Последний шанс

Вера живет нашей надеждой

Иван Иванович взял из рук Сергея трубку рации.

— Двадцать седьмой слушает.

— Иван Иванович, — обрадовался дежурный по управлению. — Есть срочное задание полковника Строкуна. По «Акации» прописалась еще одна машина: «жигуль», ДОР 15—17. Я запросил ГАИ. Владелец машины — Богдан Андреевич Лазня. Бригадир проходчиков шахты «Три-Новая». Позвонил я на участок, там сказали: «В шахте, вторую смену. У них в забое завал». Позвонил в табельную, отвечают: «Лазня вторые сутки не берет жетон на спуск». Тогда я позвонил бригадиру домой. Жена его, Елизавета Фоминична, недовольная мужем, сказала, что ее Богдан вчера в гараже «надрался»» с Петькой и пьяный возил того кобеля к какой-то Анке. Петька без машины, — комментировала событие Елизавета Фоминична, — и Богдан у него — за таксиста, разъездным. Вернулся за полночь. Дрых до десяти, потом взял ключи от гаража и сказал: «Мотнусь по делу». С тех пор о Богдане Андреевиче ни слуху ни духу, словно сквозь землю провалился. Строкун велел сказать вам, что «жигуленок» бежевого цвета ДОР 15—17 во время ограбления «Акации» стоял напротив главного входа.

— А кто такой Петька? — поинтересовался Иван Иванович у дежурного.

— Петька — это начальник четырнадцатого участка Петр Прохорович Пряников, личность, хорошо знакомая милиции. Около года тому он попал в крупную аварию. Возвращался из Мариуполя, прихватил на автовокзале пассажиров. По дороге перевернулся. Женщина скончалась в больнице, ее дочь и муж отделались травмами. Пряников оправдывался тем, что его ослепила фарами встречная машина. Пострадавший отказался от гражданского иска, так что Пряников вышел из воды сухим. Правда, ГАИ лишило его на год прав. Через месяц срок наказания кончается. Разбитую «Волгу» Пряников продал, купил «Жигули», номерной знак ДОН 00—71.

«Ого!» — удивился Иван Иванович.

Обычно номера этой серии с двумя нулями впереди выдавались на служебные машины председателей райисполкомов и их первых заместителей. Как ухитрился Пряников отхватить козырной номер?

— Хотел бы я знать, — звучал в трубке рации голос дежурного, — какой толщины свечку ставил Петр Прохорович святой заступнице, что она отвела от него суровый приговор суда. А муж погибшей женщины стал ему закадычным другом.

...Шахта «Три-Новая». Лучший начальник участка, на боевом счету которого многотонное «сверх плана»... На этой шахте, на этом участке когда-то работал горным мастером Саня. Правда, недолго, месяцев пять. Именно горняков этого участка награждали знаками «Шахтерской славы». В список награжденных попал и Саня.

Иван Иванович по достоинству оценил сообщение дежурного. Он не просто передал задание полковника Строкуна, но и собрал весьма важные сведения, которые делали поиск целенаправленным. Особенно заинтересовала Орача противоречивость данных. На участке заявили, что бригадир Лазня вторую смену в шахте. Табельная опровергает: «Вторые сутки Лазня не спускался в шахту». У жены сведения более достоверные: «Вчера пьянствовал с начальником участка, потом возил его на своей машине к какой-то Анне. Вернулся — за полночь. Спал до десяти, затем куда-то укатил «по делу». А «делом» оказался мебельный магазин «Акация», где в момент ограбления видели стоявшую напротив главного входа машину с номерным знаком ДОР 15—17.

— Кто вам отвечал на участке? — поинтересовался Иван Иванович.

— Не успел спросить. Ответили и повесили трубку. А звонить повторно не стал. Надо было еще расспросить табельщицу и жену.

Все правильно. В такие моменты счет идет на секунды. А объем работы огромный: позвонить сразу в несколько мест, опросить людей, передать сведения, разыскать, вызвать, предупредить... И от каждого из этих дел, возможно, зависит судьба поиска.

