Без очереди в рай

— А есть на что?

— На что всегда отыщется, было бы кому… — На всякий случай Яна решила не усугублять и коньяк отставила. — Слушай, мать, развей мои сомненья: тот, в углу стоит, с Русланом, это кто?

— Ты чего, мать, наркотой обхавалась? — подивилась Лера. — Ты же с ним работаешь! Эдичка Хазаров! Ну ты даешь, — покачала головой сестренка.

— Даю, но избранным… — Сомнения ее не оставляли: — А он-то здесь зачем?

— Да напросился как-то. Встретила его на днях у поликлиники, короче, то да се, ну я и пригласила. Типа просто так, для разнообразия — вдруг тебя с моими бухуями на мрачняки пробьет!

— С буху… как, пардоньте?

— С бухуями, с бухуями, мать: от «бухать» и…

— Ясненько, — усмехнулась Яна, — вторую производную можно опустить.

— Правильно, пусть сами догадаются, — ухмыльнулась Лерочка. — Так что там с Эдичкой — что-нибудь не так? У тебя же с ним как будто что-то было… или нет? — прищурилась она.

— Или да, тебе-то что за разница, — огрызнулась Яна. — Во-первых, не было, во-вторых, давно, так что всё неправда. А в-третьих, младшая…

Сестренка отмахнулась:

— А в-пятых — ну тебя! Не будь занудой, старшая… — И, широко мазнув по окружающим объективом камеры, спросила живенько: — А в общем как тебе, тусовка, в смысле?

Янка невзначай зевнула:

— В общем, э-э… в общем тоже жизнь.

Сестренка недослышала:

— Ась? — Лера тоже, в свою очередь, на что-то отвлеклась, на чье-то платье, кажется: — Н-да… пардон. Так как тебе тусовка?

Яна улыбнулась:

— Типа как.

Сестренка хмыкнула:

— А типа как бишь это то есть как?

— А где-то как-то так, что-то типа вроде, — объяснила Яна.

Сестренка оценила:

— Хорошо поговорили, содержательно, — со смешком пробормотала Лерочка, — конкретно типа, слышь! Ты неисправима… Ой, — невесть по какой ассоциации припомнила она, — я же нашей старушенции так и не звонила. Вот закрутилась, а! Пойду-ка отзвоню, не то опять забуду. — Она сорвалась с места. — Не скучай!

— Ни в коем случае.

Сестренка упорхнула.

Яна мельком оглядела зал. Ничего вокруг не изменилось: те же лица в похожих комбинациях, те же жесты, те же интонации, разговоры тоже еще те. К Хазарову с Басмаевым присоединилась пара бодигардов, судя по всему беседа там подошла к концу. Заметив краем глаза ищущий взгляд Эдички, обращенный к ней, Яна отвернулась. Не то чтобы она испытывала неприязнь к нему, имела что-то против, отнюдь… наоборот, хотя бы только из чувства справедливости Эдика бы следовало поблагодарить за его поддержку на собрании. Следовало, да, однако до сих пор всякое напоминание об утреннем судилище было для нее чересчур мучительно. После всего сказанного там никого из сослуживцев видеть не хотелось, даже и его, отчасти даже — тем более его. И то: утешений бывшего любовника ей только не хватало!

Захотелось как-то потеряться, хотя бы ненадолго улизнуть, втихаря перевести дыхание. Яна очень кстати вспомнила, что с самого начала вечера больше не курила. Отчасти это внушало оптимизм: проблемы есть проблемы, проблемы есть всегда, так что слишком распускать себя всё-таки не следует. Конечно, иногда, в особенности к месту и ко времени…

Курили у Лерочки практически везде, кондиционирование работало отлично, но Яна предпочла одиноко посмолить на лестнице. В продолжение вечера дверь не запиралась. Взяв в прихожей пачку сигарет из сумочки, заодно переложив туда визитку из кармашка пиджака, она тихонько вышла, закурила, поднялась на лестничный пролет. На площадке между этажами, обычном месте курильщиков-мужчин, которых праведные жены шугают из квартиры, отыскалась даже банка для хабариков.

