Последний шанс

У этой загадки — другая отгадка

Иван Иванович не видел никакого смысла держать Тюльпанову под арестом. Во имя чего?

Полковник Строкун убежден, что в машине, из которой обстреляли Тельмановский пост ГАИ, было двое. Но подтвердить это сможет только экспертиза и следственный эксперимент, на что требуется время. А уже на исходе тридцатое апреля, потом будут три дня праздников, время повышенной готовности милиции. Кому же заниматься экспертизой? Не исключено, что баллистическая экспертиза породит новые вопросы, не ответив на прежние. Что она может подтвердить? Что стреляли из того автомата, который позже нашли в канаве, — в этом Иван Иванович и так не сомневался. Стреляли на ходу или с места. Это тоже известно.

Хорошо бы обнаружить в машине отпечатки пальцев Кузьмакова и Дорошенко. Их сравнят с теми, которые есть в картотеке. И тогда можно припереть Алевтину Кузьминичну фактами. А пока — лишь подозрения. При выезде из Донецка в 18.08 с ней в машине, по показаниям Тюльпанова, никого не было.

Правда, за это время она могла доехать от магазина «Акация» до места встречи с Тюльпановым. Но магазин грабили бородатые, а с ней сидел безбородый «мясник» в сером свитере. Неужели успел переодеться за несколько минут, пока они ехали от мебельного до Пролетарского переезда, где их ждал Тюльпанов?

Придется провести следственный эксперимент, — решил Иван Иванович. Но только в том случае, если во время беседы с Шуриным возникнет что-то подозрительное. А если у человека чистое алиби: был на продуктовой базе...

Иван Иванович начинал уже нервничать: все факты какие-то неопределенные, их можно толковать и так и сяк. Даже нечего доложить Строкуну, не говоря уже о том, чтобы за что-то зацепиться, как это ему удалось в случае с Кузьмаковым и Дорошенко.

Иван Иванович встал с кресла и поблагодарил Тюльпанова, к которому испытывал особую симпатию. Вошла Екатерина Ильинична:

— Сани все нет и нет, не знаю, что и думать. Мой академик голоден, рычит по-волчьи. А как у вас дела?

— Уже поговорили... Но мне — в управление.

— Иван Иванович! Чтобы я отпустила вас голодного? Убеждена, что вы за весь день ни разу по-людски не поели.

Он вспомнил холодный бифштекс, который пережевал на ходу, пока нес еду Тюльпановой, и у него вмиг засосало в желудке.

— Времени не хватает, — оправдывался он.

— Мы нужны государству здоровыми, — резонно возразила Генералова. — А с язвой вы будете интересны лишь хирургу и терапевту. За стол! Академик так и сказал: «Подай мне хотя бы одного из Орачей».

Екатерина Ильинична подцепила Ивана Ивановича под руку и повела за собой.

Они спустились на веранду. Именинник уже сидел за столом и озорно, как мальчишка, стучал вилкой и ножом по краю пустой тарелки.

— С голоду умираю! — твердил он.

Екатерина Ильинична поцеловала мужа в макушку.

— Привела Орача. Начинаем.

Стол был богатый, сытный и разнообразный. Все сели, зазвенели ложки и ножи. Компания готовилась к первому тосту.

Зазвонил телефон:

— Саня! — сказала Генералова, вставая из-за стола. — Будет оправдываться... Но выволочки ему не миновать!

Она обращалась ко всем, но Иван Иванович понял, что эти слова предназначались для него.

Генералова выплыла из-за стола, сняла трубку. Лицо ее выразило недоумение:

— Здесь, — подтвердила она. — Здравствуйте, Евгений Павлович. Передаю. — И Орачу: — Вас, Иван Иванович... Разыскали пропажу.

Евгений Павлович был явно расстроен. Говорил сдержанно, старался сохранить спокойствие. Но за долгие годы совместной службы Орач изучил его.

— Погутарил с Тюльпановым? Ну что?

— Бои местного значения, — ответил Иван Иванович, давая понять, что ничего существенного он здесь не обнаружил.

