Мегрэ и его мертвец

Глава десятая

Первым делом Мегрэ позвонил начальнику уголовной полиции. Комелио это наверняка пришлось бы не по нутру.

— Отлично, дружище. А теперь в постель, сделайте такое одолжение. Остальными займемся завтра. Обоих железнодорожников вызовем.

Речь шла о начальниках станций Годервиль и Муше. Нужно было опознать человека, которого видел один из путейцев, когда тот сошел с поезда 19 января, а второй — когда незнакомец садился в вагон спустя несколько часов.

— Коломбани распорядился. Они уже выехали.

Тут же на стуле сидел и Бронский. Такого множества пивных бокалов и бутербродов ему еще никогда не приходилось видеть. Больше всего чеха поразило то, что никто не думал его допрашивать.

Франсина Латур тоже находилась в кабинете Мегрэ. Будучи твердо уверена, что произошла ошибка, она настояла, чтобы ее впустили. И тогда, как дают ребенку книжку с картинками, чтобы успокоить его, комиссар протянул ей дело Бронского. Молодая женщина внимательно читала досье, время от времени с ужасом поглядывая на своего любовника.

— Что намерен делать? — поинтересовался Коломбани.

— Позвоню Комелио, а потом лягу спать.

— Подбросить тебя?

— Нет, спасибо. Зачем делать лишний крюк?

Мегрэ снова темнил, и Коломбани понимал это. Громко назвав свой адрес, немного погодя комиссар постучал по стеклу.

— Поезжайте вдоль Сены. В сторону Корбей.

Так они встретили рассвет. Комиссар видел, как на берегу, над которым поднимается легкий туман, устраиваются рыболовы, как подходят к шлюзам первые баржи и из печных труб к перламутровому небу поднимаются ранние дымки.

— Чуть выше по течению увидите гостиницу, — заметил он, когда Корбей остался позади.

Вот и гостиница. Тенистая терраса выходила к Сене, вокруг здания беседки; в воскресные дни там, должно быть, толпился народ. Хозяин гостиницы — мужчина с висячими рыжими усами — вычерпывал из лодки воду, на пристани сушились сети.

После нелегкой ночи приятно было идти по росистой траве, вдыхать запах земли и горящих в печи дров, наблюдать, как хлопочет на кухне расторопная служанка, не успевшая причесаться.

— Кофе у вас есть?

— Через несколько минут будет готово. Вообще-то мы еще не открылись.

— Ваша гостья рано спускается?

— Я слышала, она ходила по спальной…

Действительно, наверху раздавались шаги.

— Я для нее варю кофе. Вы ее друг?

— Накройте, пожалуйста, на двоих.

— Конечно. Как же иначе.

Все произошло очень просто. Когда Мегрэ представился и назвал свою должность, женщина немного испугалась, но он приветливо произнес:

— Вы позволите позавтракать с вами?

Возле окна на красной клетчатой скатерти были накрыты два массивных фаянсовых прибора. Из кофейников струился пар. Масло имело привкус ореха.

Нина действительно косила, причем ужасно. Она это знала, и когда заметила, что ее разглядывают, покраснела и застеснялась.

— Когда мне было семнадцать, — объяснила она, — мама заставила меня сделать операцию: левый глаз у меня косил вправо. После операции стал косить в другую сторону. Хирург предложил сделать новую операцию бесплатно, но я отказалась.

Правда, уже немного погодя этого недостатка вы почти не замечали. И даже находили ее почти красивой.

— Бедный Альбер! Знали бы вы его! Всегда такой веселый, доброжелательный.

— Он вам кузеном приходился?

— Троюродный или четвероюродный брат.

Акцент придавал ее речи особую прелесть. Но больше всего в Нине поражала безграничная потребность любви. Не любви к ней самой, а потребность излить ее на ближнего.

— Мне было почти тридцать, когда я лишилась родителей. Я была старой девой. У родителей водились кое-какие деньги, и я никогда не работала. В огромном нашем доме мне было тоскливо, и я уехала в Париж. Альбера я знала понаслышке и решила повидаться с ним.