Хорошо было Шерлоку Холмсу и его другу доктору Ватсону. О бешеном ритме жизни конца двадцатого века они понятия не имели. Получив сведения о совершенном преступлении из письма или от пострадавшего, они садились в удобные кресла поближе к горящему камину и, укрыв ноги теплым пледом, начинали упражняться в дедукции...

Повесив трубку рации, Иван Иванович бросил водителю:

— Шахта «Три-Новая»! К главному стволу. На всю железку!

«Успеть! Опередить тех, кто создает Лазне «железное алиби». После звонка из милиции кто-нибудь из «своих» возьмет жетон бригадира и отметит спуск в шахту. Попробуй потом доказать, что Богдан Лазня в 18.02 был не в шахте, в забое, а в своей машине возле мебельного магазина «Акация».

Шофер включил громкоговоритель и начал расчищать путь.

— Семьдесят второй, «газон»! Освободите дорогу оперативной машине!

Через десять минут сорок секунд «Волга» остановилась перед огромными железными воротами, под которые ловко подползала узкоколейка: людской ствол шахты «Три-Новая».

«Ствол» и «шахтный ствол» в обиходе горняка понятия разные. Шахтный ствол — это железобетонный колодец, который ведет в недра, опускаясь порою на тысячу с лишним метров. Короче — вход в шахту. А эмоциональное понятие «ствол» — своеобразная дверь к этому входу, точнее: основание громады — копра, наверху которого установлена подъемная машина, тягающая на четырех канатах шахтерский лифт — клети. Одна клеть, иногда двухэтажная, человек на семьдесят, со скоростью 8 метров в секунду опускается в шахту, вторая — ее противовес — поднимается в это же время на-гора. В перерывах между спуском и подъемом смены людской ствол «качает» груз. За сутки вагонов пятьсот с лесом и оборудованием в шахту и столько же с породой и старым хламом на-гора. Таким образом, спуститься в шахту или выйти из нее когда тебе вздумается — невозможно, это не заводская проходная.

Через людской ствол шахта живится воздухом — вдыхает его. Где-то в конце шахтного поля (на «Три-Новой» оно тянется на пять километров) есть второй ствол, вентиляционный. Его задача «выдыхать» отработанный воздух, насыщенный пылью и газом. Калиточка в широких воротах, которые распахиваются только тогда, когда подают по узкоколейке груз к стволу, была прикрыта. Ее засосало воздухом, и теперь просто так не откроешь. Зная это, Иван Иванович ухватился за массивную ручку обеими руками. «Не пообедав — не управишься», — подумал он.

Возле клети толпилось человек сто, если не больше, горняков, готовых к спуску. Веселые, озорные ребята, полные сил и здоровья. Передние, те, что стояли ближе к запертому на специальные воротца подходу к месту посадки в клеть, перекидывались шутками с рукоятчицей, одетой в ватные брюки и фуфайку. Тетка (или девчонка — укутана платком — лишь нос торчит, не сразу и возраст определишь) привычно отвечала зубоскалам. Она многих знала по имени.

Подъем клети, момент, когда двухэтажная махина, полязгивая и нервно подрагивая, выходит из земных глубин, — зрелище впечатляющее. Автомат раскрывает дверцы, и семьдесят черных от пыли и потому похожих друг на друга горняков гурьбой спешат из клети. Здесь фактически и происходит сдача смены.

— Ну как? — спрашивает входящий в клеть.

— Согнали полоску, — отвечает на ходу выходящий. — Комбайн в нише. На сопряжении давит. Пробили пару ремонтных. Надо выкладывать клеть. Леса нет. Горный обещал пригнать пару вагонеток.

Это значит, что сменное задание по добыче угля выполнено («согнали полоску»). Комбайн подготовлен для работы в очередном цикле («завели в нишу»). Но беспокойно ведут себя пласты на сопряжении двух выработок. Возникла опасность. Надо бы подстраховаться, выложить сруб из бревен. Но кто-то не учел обстановки в лаве и не заготовил вовремя нужного леса. Проходчики на своих плечах принесли откуда-то издалека несколько стоек («пробили ремонтные») и установили их. Но этого недостаточно. Нужен сруб! Горный мастер, который «вкалывал» с ними смену, остался и после работы. Он мечется по шахте, ищет тех, кто порасторопнее и заблаговременно заказал себе нужный лес. Даже с запасом. Так вот, за счет этого «запаса» берет взаймы. Чтобы новая смена не простаивала. Он заказал лес, но начался осмотр состояния ствола перед спуском новой смены (на «коромысле» — в клетях — «катается» одновременно полторы сотни человек две смены, так что контроль за техническим состоянием механизмов жесточайший).

