Автограф президента. Роман-воспоминание

Глава 16

Меня провожал почти весь мужской состав посольства. Правда, со стороны это выглядело так, как будто провожали не меня, а артистов балета Большого театра, улетавших по счастливому совпадению в Союз тем же рейсом Аэрофлота. Они об этом, конечно, не догадывались и принимали эти теплые проводы исключительно на свой счет.

Я скромно стоял среди обласканных вниманием звезд советского балета, которых плотным кольцом окружили благодарные ценители их таланта, и через головы миниатюрных балерин поглядывал по сторонам, ожидая, что вот-вот появятся Боден и его не разбирающиеся в балете сотрудники и испортят нам все впечатление от успешно закончившихся гастролей.

Несколько раз пробежал озабоченный представитель Аэрофлота, артисты балета пришли в легкое возбуждение, и до меня донеслись слова о том, что вылет задерживается по техническим причинам. В голову полезли разные нехорошие мысли.

Но время шло, Боден не появлялся, вскоре наконец объявили посадку, и я, зацелованный друзьями, словно примадонна Большого театра, в сопровождении генерального консула и еще нескольких дипломатов проследовал на летное поле. Но на душе по-прежнему было неспокойно.

Я шел к самолету и вспоминал, как однажды моему коллеге понадобилось быстренько исчезнуть из одной африканской страны. Он без помех сел в самолет, и самолет даже взлетел, но неожиданно столкнулся с грифом, повредил локатор и вынужден был снова приземлиться. Пока чинили локатор, обстановка вокруг него резко осложнилась, и нам стоило большого труда вызволить его из переделки, в которую он попал из-за какой-то неразумной птицы.

Но в этой стране грифы не водились, мы благополучно взлетели и вечером того же дня были в Москве…

А еще через несколько дней, подробнейшим образом отчитавшись за проделанную работу, я уже вместе с Татьяной отдыхал в сочинском санатории имени Ф.Э.Дзержинского.

Тем, кому не довелось и, возможно, никогда не доведется отдыхать в этом санатории, поясню, что все четыре корпуса, расположенные вокруг фонтана чуть ниже здания столовой, если встать лицом к Черному морю, имеют не только свои порядковые номера с первого по четвертый, но еще и имена собственные. Эти имена были придуманы еще в давние послевоенные времена острословами из числа отдыхающих чекистов. Один из корпусов получил название «Коварство и любовь», другой «Песок и глина», есть еще «Дворянское гнездо» и «Собака на сене».

Почему они были так названы, тому, кто хоть раз отдыхал в советских санаториях или домах отдыха, догадаться не сложно, обладая даже весьма заурядным воображением. Впрочем, на отдыхе у всех, за редким исключением, это самое воображение разыгрывается с необычайной силой.

Нас с Татьяной поселили в корпусе, в котором большей частью отдыхали сотрудники с женами, за что он и был прозван «Собака на сене».

Однажды утром я лежал на пляже и нежился под нежарким сентябрьским солнцем, ожидая, когда с мацесты вернется Татьяна, чтобы, вопреки строжайшим запретам врачей, сразу же после омовения в лечебной ванне затащить ее в море. Мне удалось отвертеться от всяких процедур, хотя мой лечащий врач категорически настаивал на этом, обнаружив у меня «крайнее истощение нервной системы», и поэтому я большую часть светового дня торчал на пляже.

Подходила к концу третья неделя нашего отдыха, я, в отличие от Татьяны, успел уже неплохо загореть, хотя у меня оставались еще значительные резервы…

С этой моей способностью здорово, до неприличия загорать связана одна забавная история.

Примерно через год после описываемых событий меня направили работать резидентом КГБ в одну африканскую страну, где я опять-таки в силу своих профессиональных устремлений задумал подружиться с одним очень симпатичным аборигеном моих лет. Главным для меня, конечно, была не его экзотическая внешность и даже не одинаковый возраст, а то, что он по счастливому совпадению занимал пост заместителя начальника местной службы безопасности. Я довольно часто встречался с ним по служебным делам, стараясь на этой благодатной почве перевести отношения на неофициальную основу. Но у меня ничего не получалось: несмотря на все мои телодвижения, абориген строго придерживался требований должностных инструкций и ни на какие частные беседы с иностранцем, пусть и представителем дружественной страны, не соглашался.

Так и не добившись положительного результата, я уехал в отпуск. Отдыхал, как всегда, на берегу Черного моря и через два месяца вернулся в страну, сохранив хотя и не весь, но значительную часть своего южного загара.

В один из первых же дней, полный профессионального энтузиазма, я посетил службу безопасности, и мой коллега встретил меня удивленным возгласом:

— Месье, где вы так загорели?

Кто никогда не бывал в Африке, видимо, по наивности полагает, что все, кого угораздило родиться с белой кожей, должны загорать там по меньшей мере не хуже, чем на черноморских курортах. Это глубочайшее заблуждение: большое количество влаги в атмосфере задерживает ультрафиолетовые лучи, поэтому загореть в Тропической Африке невозможно. Именно поэтому мудрая природа выкрасила африканцев в темный цвет, так как темная кожа дает им возможность улавливать столь необходимые для нормального существования ультрафиолетовые лучи, а совсем не для того, чтобы человечество потом разбиралось в расовых проблемах. Что касается европейцев и прочих бледнолицых, то они под лучами тропического солнца, как ни странно, сначала желтеют, а потом приобретают какой-то нездоровый, землистый оттенок. Пока ты находишься в африканской стране и тебя окружают такие же, как ты сам, пожелтевшие соотечественники, на этот феномен как-то не обращаешь внимания. Но поезжайте как-нибудь в аэропорт Шереметьево, когда там приземлится авиалайнер из Гвинеи или Нигерии. Первое, что вам сразу бросится в глаза, это цвет лиц обожженных тропическим солнцем соотечественников.