Всё было ей знакомо: тусклый свет, грязные потеки на сероватой побелке потолка, депрессивные обшарпанные стены, тинэйджерские граффити на них, пыль в палец толщиной на оконных стеклах, стойкий припах гнилого табака, мусоропровода и бомжатины. Для врача родимой «неотложной помощи» привычный антураж, не раз, не два, не сто раз прежде виденный, разительный контраст с сестренкиным жильем — разительный, хотя и рядовой, чтобы не сказать, что повсеместный. В конце концов, и это тоже жизнь.

Граффити ее местами позабавили. Мочеполовая похабень на великом матюгучем русском впечатляла в основном количеством ошибок в начертании. Тем паче не явился откровением недоделанный английский матерок, а в том, что децлное поколение next сплошь и рядом плющит и колбасит, она и без того не сомневалась. Да, еще и штырит, разумеется, но зато наряду с кислотным откровением «Кожура больше, чем банан» (кто бы спорил, а Яна согласилась) красовалось ей под настроение: «Жизнь — болезнь, передающаяся половым путем». И неизбежно приводящая к летальному исходу, могла бы дописать Яна от себя, но, само собой, не дописала. Тоже, в общем, скучно, господа…

Вдоволь наскучаться Яне не пришлось — курильщиков на лестнице прибавилось. Удивительно, отчасти и смешно, но одним из них оказался Эдичка. Из квартиры вместе с ним вышли и басмаевские мо́лодцы. Что до бодигардов, то ху из ху из них она вроде как усвоила: тот что выше и светлее — Стас, коренастей и темнее — Гарик. Касательно же Эдички… признаться, Яне немного странновато было видеть (слышать, точнее говоря) Эдика в компании этих «типа как бандитов». Тем не менее факт оставался фактом; впрочем — ну и что? Бывают странные сближения.

(Еще один пустяшный эпизод, достойный малой толики внимания.)

В отличие от Яны Хазаров и басмаевцы не поднялись, а спустились на пролет, таким образом ее все трое не заметили. Самой ей объявляться было лень, не заметили — не очень-то хотелось. Подслушивать она не собиралась, разговор ее не интересовал, хотя реплики она невольно слышала. Темный Гарик оказался еще и молчаливее, с Эдичкой трепался больше Стас.

Говорили о чем-то о своем, для нее опять же постороннем.

В суть Яна не вникала.

— …и вообще, — продолжал Стас с середины фразы, — с чего ты взял, что он здесь при делах?

— Не держи меня за идиота, — угрюмо бросил Эдичка.

Гарик что-то проворчал, а Стасик:

— Да кто же тебя держит? — Показалось, он внизу пожимал плечами. — В чем проблема. — Он прихмыкнул: — Спрыгнул и беги, пока, блин, не догонят. — Стас сплюнул и растер. — Вот так-то, Эдичка.

Подал голос Гарик:

— Совет бесплатно хочешь? Для друзей, по жизни, так сказать, конкретно типа, да?

— Короче, — трепыхнулся Эдик.

— Не гони, — опять вмешался Стас. — Если кто и держит тут кого, так это ты себя за шибко умного… Ты знаешь, от какого слова «мудила» происходит? В натуре от «мудрить». Будь проще, Эдичка, чудаки на букву «м», особенно с большим воображением, на этом свете долго не живут. Усекаешь? — Подвисла пауза. — Вижу, что усек, ты пацан понятливый, — он вроде как осклабился. — Так, а теперь врубись.

Он понизил голос, смысла стало совсем не разобрать. Стас что-то настойчиво втолковывал, Эдик односложно отвечал, Гарик ограничился парой междометий. Яна чувствовала себя не самым лучшим образом: происходящее ниже этажом определенно не предназначалось для чужих ушей, но теперь обозначать свое присутствие было поздновато. Раньше надо было типа кашлянуть…

Немного погодя реплики опять зазвучали достаточно отчетливо. Стасик явно подводил итог:

— …короче, разведем вас по понятиям. За всё платить придется, только так… — Он добавил с деланым сочувствием: — Что, с деньгами плохо?

— С ними хорошо, — мрачновато отозвался Эдичка.

— Это правильно, без них гораздо хуже, — опять прихмыкнул Стас. — Увы, пролетаешь мимо кассы, Эдичка. И рад бы подсобить, да не могу — сам недавно на жилье потратился. Ты как бы извини.

— Я как бы перебьюсь, — огрызнулся Эдичка.

— И это правильно. А то одна фигня: берешь чужие, отдаешь свои… чужие берешь временно, заметь, а свои, блин, навсегда отдавать приходится. Усек прикол? Не знаю, как тебя, меня так жаба душит. — И после паузы: — Так мы договорились?