Ну, разумеется, Мегрэ понял: Альбер был тоже одинок. Должно быть, Нина окружила его заботой, к какой он не привык.

— Знали б вы, как я его любила! Я никогда не просила его любить меня, вы понимаете? Это было невозможно. Но он говорил, что любит. Я делала вид, что верю. Мы были счастливы, господин комиссар. Уверена, он тоже был счастлив. Как же иначе? Недавно мы отпраздновали годовщину нашей свадьбы. Что произошло на скачках, не знаю. Несколько раз он оставлял меня на трибуне одну: ходил делать ставки. Вернулся какой-то встревоженный, то и дело оглядывался, словно искал кого-то. Настоял, чтобы мы поехали домой на такси, и все время смотрел назад. Не остановил мотор возле нашего дома, а зачем-то велел шоферу ехать дальше. Тот довез нас до площади Бастилии. Альбер вышел, а мне сказал: «Поезжай домой одна. Через час-два вернусь». Его кто-то преследовал. Но в тот вечер он не вернулся. Позвонил и сказал, что придет утром. На другой день два раза звонил…

— Это было в среду?

— Да. Когда позвонил во второй раз, велел, чтоб не ждала его, а сходила в кино. Мне не хотелось, но он настоял. Чуть не рассердился. Я и пошла. Вы их арестовали?

— Всех, кроме одного. Этого тоже скоро поймаем. Не думаю, чтоб он был опасен, тем более, мы знаем, кто он, знаем приметы.

Мегрэ даже не подозревал, сколь он близок к истине. В эту самую минуту детектив из полиции нравов обнаружил Сержа Мадока в борделе на улице Ля Капелль, грязном заведении, посещаемом главным образом арабами. Он туда забрался накануне вечером и упорно не желал уходить.

Сопротивления, однако, он не оказывал. Он был настолько пьян, что в полицейский фургон его пришлось нести на руках.

— Что вы теперь намерены делать? — поинтересовался Метра, набивая трубку.

— Не знаю. Скорее всего, вернусь на родину. Содержать ресторан в одиночку мне не под силу. Да и нет тут у меня никого.

Повторив последнее слово, женщина оглянулась вокруг, словно ища, на кого бы излить свою нежность.

— Не знаю, как жить дальше.

— А что если ребенка усыновить.

Нина посмотрела недоверчиво, но потом улыбнулась:

— Вы думаете, это возможно? Мне позволят?

Идея эта так быстро возникла и обрела форму, что Мегрэ расстроился. Хотя фраза вырвалась не вполне случайно, он хотел лишь прощупать почву. Мысль эта родилась во время поездки сюда, в Корбей. Одна из тех фантастических, бредовых идей, которые рождаются в полузабытье или в состоянии полного физического истощения, всю несуразность которой осознаешь лишь наутро.

— К этому разговору мы еще вернемся. Мне хотелось бы с вами еще раз встретиться, если позволите. Нужно уладить с вами кое-какие денежные дела: нам пришлось открыть ваш ресторан.

— Вам известен такой ребенок?

— Видите ли, мадам. Есть один ребенок, который через несколько недель или месяцев может стать сиротой.

Нина покраснела до корней волос. Мегрэ тоже: он уже жалел, что заговорил об этом.

— Это младенец, да? — сбивчиво спросила женщина.

— Да, совсем крошка.

— Он же не виноват ни в чем.

— Нисколько.

— И не обязательно, чтобы он стал…

— Простите, мадам. Мне пора в Париж.

— Я подумаю.

— Не думайте слишком много. Зря я затеял этот разговор.

— Нет, вы сделали правильно. Нельзя ли мне взглянуть на него? Скажите, мне позволят?

— Разрешите задать еще один вопрос. Альбер говорил, будто вы меня знаете. Не помню, чтоб я когда-нибудь видел вас прежде.

