеряла мысленно к нему такое же, как у Гортензии, синее бархатное платье с рукавами-фонариками. Но Сашка покачал головой.

— Вряд ли. Насколько я знаю, искусственный жемчуг научились делать не так давно.

Регина скуксилась.

— Ну вот, не дал помечтать…

— Но видишь, не зря зато в музеи сходили, а ты все ныла, — похлопал ее по плечу Горчаков.

Да, Регина была полностью удовлетворена музеем. По ее лицу было видно, что жизнь потихоньку налаживается. Теперь еще пообедать с видом на княжеский дворец, и счастье будет полным. Впрочем, я ошибалась. После того как мы пообедали, и стали обсуждать, по какой дороге двигаться домой, Регина обвела нас глазами обиженного ребенка и воскликнула:

— Как — домой?! А в казино?!

И мы поехали в Монте-Карло.

Перед входом в казино стояли яркие машины явно неземного происхождения, словно игрушки на полке в магазине. Желтые «феррари», красные «ламборгини», черные «мазерати». Кабриолеты, люки, закрытые «седаны». Возле них беззастенчиво фотографировались люди всех стран мира, не имеющие к этим машинам никакого отношения. Они облокачивались на капоты, поглаживали светящиеся машинные бока, смотрелись в боковые зеркальца и, запечатлевшись на фоне бьющего в глаза богатства и запредельной роскоши, уходили пешком в свои скромные гостиницы.

Мы поднялись по ступенькам в казино. Здесь когда-то играли наши соотечественники — Шаляпин, Анна Павлова, Маяковский. Дягилев играл, и увековечен тут, его бюст стоит на одной из террас казино, но, может быть, не за деньги, проигранные тут, а за балетные спектакли, поскольку бок о бок с казино, в одном здании — оперный театр.

По-моему, Куприн тоже причастился. Точно не знаю, играл ли он тут, но про казино он писал. Например, что проигравшимся в пух и прах игрокам, которые уже больны зависимостью от рулетки, разрешено приходить сюда и играть, казино в порядке благотворительности выдает им каждый день небольшую сумму, и они делают ставки. Но выигрыш забрать не могут, что унизительно. И все равно целыми днями сидят в игровых залах, щурясь от искусственного света, поскольку там нет окон. И часов тоже, чтобы игроки не следили за временем и даже по цвету неба за пределами казино не могли догадаться, сколько провели они тут, следя за шариком рулетки или бросая фишки на зеленое сукно.

На ступеньках Лена схватила меня и Регину за руки.

— Сюда вход только в вечерних платьях!

Регина всмотрелась внутрь казино.

— Нет, смотри — вон, в джинсах пускают. Это, наверное, только вечером требуют платья.

Перед гардеробом нам указали на табличку с просьбой сдать фото- и видеотехнику, радиотелефоны и шляпы. Но возле кассы Ленка вновь затормозила:

— Десять евро?! Это значит, с двоих — двадцать?! Нет, нет и нет!

Мы попытались ее уговорить, но она уперлась как осел. Горчаков тяжко вздохнул, подхватил жену и направился к выходу из казино. Регина помедлила секунду и пошла за ними:

— Ребята, подождите меня!

Обернувшись к нам с Сашкой, она кинула:

— Мы пошли шампанское с ликером пить. Я угощаю, можете присоединиться.

— А ты что, не хочешь посмотреть казино? — удивились мы.

— А что на него смотреть? Там играть надо, а у меня настроения нет.

И Регина удалилась. А мы с Сашкой переглянулись в пошли покупать билеты. По 10 евро. По-моему, Куприн тут все-таки играл.

В кассе у нас спросили удостоверения личности, пришлось предъявить паспорта. Отныне наши имена будут занесены в компьютер. Симпатичная блондинка проверила, не запрещен ли нам, часом, вход в игорное заведение, не замечены ли мы были в чем-то неблаговидном, и убедившись, что мы чисты, улыбнулась и распечатала именные билеты, после чего переключилась на совершенно фантастического реликтового персонажа, которого к кассе сопровождали три сотрудницы заведения в бордовой униформе. Скрюченный морщинистый старикан, лет ста пятидесяти от роду, не меньше, щегольски одетый, несмотря на ранний час, в смокинг с бабочкой, ковылял по роскошному паркету, изо всех сил стуча палкой, так что эхо разносилось под расписными сводами. Девушки, поддерживавшие его под локти, смеялись и повторяли: «Антик, антик!» В другой руке старикан крепко держал портфельчик из крокодиловой кожи.

— Кошелек, — шепнул мне со смехом Саша.

Судя по его, старикана, замшелому виду, он вполне мог играть с самим Куприным.

Старикана подвели к кассе, он прислонил к стене палку (а портфель-кошелек продолжал цепко держать), свободной рукой от души шлепнул по заду сначала одну блондинку из свиты, потом другую, а третья с визгом увернулась. Ходячий анахронизм что-то гаркнул скрипучим басом, девушки с готовностью захохотали. Веселое это, оказывается, заведение!

От улыбчивой девушки в кассе старикан заполучил свой билетик, подхватил палку и уже без посторонней помощи поковылял в игровые залы. А мы отправились следом.

Я уже знала, что строил казино известный архитектор Шарль Гарнье, который построил Оперу в Париже. Играть мы с Сашкой не собирались, но посмотреть на этот храм азартной игры хотелось.

Конечно, это действительно был храм роскоши и богатства, как пишут в путеводителях. Но на всей этой роскоши словно патина лежала, и создавалось впечатление, что время остановилось в этих стенах. В холле стояли витрины с первыми картами, первыми фишками. В игровых залах окон действительно не было, неяркий свет люстр мягко стелился над карточными столами, за которыми колдовали крупье — зоркими глазами они видели все, что перед ними, сбоку и даже сзади, и на все это живо реагировали: отпускали какие-то шуточки, заставляя игроков и зевак то и дело разражаться смехом, подмигивали симпатичным дамам, гримасничали, переглядывались с крупье за другими столами. Где же их, крупье, хваленая невозмутимость? А руки их жили своей жизнью, находились в постоянном движении, мельтешили над столами.

Везде висели таблички с предупреждением: запрещается игра в долг и под честное слово (Сашка увидел их, хмыкнул и перевел мне смысл). Игроки не производили впечатления представителей высшего света, напротив, выглядели по-простецки: джинсы, майки, незатейливые лица. Постояв за их спинами, я так и не поняла принципов игры, предложила Сашке поставить какую-то мелочь и сыграть, но он отказался.