Это Саня учил отца понимать жизнь шахты. Три года только и было в доме разговоров: «обурили забой», «отпалили», «качнули», «забурилась колымага», «вкинули рештак»...

Где-то глубоко в душе жила гордость за сына, который избрал себе настоящую мужскую профессию: трудную, опасную, но почетную. А через сына и он, вчерашний майор милиции, чувствовал себя причастным к мужественному племени горняков.

Здесь же, в помещении ствола, расположена важнейшая служба шахты — табельная. Горняк спускается в шахту, имея при себе специальный жетон. Выехал — и бросил его в урночку. Затем девчонки из табельной разбирают жетоны, возвращая каждый на свое место. Строжайший учет, кто и когда спустился в шахту и когда поднялся на-гора, продиктованный спецификой шахтерского труда.

Табельная на «Три-Новой» напоминала огромный аквариум, в котором обитали четыре премилые девчушки в пестрых нарядных платьицах. На фоне удручающе серых тонов, господствовавших в помещении ствола, эти молодые, озорные девчата в залитом потоком света невидимых ламп помещении воспринимались как добрые феи. Иван Иванович почувствовал их влияние на себе. Многие из горняков, судя по всему, хорошо знали табельщиц. И те, которые спешили в шахту, и те, которые выбирались из-под земли, радостно приветствовали их. Причем делали это каждый на свой лад. Одни помахивали светильниками, подготовленными к сдаче (кабель связан петлей), другие вскидывали сжатый кулак, как это делали когда-то республиканцы в Испании. Давно канули в историю испанские события 1936 года, а приветствие республиканцев осталось, хотя и потеряло свой первоначальный смысл.

Иван Иванович, постучав ладошкой по двери, вошел в табельную. Приветливо поздоровался.

— Девчата, кто из вас понравился нашему дежурному? Дал мне задание: разыскать, дескать, самая симпатичная и говорливая. А он у нас — холостяк.

Орач внимательно посмотрел на девушек. Трое молоденьких, лет по девятнадцать-двадцать. Невесты. Четвертой — уже за тридцать. «Старшая», — решил Иван Иванович и подошел к ней, представился: кто он, откуда. Для пущей убедительности показал удостоверение.

Девчонки с нескрываемым любопытством рассматривали его.

— Меня интересует бригадир проходчиков четырнадцатого участка Лазня. С кем из вас беседовал о нем наш дежурный? — обратился Иван Иванович к табельщицам.

— Со мною, — призналась курносая девчушка. Веснушки на щеках придавали ее широкому деревенскому лицу свежесть и особое обаяние. Табельщица вдруг раскраснелась и вся преобразилась, только веснушки и остались в натуральном цвете, а лицо пылало жаром. Девушка спешила рассказать о случившемся, разволновалась. — Обманула я вашего дежурного. Богдан-то Андреевич, оказывается, был все время в шахте. Только он спускался утром не по нашему стволу, а по вентиляционному. Он там рядом живет... Да и к забою от вентиляционного много ближе...

Людской ствол — главный. Это — махина, его копер тянется в небеса, словно Вавилонская башня. Когда фотографы снимают шахту для газет и журналов, копер людского ствола — основная окраса кадра. По сравнению с ним вентиляционный ствол лилипут, он приткнулся к массиву горняцкого квартала, построенного на месте бывшего доломитного карьера. Ныне это один из самых ухоженных уголков города. Здесь расположен цирк, вокруг него море цветов, в основном роз. Но главное украшение местности — фонтан, искрящаяся мириадами брызг башня в венецианском стиле. С наступлением сумерек включается подводный свет, и фонтан поражает прохожих буйствующим разноцветьем красок. Площадь вокруг цирка облюбовала себе молодежь. Сюда приезжают на свидание чуть ли не со всех уголков огромного города, который по площади превосходит Париж.