Магическое растениеводство средней полосы. Том 1

Луизы все не было. Феликс прогулялся вдоль длинного стола, оборудованного лавками по обеим сторонам. За таким столом можно было разместить средних размеров деревенскую свадьбу.

«Или толпу мелких ведьм, — вспомнил Феликс слова Селиверста, — если их здесь будет даже вполовину меньше, чем мест на лавке, плохи его дела».

У стены дома стояла печь-очаг, сложенная из разномастных булыжников, скрепленных между собой закаменевшей от жара и времени красной глиной. Рядом — пара плетеных ротанговых кресел с уютными подушечками на сиденьях. Подушечки были бархатные, расшитые золотом, кресла — самые обыкновенные, какие ставят в ресторанах на летних верандах.

По бокам от потухшего очага, вдоль стены, стояли бочки, накрытые плотными деревянными крышками. Издали бочки выглядели вполне буднично и только вблизи оказалось, что они врощены в землю — из мелкой травки торчали те же упругие лианы. Они обхватывали крепкие деревянные бока бочек и обвивали их в местах, где обыкновенная конструкция предполагала металлические кольца.

«Металл убивает магию», — Феликс погладил деревянные бока, вспоминая, один из ключевых принципов, который, впрочем, повсеместно нарушался. Ведьмы и колдуны так и не смогли толком ему объяснить, почему некоторые из них носят зачарованные кинжалы и металлические амулеты, а другие ходят в одежде на костяных пуговицах и едят деревянными приборами, полностью исключая металл из своего обихода.

Бочек было двенадцать — шесть справа от очага, шесть — слева. Над ними, на стене, висели, ощетинившись метелками вниз, сотни ведьмовских летательных мётел. Они закрывали стену почти полностью. Только над самым очагом расходились в стороны, открывая бронзовый массивный барельеф — двухметровый овальный медальон с женской головой в центре. Портрет, украшенный лентами и цветами, был немногим меньше стоящих на земле бочек.

Было темновато, да и металл от времени покрылся темной патиной, но профиль легко узнавался — прямой нос, красивые губы, длинные волосы, скрученные в плотные жгуты и уложенные в высокую прическу.

Внизу медальона выступала завитушка, очень похожая на морскую волну. Она нависала над очагом и оттого чуть подкоптилась. В слабом свете начинающегося дня Феликс с трудом разобрал выпуклую надпись на ней — «1907».

Он еще побродил по помещению, если таковым можно было назвать пространство с единственной сплошной стеной, хотел потрогать мётлы у крайней бочки, но пара из них сорвались с креплений и с сухим треском упали на землю. Феликс сперва хотел вернуть их обратно, но решил не рисковать возможностью прижизненно защитить курсовую. Мало ли, вдруг это новый метляной вид, который не требует магии для активации и потащит его самоубиваться над лесом без суда и следствия?

Чтобы не провоцировать вероятного противника, Феликс сел в плетеное кресло с твердым намерением больше ничего не трогать и смиренно ждать хозяйку загадочного заведения, отмеченного на маг. карте как «Мётлы и метёлки».

Сидеть оказалось неудобно. Феликс закинул ногу на ногу. Подумал, что выглядит развязно, сел ровно. Новая поза показалась ему излишне напряженной. Он попробовал расслабиться, откинулся на спинку, посмотрел на плетеный потолок. Оттуда высунулась крошечная серая птичка, возмущенно обчирикала стажера и улетела по своим птичьим делам.

Феликс вздохнул и снова закинул ногу на ногу.

«Нормально выгляжу, — оценил он и счел позу, в конце концов, уместной, — она тоже вряд ли у меня зачетку попросит и отправит за мелом в деканат».

Система магического образования, с которой ему уже приходилось сталкиваться, отличалась бо́льшим демократизмом, чем порядки в родном МГУ.

От долгого ерзания тонкая подушечка, лежавшая в кресле, съехала на бок. А вместе с ней и вероятная причина неудобств — курсовая Феликса, ставшая жертвой беспокойной филейной части собственного создателя.

Феликс вскочил.

«И как я её не заметил?!»

Хлипкая книжечка курсовой, прошитая хлопковым шнурочком, полетела на землю. Поверх плавно опустилась маленькая чёрно-белая фотография с красиво обрезанным фигурным краем.

Феликс подобрал курсовую, попытался разгладить листы, исписанные кривыми латинскими строчками, когда не вышло — прокатал о край деревянного стола.

Общая измятость понизилась, но в торце грубо обработанной столешницы оказалась остренькая щепочка, о которую неудачно зацепился краешек первой страницы. Феликс это заметил не сразу — только когда курсовая противно хрустнула, теряя смятый в гармошку титульный лист и вырванный с мясом клок с одного уголка.

Сам не ожидая от себя такого, Феликс прошипел что-то из свежеуслышаных от Катерины Ивановны ругательств — курсовая работа у магов имела традиционную форму и строгие правила оформления: писалась на латыни перьевой ручкой и чернилами. Сам текст он набрал на ноутбуке за пару недель, а вот писанием и переписыванием чистового экземпляра занимался весь ноябрь и половину декабря!

Боясь причинить бесценной рукописи еще больший вред, он медленно и аккуратно уложил её на соседнее кресло в надежде, что в таинственном полумраке навеса Луиза в неё не полезет.

Спохватился, что совсем забыл про фотографию, которая выпала из курсовой. Она упала на землю обратной стороной, подписанной датой, вторившей нависшему над очагом медальону — 1907 год. Феликс подобрал фото, чтобы вложить обратно, между измятых страниц.

Когда он уже занес руку с подрагивающей на ветерке карточкой над креслом, но она задергалась и перевернулась, показывая лицевую сторону.

Феликс остановился, резко дернулся, будто от неожиданного укола булавкой. Поднес фото ближе, всматриваясь в бледное изображение — молодая пара, мужчина и женщина, лет двадцати-двадцати пяти, одетые в белые одежды, чуть обозначенные на фото, размытые. Достоверно разобрать можно было разве что тройную нитку жемчуга на шее у девушки.

Она показалась ему хорошенькая, хоть и не такая красавица, как те же Луиза или Зинаида. Хотя черты лица правильные. Почти. Может, нос чуть крупноват и губы немного тоньше, чем стоило бы иметь... но большие светлые глаза компенсировали все мелкие недостатки и притягивали взгляд даже на этой старой фотографии. Она показалась ему неуловимо знакомой — будто видел её где-то. Мельком на улице или когда-то очень давно?

Припомнить не вышло. Фотография была чёрно-белой, но отчего-то Феликсу показалось, что волосы у незнакомки, уложенные плетеными кольцами на висках, должны быть длинными и золотистыми, как корочка свежеиспеченного хлеба.

При всей размытости снимка именно лица были удивительно четкими. И если девушка казалась Феликсу далеким воспоминанием о чем-то накрепко забытым, то лицо мужчины не вызывало вопросов. Он точно знал этого человека.

Феликс подошел ближе к краю навеса, где было больше света. Да, сомнений не было. Со старинной фотокарточки на него смотрело его собственное, безупречно выбритое и немного бледное, лицо.