Из Ниццы с любовью

Праздные соглядатаи, занимавшие более выгодные места в партере, вдруг оживились, и мы с Лешкой тоже завертели головами, отыскивая наиболее выгодные позиции наблюдения между локтями сотрудников Лазурнобережного убойного отдела. Согнутые спины в голубой униформе синхронно распрямились, один из медиков знакомым, совершенно российским, движением с треском сорвал резиновые перчатки и отшвырнул их назад. Оперативники подались к нему, он прожурчал что-то пренебрежительно-лаконичное, вполне в духе его коллег во всех странах мира, и подхватил стоявший на земле чемоданчик. Его ассистент сделал то же самое, оперативники расступились, пропуская их, и нашим взорам открылся предмет их интереса. Я вздрогнула, отвернулась и уткнулась Лешке в жесткий курточный рукав. Лешка подрагивал мускулами; похоже, и его слегка подташнивало. Да, не думала я, что когда смотришь из-за ленты ограждения, а не поверх бланка протокола, это выглядит так ужасно. На земле, под нежным средиземноморским небом, поверх аккуратно подстеленного черного полиэтилена, лежала и распространяла отвратительную вонь серо-зеленая груда бывшей плоти. К этой распухшей груде прицепилась липкая водоросль — а может быть, я приняла за водоросли спутанный недлинный хвостик волос. Никакой одежды не наблюдалось, и было видно, что кое-где груда поедена рыбами. Я видела такие трупы, извлеченные из воды, где они пролежали несколько месяцев. И хотя мертвое туловище раздулось, и лицо было неузнаваемо, я почти не удивилась, когда услышала повторяемое оперативниками и зеваками имя «Шарлин Фицпатрик».