— Зато я вас видела. Правда, давно. Мне тогда едва исполнилось двадцать. Матушка была еще жива, мы с ней поехали в Дьепп…

— Отель «Босежур», — воскликнул комиссар. В этой гостинице они с женой провели две недели.

— Все обитатели гостиницы только о вас и говорили и тайком разглядывали…

На пути в Париж, проезжая мимо залитых солнцем полей, Мегрэ испытывал какое-то необычное чувство. На живых изгородях набухали почки.

«Славно было бы взять отпуск», — подумал он, возможно, вспомнив дни, проведенные в Дьеппе.

Мегрэ понимал, что ничего подобного с ним не произойдет, хотя такие мысли и появлялись у него время от времени. Это было вроде простуды, которую излечивала напряженная работа.

Вот и предместья… Мост Жуэнвилль…

— Поезжай на набережную Шарантон.

Бистро оказалось открытым. У Шеврье был несколько обескураженный вид.

— Хорошо, что вы приехали, шеф. Мне позвонили, сказали: все кончено. Жена не знает, ехать на рынок или нет.

— Как ей будет угодно.

— Сидеть тут больше ни к чему?

— Совершенно ни к чему.

— Спрашивали, не видел ли я вас. Наверное, повсюду искали — и дома, и в управлении. Не позвоните на набережную Орфевр?

Комиссар заколебался. На этот раз силы у него действительно были на исходе. Хотелось лишь одного: забраться под одеяло и уснуть. Сном крепким и без сновидений.

— Ставлю пари — просплю целые сутки.

К сожалению, он ошибался. Столько спать не дадут. На набережной Орфевр — и в этом он сам виноват — укоренилась привычка беспокоить Мегрэ по любому пустяку.

— Что будете пить, комиссар?

— Кальвадос, раз настаиваешь.

Начав с кальвадоса, он тем же мог и кончить.

— Алло! Кто меня спрашивает?

Звонил Бодэн. Про него Мегрэ совсем забыл. Как и о других детективах, которые продолжали дежурить в разных районах Парижа.

— Я нашел письмо, шеф!

— Какое письмо?

— До востребования.

— Ах, да. Вот и отлично.

Бедняга Бодэн. Не оценили по заслугам его старания!

— Вскрыть конверт и сообщить, что в нем находится?

— Как хочешь.

— Сейчас посмотрим. Письма никакого нет. Железнодорожный билет, и только.

— Превосходно.

— Вы знали о нем?

— Догадывался. Первый класс. Билет Париж — Годервиль и обратно.

— Совершенно верно. Тут вас начальники станций дожидаются.

— Пусть ими Коломбани займется.

Прихлебывая кальвадос, Мегрэ улыбнулся слегка. Вот еще один штрих к портрету маленького Альбера. Человека, которого он не знал при жизни, но чей образ восстановил как бы из кусочков мозаики.

Подобно многим любителям скачек, Альбер имел привычку смотреть под ноги. Подчас среди выброшенных бумажек попадался и выигрышный билет.

В то же роковое утро вместо билета тотализатора ему случилось найти железнодорожный билет.

Если б у него не было этой страсти… Если б он не заметил человека, из чьего кармана выпал билет… Если б название станции не напомнило ему об убийствах, совершенных «пикардийской бандой»… Если б на лице не отразились охватившие его чувства…

— Бедный Альбер! — вздохнул Мегрэ.

Да, тогда бы он остался жив. Но в таком случае после пыток и истязаний погибло бы еще несколько престарелых супружеских пар.

— Жена готова прикрыть лавочку хоть сию минуту, — обратился к нему Шеврье.

— Ну и пусть прикрывает!

Потом мелькали улицы, возникла астрономическая сумма на счетчике, мадам Мегрэ, после знакомства с Ниной показавшаяся комиссару не такой уж заботливой и нежной.

Когда муж юркнул под одеяло, она решительно произнесла:

— Сниму телефонную трубку и никому не открою дверь.

Мегрэ услышал лишь начало фразы…