Автограф президента. Роман-воспоминание

Дик снова закрыл кейс, поставил его на пол и только после этого протянул мне конверт.

Он не был запечатан. Сверху в нем лежали два новеньких американских паспорта. Я открыл первый из них и убедился, что он действительно оформлен на имя Вдовина Михаила Ивановича, о чем свидетельствовали не только моя фамилия и другие данные, но и моя фотография, наклеенная в положенном месте.

Я неторопливо пролистал весь паспорт и с заинтересованным видом рассмотрел все подписи, печати и визовые отметки. Затем так же неторопливо и внимательно я пролистал второй паспорт, оформленный на имя Вдовиной Татьяны Петровны, и убедился, что, как и положено, на фотографии, вклеенной в этот паспорт, моя жена запечатлена вместе с Иришкой. Впрочем, удивительного в этом ничего не было: фотографии, наклеенные в американские паспорта, были аналогичны тем, которые я сдал в консульское управление нашего МИДа.

Закончив просмотр паспортов и положив их на стол, я достал из конверта безотзывный аккредитив известного американского банка. Убедившись, что в аккредитиве действительно проставлена сумма в пятьдесят тысяч американских долларов и что он оформлен на предъявителя, я положил его рядом с паспортами.

Последним я достал из конверта сложенный вдвое лист плотной мелованной бумаги с водяными знаками. Развернув его, я сразу обратил внимание на броский заголовок «Специальный мандат» и темно-красный кружок диаметром около пяти сантиметров, из-под которого торчали два коротких двухцветных витых шнурочка. Я тут же узнал тисненую личную печать президента Соединенных Штатов, знакомую мне по неоднократно виденным в договорно-правовом отделе МИДа советско-американским договорам.

Но меня интересовала не только печать, но и текст, отпечатанный крупным латинским шрифтом с небольшим наклоном вправо. А текст гласил следующее:

«Настоящим предписываю Государственному департаменту и Службе иммиграции и натурализации Соединенных Штатов разрешить въезд и проживание в США в соответствии с законом № 110 нижепоименованным лицам:

Вдовину Михаилу Ивановичу — 1-му секретарю Посольства СССР;

Вдовиной Татьяне Петровне — его жене;

Вдовиной Ирине — его дочери;

а также гарантирую им предоставление американского гражданства и всех прав и свобод, которыми пользуются граждане США.

Поименованных лиц поручается сопровождать офицеру Центрального разведывательного управления США Ричарду Палмеру, на которого возлагается вся полнота ответственности за обеспечение их личной безопасности и благополучное и надлежащее оформление всех процедур в соответствии с законом № 110…»

«Так вот почему Дик не советовал мне с ним ссориться и заверял, что он мне еще пригодится! — подумал я. — Еще бы! Сам президент Соединенных Штатов наделил его такими полномочиями!»

В заключительном абзаце «Специального мандата» говорилось:

«…Чрезвычайному и Полномочному Послу и Генеральному консулу Соединенных Штатов предписывается оказывать м-ру Палмеру всяческое содействие в успешном выполнении возложенной на него миссии».

Под текстом — коротенькая приписка: «Президент Соединенных Штатов» и соответствующая подпись.

Этот документ «повязал» их всех: и президента, и ЦРУ, и госдепартамент, и Службу иммиграции и натурализации, и посла вместе с генконсулом!

Пока я просматривал содержимое конверта, Дик не сводил с меня глаз, внимательно наблюдая за моей реакцией. Заметив, что я закончил чтение, он спросил:

— Ну как, это вас устраивает?

Я все так же неторопливо сложил вдвое документ и вместе с американскими паспортами и аккредитивом на пятьдесят тысяч долларов США положил его в конверт. Нежно поглаживая конверт рукой, словно наслаждаясь его содержимым, я посмотрел на Дика и ответил:

— О’кэй, теперь я вижу, что Си-ай-эй, — я четко, выделяя каждую букву английской аббревиатуры ЦРУ, произнес название ведомства, проявившего такую завидную оперативность, — действительно солидная фирма!

Я сказал это совершенно искренне, потому что ЦРУ сумело даже президента заставить служить своим интересам! Впрочем, в этом не было ничего удивительного: ходили слухи, что в молодости президент Соединенных Штатов был осведомителем то ли ФБР, то ли ЦРУ, так что, видимо, давно был приучен выполнять подобные просьбы.

Дику понравился мой ответ. Он покровительственно улыбнулся и сказал:

— В таком случае вызывайте поскорее вашу семью и — милости просим!

По знаку Дика к нашему столу подскочил официант, открыл бутылку и наполнил бокалы шампанским.

Произошло это очень кстати. Если бы Дик не догадался заказать шампанское, мне пришлось бы самому сделать этот заказ, а значит, потерять время, расписанное сейчас по минутам. К тому же Дик наверняка в обстановке доверия, установившейся после просмотра документов, начал бы задавать мне вопросы, на которые я не собирался ему отвечать. Теперь же партия переходила в форсированное окончание.

Дик первым поднял свой бокал и произнес короткий, но эффектный тост.

— Майк, я предлагаю выпить за ваш бизнес!

Я не торопился брать свой бокал, потому что это был сигнал к началу важнейшего и самого сложного этапа мероприятия, который назывался «выход из ресторана». Три предыдущих этапа: вход, встреча и получение документов прошли удачно, и теперь, прежде чем подать сигнал, я еще раз отфиксировал в памяти расположение конверта, бутылки, Дика, официанта, Сердюка, посетителей ресторана, прикинул направление своего движения и лишь после этого взялся за бокал.