Эдичка ответил глухо:

— Да.

— Вот и ладно. Перетерли, всё, базара не было, — закончил было Стас, — пошли отсюда. — Но вмешался Гарик:

— Погоди. Еще один совет. Пока бесплатно. — «Пока» он выделил. — Ты вроде возле Янки ошиваешься? По жизни я тебя, конечно, понимаю: без базара, лялька первый сорт, типа как конкретная. Но тут такое дело, ты врубись, у папы на нее свой расклад имеется. У папы, понял? Надо объяснять? Короче, тебе там места нет, рыжая тебе не светит, Эдичка. Усек? Что скажешь?

Эдик промолчал.

— Мы друг друга поняли?

Молчание звучало как согласие. Признаться, «ляльку» это даже как-то покоробило, даже и неловко как-то стало за него… да и за себя не слишком ловко.

Н-да…

— Добазарились. Пошли, гумозно здесь.

Яну они, к счастью, не заметили.

В дверях они столкнулись с вездесущей (с одним «с», очевидно) хозяйкой вечера. Та была в своем репертуаре:

— Улыбнулись, мальчики!.. Сойдет. — Впрочем, уточнила: — Для фильма ужасов. — Судя по всему, Лерочка опять развлекалась с камерой. — Кстати, о кино — вы Янку там не видели?

— Нет, откуда, с чего ей там скучать. А что? Проблемы?

— Не могу найти, рассосалась как-то.

— Чего-нибудь стряслось?

— Мелочи. Дома у нее соседке приплохело. Вроде бы…

Дверь прикрыли, продолжения разговора Яна не услышала.

Через несколько минут она была на улице.

«Она», понятно, это то бишь я, э… да. Точка. Изячно изложила… ну да с пьяных глаз в конце концов сойдет. Плевать. Главное, понятно, что Яна — это я, а другие остальные посторонние на сегодня мне осточертели.

Эпизод на лестнице меня без малого вывел из себя: как же, блин, расклад на меня имеется! У папы типа, блин… Щаз-з, бишь чичас: да прыгал бы тот папа на мусорном бачке — до тех пор, пока крышка не провалится! Не знаю, а теперь из принципа не желаю знать, при чем там снулый Эдичка, но лично у меня послевкусие от разговора осталось словно от помойки — и от Эдичкиного умолчания тоже. Отчасти даже по-своему смешно: очарована я им давно как не была — а ведь вдребезг разочаровалась! Логика опять же та еще; расщеперьтесь, бабоньки…

Начхать. Больше меня это не касается. Переждав минуту, я вернулась в дом и наскоро переговорила с Лерой. Елизавете Федоровне она таки дозвонилась, поблагодарила, короче, то да се, но в итоге по голосу старушки почуяла неладное. Большего, чем типа «нездоровится, как-то мне не очень хорошо» от Нарчаковой сестренка не добилась, но на всякий случай решила меня предупредить. И правильно, потому что «чувствую себя не очень хорошо» на языке моей соседки означало скорее «очень плохо». Признаться, вовремя — слава богу, конечно, не скажу, но… м-м, сказать, оно, конечно, не скажу, но поводом конечно же воспользуюсь.

Короче, пора мне было сваливать.

С сестренкой распрощались без обид, всё сложилось к лучшему.

На улице по-прежнему было неуютно, ветрено и уже темно. Слегонца разъяснилось, сквозь прорехи в облаках, словно вата из худого одеяла, вылезала полная луна. Лерочкина девятиэтажка, одна из типовых, зачастую меченных одним и тем же номером (дом такой-то, корпуса один-два-три, иногда четыре, случается и пять, вышла Янка погулять), стояла в самой глубине огромного квартала, между Бухарестской и Софийской. Пейзаж, днем местами даже симпатичный, сейчас был мрачноват: безлюдье, неблизко расположенные здания, приемлемые разве что для внедорожников проезды, продуваемые скверики, заброшенные детские площадки. Редкие, как в позабытом Богом пригороде, фонари светили немногим ярче ведьминых огней на каком-нибудь заслуженном болоте, каковым, если верить здешним старожилам, и являлось Купчино лет тридцать так назад. Всё-таки прогресс, чтобы не сказать, что прогресс — но всё-таки…