— Кончай именинничать, жду. — И повесил трубку.

После такого заявления начальства аппетит пропадает моментально.

— Извините! — сказал Орач хозяйке дома. — Служба.

Екатерина Ильинична начала готовить ему в дорогу «тормозок».

— У вас с Евгением Павловичем все еще продолжается вчерашний день. Перехватите.

Генералова пошла провожать Орача к машине, которая стояла у ворот. Она несла нажористый сверток. Передала его водителю:

— Сергей, скормите ему хотя бы половину.

Когда машина тронулась, Сергей сказал:

— Иван Иванович, и в самом деле поели бы... Потом будет некогда: вас по рации разыскивал полковник. Я ответил, что вы у Генераловых.

«Что же там стряслось? — с тревогой думал Иван Иванович. — И Саня где-то задержался. Не связаны ли эти события?»

Он взял бутерброд с красной икрой и маслом, начал жевать, не чувствуя вкуса.

— А ты-то? — спросил он водителя.

— Матрена Ивановна закормила до полусмерти, — ответил Сергей.

Войдя к Строкуну, Иван Иванович спросил:

— Что тут случилось?

И увидел Марину. Она сидела в уголке возле стены в привычной для нее позе — вполуоборот: повернуться ей мешала подрезанная когда-то жила на шее.

«Санька!» — забилось, заклохтало сердце всполошившейся квочкой, которую согнали с гнезда. — Неужели что-то с ним?..»

Иной причины, которая заставила бы Марину придти сюда, к ее давнему знакомому Строкуну, не было.

— Сдать оружие, гражданин Орач! — приказал Строкун, поднимаясь из-за стола. — Вы арестованы.

Первой мыслью, промелькнувшей в тот момент в голове Ивана Ивановича, была «разыгрывает».

— Что за дурацкие шутки! — возмутился он.

Но Строкун был по-прежнему суров. Кроме того, в кабинете сидела «посторонняя» — Марина. Нахмурилась, сверлит недобрыми глазами Ивана. Словно обвиняет в тяжком преступлении. Только не помнит Иван Орач за собой грехов.

— Вы же знаете: оружия при мне нет... Да объясните же, в конце концов, что это все значит.

— Гражданин Орач, отставить р-разговорчики! — оборвал его Строкун.

Вышел из-за стола. Демонстративно поставил посреди кабинета стул, как арестованному на допросе. И ткнул на стул указательным пальцем.

Иван Иванович сел. Строкун протянул ему пачку протоколов, подписанных короткой, ломаной на конце подписью: «Крохина М.»

— Гражданка Крохина явилась к начальнику областного управления МВД генералу Гладышеву с повинной, — пояснил Строкун. — Она призналась, что двадцать девятого апреля в восемнадцать ноль две вместе с двумя сообщниками, Иваном Орачем и Александром Орачом, совершила вооруженное ограбление мебельного магазина «Акация». Она «брала» кассу, Александр Орач в это время устроил «шмон» в кабинете директора, а Иван Орач стоял с автоматом в дверях и наводил страх на присутствующих. Для маскировки все трое прикрепили фальшивые бороды. Показания Крохиной убедительны, они не противоречат имеющимся в следствии данным. Вам, гражданин Орач, осталось лишь прочитать показания Крохиной и признаться в содеянном. Если вы вернете следствию награбленное, я по старой дружбе впишу в протокол, что вы это сделали добровольно.

Иван Иванович вскочил со стула:

— Пошли вы... оба!!!

— Гражданин Орач, если вы не прекратите безобразие, я вызову конвой и запишу в протокол, что вы оскорбляли полковника милиции, который находился при исполнении служебных обязанностей.

Иван Иванович взмолился:

— Да мы же сидели с тобой вдвоем, когда позвонил участковый... Решили покончить с курением, я еще выбросил в окно твою последнюю пачку сигарет. И свою тоже.

— Неубедительно, гражданин Орач, — Строкун показал на горку окурков в пепельнице: мол, ссылка на то, что выброшена в окно «последняя пачка» — несостоятельна. — И кто с кем где «сидел» — в протоколе не записано, — делая ударение на слове «сидел», сказал Строкун.