Я очень люблю шампанское и с удовольствием выпил бы вместе с Диком по поводу успешного завершения операции, но я не стал этого делать, да и не успел бы, поскольку в тот момент, когда мои губы коснулись бокала, в зале ресторана внезапно погас свет.

Все дальнейшее происходило настолько быстро и четко, как будто многократно репетировалось на месте событий. Все посвященные в суть операции участники действительно репетировали, только не на месте, а по схеме, любезно нарисованной Сердюком.

Еще в ходе этих репетиций у меня возникла мысль первым движением схватить не конверт, а бутылку и на прощание врезать Дику по черепу. Но после тщательного обдумывания всех возможных последствий и консультаций со Скворцовым я отказался от этого варианта, хотя он и казался мне весьма перспективным. И отказался не столько потому, что сначала по логике операции следовало хватать не бутылку, а конверт с документами, ради которых я и пришел в ресторан, и даже не потому, что не к лицу образованному и в общем-то достаточно воспитанному человеку, тем более дипломату, заниматься международным хулиганством.

Главным аргументом было то, что мы имели на Дика кое-какие виды и хотели, чтобы он вышел из этой истории в полном здравии и с минимальным ущербом для здоровья, то есть без серьезных повреждений, которые в дальнейшем могли бы отразиться на его моральном и физическом состоянии и служебной карьере.

В наступившей кромешной темноте я моментально схватил конверт и устремился по пути, известному только мне и Сердюку. На ходу я расстался с конвертом, потому что выбираться с ним из ресторана при всей гарантированной безопасности моего бегства было бы просто неразумно: в случае моего задержания меня уже ничто не спасло бы от крупных неприятностей, а если при мне не будет этих документов, то я смогу еще поторговаться.

За моей спиной раздавались вопли публики, звенела посуда, опрокидывались столы и стулья, в разных местах зала вспыхивали драки — то есть все происходило именно так, как срежиссировал этот спектакль Сердюк. Где-то там, в этой мятущейся, охваченной паникой толпе, рыча от ярости и разбрасывая в стороны перепуганных женщин и дерущихся мужчин, рвался к выходу из ресторана осатаневший Дик. Почему именно к выходу? Да потому, что в первую минуту, ослепнув от неожиданно наступившей темноты, он инстинктивно устремился туда, куда по обывательской логике должен был броситься и я.

Но уже во вторую минуту моя мгновенная реакция на отключение света и столь же мгновенное исчезновение в заданном направлении должны были навести его на мысль, что все происходящее в ресторане не является нелепой случайностью, ибо это комбинация по захвату важных документов, организованная на высоком профессиональном уровне, а следовательно, все попытки перехватить меня на выходе из ресторана или у машины обречены на неудачу, потому что настоящий профессионал всегда уходит в противоположном от общедоступного выхода направлении.

И тогда Дик понял, что, несмотря на то, что в ресторане и вокруг него были люди Бодена, мне все равно удастся уйти, и что теперь его ждут крупные неприятности. Он громко выругался и прекратил бесполезную погоню.

Но мне было не до Дика и его переживаний. Я мчался по вызубренному на память и многократно мысленно пройденному маршруту, в несколько прыжков преодолевал коридоры, короткие лестничные марши, полуподвальные и подвальные переходы, в двух местах предусмотрительно приготовленными брусьями забаррикадировал за собой двери, чтобы отсечь возможную погоню, хотя ни один из посетителей ресторана без предварительной подготовки ни за что не повторил бы этот замысловатый маршрут.

К ручке одной из дверей, ведущей в подземную галерею, был подвешен электрический фонарик, но это было так, на всякий случай, если в подземной галерее, по которой мне предстояло пробежать заключительный участок маршрута, вдруг не окажется света. Но свет горел, фонарик был мне не нужен, но я все же прихватил его с собой и бежал до тех пор, пока не увидел еще одну дверь, закрытую на внутренний засов. Отодвинув засов, я открыл дверь и оказался в маленьком глухом дворике за два квартала от ресторана «Карпаты».

Здесь не было кустов, но тем не менее «случайно» стояла задрипанная маленькая машинка неизвестной мне марки с местным номером. Если бы я не знал, что эту машинку к операции готовили отличные механики, я бы, наверное, усомнился в ее способности вообще тронуться с места, не говоря уже о том, что мне предстояло проделать на ней значительную часть пути до советского посольства.

Но я это знал, поэтому не удивился, когда мотор завелся с полуоборота и глухо заурчал сотней лошадиных сил. Мощность мотора явно не соответствовала размерам машинки, но меня это тоже не удивило: машинку готовили по спецзаказу, мощный мотор гарантировал ей хорошее стартовое ускорение и возможность ухода от любой погони.

Я бросил фонарик на сиденье, быстро снял пиджак, сорвал галстук, напялил на себя замызганную кожаную куртку, валявшуюся на сиденье, из «бардачка» вытащил такую же замызганную кепку и таким образом в считанные секунды кардинально изменил свой внешний вид.

Затем я рывком тронул машинку с места и выскочил из дворика на улицу, ведущую в сторону посольства. Сделав несколько поворотов, я убедился, что за мной никто не едет, хотел снизить скорость, но мое возбуждение требовало выхода, и я гнал по пустынным улицам до тех пор, пока не оказался на маленькой улочке в аристократическом районе города. Приткнувшись к тротуару возле мусорного бака, чтобы моя машинка не бросалась в глаза рядом с шикарными лимузинами жителей аристократического квартала, я не стал глушить мотор, чтобы в любой момент можно было уехать.