Так вот, мой африканский коллега был весьма удивлен, когда я предстал перед ним в таком «экспортном исполнении», а я возьми и брякни:

— Это еще что! Видели бы вы меня неделю назад, тогда цвет моей кожи ничем не отличался от вашего.

Сказал и выругался про себя на французском языке, на котором, в соответствии с государственным языком страны пребывания, и велась наша беседа. А выругался потому, что, как мне показалось, я ляпнул явную бестактность: намек на темную кожу мог обидеть чувствительного к любым проявлениям расового превосходства африканца, после чего не только неофициальные, но даже официальные отношения с ним были бы вконец испорчены.

Но мои опасения оказались напрасными. Он широко улыбнулся, обнял меня за плечи, усадил в кресло, мне даже показалось, что он хотел назвать меня «братом», но в последний момент воздержался, решив, что для начала с меня хватит и оказанных мне впервые за период нашего знакомства знаков внимания.

С этого момента мы стали большими друзьями, а еще через некоторое время, не без определенных усилий с моей стороны он стал верным и надежным помощником в нашей общей борьбе с происками империалистов. Действительно, в нашем деле никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. А такая метаморфоза в его отношении ко мне объяснялась тем, что ему польстило, что белый человек, да еще дипломат великой державы, в больших количествах вырабатывает пигмент только ради того, чтобы внести свой вклад в борьбу с расовой дискриминацией.

Вообще, надо сказать, в Африке со мной случалось много удивительных историй, намного больше, чем в других частях света, где мне довелось совмещать дипломатическую и разведывательную работу, но не хочется отвлекаться от основной темы.

…Итак, лежу я на пляже у самой береговой кромки, усыпанной отшлифованной галькой, ожидаю Татьяну и мечтаю, как вечером мы отправимся с ней вдвоем в ресторан «Магнолия», чтобы отметить двенадцатую годовщину одного интимного события, которое произошло в санатории «Сочи» и с которого, можно сказать, и началась наша семейная жизнь. Когда мы вместе, мы всегда отмечаем эту дату, связанную для нас с самыми волнующими и приятными воспоминаниями, во всяком случае, более приятными, чем отдельные эпизоды нашей последующей совместной жизни. Может, мы потому и возвращаемся к этим давним воспоминаниям, чтобы снять негативные наслоения, которые неизбежно с годами появляются в отношениях даже между самыми близкими людьми.

Лежу я себе под солнцем, добираю остатки загара до предела, отпущенного мне щедрой природой, пребываю, можно сказать, в прекрасном расположении духа, и внезапно все полетело к черту.

Началось с того, что без десяти одиннадцать заработало пляжное радио и дежурный врач стала рассказывать ужасные истории про кишечные заболевания. Она рассказывала их с таким энтузиазмом, как будто это была исключительно ее заслуга, что на Земле существуют эти самые кишечные заболевания, благодаря которым ей и ее коллегам до конца их дней не грозит безработица.

Потом ровно в одиннадцать к микрофону, установленному на аэрарии, подошел энергичный инструктор лечебной физкультуры и стал призывать всех отдыхающих сделать гимнастику. Отдыхающие дружно встали с лежаков и по его команде стали махать руками и вертеть различными частями тела.

Я не откликнулся на его страстные призывы и продолжал нахально лежать. Во-первых, я с детства не любил массовых занятий физкультурой, да и за время пребывания за границей, несомненно, под пагубным воздействием буржуазной пропаганды, упорно насаждавшей индивидуализм и эгоцентризм, у меня заметно притупился стадный инстинкт. Во-вторых, до обеда я успевал наплавать пару километров, а после обеда мы с Татьяной играли в теннис или волейбол, вечером ходили на танцы в соседние санатории, так что нагрузки мне хватало и без этих примитивных упражнений, которыми потчевал отдыхающих инструктор физкультуры.

Наконец он угомонился, и отдыхающие с воплями бросились в набежавшую волну, совершенно позабыв о том, что в морской воде полно всяких кишечных палочек и прочей заразы, о которой им только что вещала дежурный врач.

Только я снова расслабился, решив немного вздремнуть, как пляжное радио заработало вновь и бодрый голос дежурной медсестры произнес:

— Отдыхающий из третьего корпуса, тридцать второй палаты, вас просят срочно зайти к начальнику санатория! Повторяю…

Пока она еще раз повторяла эту хитромудрую фразу, которой пользовалась администрация санатория, чтобы, не называя чекистов по фамилии, вызывать их к начальнику санатория, врачам и в другие места, все, кто был в этот момент в море, посмотрели на берег, а все, кто находился на берегу, — в сторону выхода с пляжа. Чекисты вообще, как известно, народ очень любознательный, жены их в этом отношении тоже ничем не отличались от остальных советских женщин, поэтому все проявили живой интерес к тому, кто же этот счастливчик, а возможно, провинившийся или нарушитель санаторного режима, который удостоился высокой чести попасть на аудиенцию к начальнику санатория.

Один я остался лежать в прежней позе, потому что это мы с Татьяной поселились в тридцать второй палате третьего корпуса и именно меня жаждал лицезреть начальник санатория. Когда прошло некоторое время и отдыхающие, устав ждать и так и не удовлетворив свое любопытство, продолжили купаться или загорать, я спокойно поднялся с лежака, натянул белые шорты и пижонскую маечку «маде ин не наше», купленные по случаю в последней командировке, надел «адидасовские» кроссовки, в которых я ездил в Олимпик-парк на душевную беседу с Ричардом Палмером, и незаметно удалился.