— Да бросьте вы меня разыгрывать! — возмутился Иван Иванович.

Строкун разложил на столе портреты бородатой троицы.

— Подойдите ближе, гражданка Крохина. Кого вы здесь узнаете?

Марина подошла и ткнула пальцем в один из портретов.

— Это он, — она кивнула на Ивана Ивановича. — Это — я, глазастая. А третий — Александр Орач, мой племянник.

— Да ты что, белены объелась! — не выдержал Иван Иванович.

— А ты — мухоморов? — вдруг перешла в атаку Марина. — Отдал распоряжение взять у Саньки подписку о невыезде! И язык не отсох при этом. А ну, покажи, есть он у тебя! — Она подступила к Ивану, намереваясь вцепиться ногтями в его физиономию.

— Но, но! Сообщники! — прикрикнул Строкун. — Марш на свои места!

— Какая-то шизофреничка нагородила черт знает что, и он на основании этого возвел на сына обвинение! Грабил магазин вместе со мной! — заорала она. — Попробуй докажи, что нет! Под расстрелом это же подтвержу! — Ее колотила нервная дрожь.

Конечно же, она была права. Защищая Ивана Орача двадцать лет тому назад, она пошла на нож, на унижение. А сейчас с неменьшим неистовством защищала своего любимца Саню.

— Извини, Марина, — покаялся Иван Иванович. — Перегнул... Решил: пусть все будет по закону. Саня не виновен, так что все встанет на свое место. И еще этот Крутояров мозолил глаза. Я же понимал, что он ждет не дождется, когда я где-то в чем-то ошибусь, допущу какую-нибудь оплошность, и он тут же по инстанции напишет докладную.

— И правильно сделает, — поддержал ретивого служаку Строкун. — А ты, подполковник Орач, не ошибайся и не допускай оплошностей, тогда на тебя докладную не напишут, ограничатся анонимкой.

— Столько случайностей нагромоздилось, — каялся Иван Иванович. — Грабили бородатые в спортивных куртках. Лазня привез к магазину тоже бородатого. Фоторобот определил: Александр Орач. Лазня делает себе «железное» алиби. У Лазни находят деньги. Начальник участка Пряников уговаривает жену Лазни завернуть в тряпочку улики и выбросить их с балкона. На участке, где когда-то работал Саня, процветали Кузьмаков и Дорошенко вместе с «папой Юлей». Причем все это в какой-то мере имело отношение к Сане. Ну, чтобы не было кривотолков, я и приказал Крутоярову делать все по закону. Убежден, что никто ничего плохого в адрес Сани показать не может. Уходя, полушутя сказал: в случае чего — оформите подписку о невыезде. А тут — эта Жеболенкина... Кто мог подумать?

— Кто? Ты и должен был подумать! — опять подала голос Марина. — Он, видите ли, «полушутя»... Ты — полушутя, Крутояров — полусерьезно, а каково Сане? Ты когда-нибудь находился под следствием? Нет? Когда на тебя все глазеют с подозрением. Не бывал — так походи! Чтобы знал, какую долю определил сыну. Двадцать лет в милиции! Очередное звание ему присвоили! Да тебя надо гнать в три шеи по статье несоответствия! Прежде чем предъявить обвинение...

— Марина, да никакого обвинения я не предъявлял! — защищался Иван Иванович.

— Не предъявлял, так способствовал этому, что еще хуже. По отношению к своему сыну! А как же тогда с другими? Ты проверил материалы следствия? Сопоставил показания? Ведь речь идет о сыне! О твоей чести, о твоей гордости, а ты...

— Та́к его, Марина, та́к! — поддержал ее Строкун. — Ему еще никто не говорил правды в глаза. Шепчемся по углам, а сказать в глаза боимся — обидится.

— Почему ты не посоветовался со своим другом и начальником? Почему дал ход делу без его санкции? — бушевала Марина. — Теперь походишь под следствием сам. Попробуй отмыться. Грабил магазин вместе со мной — и все тут!