Числа Харона

IV

Служащий Юзеф Лопушняк работал в бюро регистрации населения более двух лет и с самого начала действовал на нервы начальнику, пану Владиславу Соммеру. Причина заключалась отнюдь не в игнорировании поручений начальства, а наоборот, в их немедленном и безупречном исполнении. Такое трудолюбие заслуживало похвалы, если бы, справившись с задачей, Лопушняк занимался тем, чем остальные его коллеги, то есть читал газеты или дискутировал о политике. Но ему это быстро надоедало, поэтому он покидал общество и начинал шарить по архиву. Результатом его поисков всегда было то, что Лопушняк находил какие-то недостатки, которые требовали устранения, или пробелы, что надо было заполнить. В первый же месяц он заметил, что до сих пор каталог производился спустя рукава. Аккуратный служащий решил это изменить и выполнил обещание. Через год напряженного труда каталог стал образцовым — Лопушняк оборудовал его системой отсылок к различным подкаталогам, в которые добавил копии карточек.

Господина Соммера так порадовала аккуратность нового работника, что он решил позаботиться о премии для него. И тогда случилось нечто неожиданное, а шеф долго проклинал свою доброту и заботу о неоперившихся подчиненных. Ибо руководитель отдела V-a магистрата, пан Росинкевич, кисло заметил, что если новый работник отыскал такие нарушения, то до сих пор дела в архиве велись невесть как. И что он, Росинкевич, отныне категорически требует, чтобы в годовых отчетах подавался перечень новых усовершенствований и улучшений. Услышав такое, пан Соммер заставил остальных работников выполнять дополнительные обязанности, в результате чего молодого архивариуса все немедленно возненавидели. Его окружало двойное пренебрежение: не только шефа, которому приходилось контролировать все сверхурочные задания, но и коллег, которым пришлось оставить газеты, спорт и политику и упорядочивать старые акты и записи. Аккуратного Лопушняка эта атмосфера в отделе отнюдь не смутила, поскольку теперь он пользовался поддержкой начальника и мог смело ожидать перемен к лучшему в своей карьере. Кроме того, его страсть к порядку была настолько пылкой, что архивариус не обращал малейшего внимания на препятствия, которые могли бы ему помешать в классификации, исправлении и улучшении существующей системы. Поэтому не удивительно, что, увидев вопрос, записанный в блокноте Попельского, и убедившись, что за временную утрату рабочего места он не сможет в тот день эффективно работать, Лопушняк решил облегчить задачу полицейскому, измученному ночными поисками. К тому же, его разохотило скрытое желание участия в запутанном следствии, о котором служащий, страстный любитель детективных романов, которому, несмотря на желание, не суждено было стать юристом, мечтал с детства.

Увидев теперь недоверие и удивление, которые звучали в вопросах Попельского, который уже совсем очухался от сна, Лопушняк ощутил немалую гордость. Это было ему лучшей наградой.

— Хая Лейбах, иудейской веры, дочь Майера, владельца кабака, и Ройзи, родилась в 1860 году в Коломые, — запинаясь, читал Лопушняк, чуть смущенный пристальным взглядом Попельского и полумраком, что царил в подвале, куда, заметив резкое утреннее солнце и чрезмерный интерес остальных работников архива, затащил его детектив. — В 1882 году ее удочерила семья Адама и Валерии Литовских из Львова. Названный отец был сапожником и вскоре умер. С тех пор Хая Лейбах звалась Ганна Литовская.

— Очень странным мне кажется удочерение двадцатидвухлетней женщины! — изумленно молвил Попельский.

— О, в наших книгах есть еще причудливее дела. Это удочерение является, я бы сказал, абсолютно типичным, поскольку касалось особы иудейской веры, которая, вероятнее всего, хотела официально изменить национальность. Ее приемные родители наделили девушку польским именем и фамилией, римско-католическим вероисповеданием, а сами, видимо, получили за это кругленькую сумму. Возраст Хаи Лейбах полностью освобождал их от обязанности заботиться о ней.

— Скажите, а в адресных книгах есть какие-то сведения о жизни Ганны Литовской?

— Конечно, — Лопушняк аж засиял. — На основании наших книг и благодаря различным подкаталогам можно создавать детальные жизнеописания львовян. Итак, Анна Литовская с 1882 до 1885 года жила на Кульпарковской. В графе «профессия» указано: «актриса». К сожалению, мне неизвестно, в каком театре она выступала. Маленькие театральные коллективы и странствующие труппы, к большому сожалению, пренебрегли распоряжением австрийских властей, которые касались ведения личных дел своих членов. В отчетах крупных театров фамилия Литовская не появляется вообще, нет и ни одной подобной… — Лопушняк перевел дыхание, собираясь сообщить важную информацию. — В 1885 году Ганна Литовская выходит замуж во Львове. Ее мужем стал граф Антоний Бекерский, российский подданный, владелец имения в Едлянце возле Люблина. Семья Бекерских поселилась во Львове на улице Сикстуской. В 1888 году у них родился единственный сын, Юзеф-Мария Бекерский. Через два года они вернулись в Едлянец…

— Повторите, что вы сказали! Это невероятно! — Попельский схватился за голову.

— То, что они жили во Львове? — архивариус взглянул на детектива и пожал плечами. — Нет тут ничего невероятного. Императорско-королевский закон от 1798 года, известный под латинским названием «De matrimonium cum embus extraneis contraete»[64] позволяет так называемый Dulgung, то есть проживание иностранца, который…

— Повторите! — Попельский вскочил с места и потянул Лопушняка за хилые плечи. — Как зовется их сын?

— Юзеф-Мария Бекерский. Родился в 1888 году, ныне владелец имения в Стратине, Рогатинский уезд.