Стая Тамерлана

«Неужели оба голубчика решили разделить со мной обед?» — подумал Юрий. Но нет, помощник вышел, неплотно прикрыв дверь. Было слышно, как он спускается по лестнице.

— А ты, однако, аппетитом не страдаешь, — заметил Мызин, кивая на двойную норму второго.

— А чего мне страдать? — прошамкал набитым ртом Серега, — из зарплаты не вычитают. Хотите, я и вам еще принесу?

Юрий начал со второго. Отодвинув незаконченную порцию, он заметил, что в комнатке душновато, приоткрыл окно и попросил Сергея захлопнуть дверь, чтобы не дуло. Тот молча повиновался, а когда он садился Юрий, оказавшийся сзади, ударил охранника ребром ладони по шее. Парень ткнулся лицом в тарелку. Звякнула об пол оброненная вилка. Мызин завел ему руки назад и связал их шнуром от настольной лампы, в рот запихал ком льняных салфеток. Ноги замотал скатертью, все меньше дергаться будет, когда очнется. К сожалению, у Сереги не было оружия. А, может, и кстати, — если поднимется шум, точно не уйти.

Теперь осталось решить, каким образом спуститься вниз. Прыгать не хотелось — хромой далеко не убежит. Минут пятнадцать у него есть. Юрий взял из чуланчика выкрашенный красным топор и без шума взломал ту дверь, что была заперта. Это был выход на чердак. Ему повезло — в пыли на полу валялась бухта какого-то провода. Кабель для телевизионных антенн, как выяснилось. Достаточно прочная штука, только скользкая. Но зато много — хватит с лихвой. Мызин приторочил портфель к брючному ремню, обвязал кабелем отопительную трубу, а конец выбросил в окно. Только бы внизу не заметили! Нет, все тихо. Защитив руки хлопчатобумажными перчатками, беглец выбрался на крышу, осмотрелся и скользнул вниз.

Спуск получился более скорым, чем хотелось, но закончился удачно — травм не было. Преодолев бегом несколько метров газона, Юрий оказался среди деревьев. Он не очень хорошо знал географию засединской усадьбы и потому выбрал направление, ведущее прочь от дома, гаражей и главного въезда. Вскоре наткнулся на бетонный забор. За ним должен быть соседний участок. Но лучше туда сразу не лезть, а пройти вдоль забора. На пути Мызину попался ручей. Он вытекал из-под бетонной стены и терялся среди леса. Юрий перебрался на другую сторону. Надо торопиться, скоро его бегство обнаружится, начнется погоня. Кажется, эти новые парни люди исполнительные. И не захочется им сразу опозориться перед новым хозяином.

Ручей привел Мызина в дремучий уголок. Здесь участок защищали ржавые железные столбы, между ними была натянута ветхая сетка. Водный поток нырял под нее. Где-то не очень далеко эхом прокатилось несколько перекрывающих друг друга автоматных очередей. Вроде бы звуки донеслись со стороны покинутой им дачи, нет, правей. Вслед за выстрелами прогремел взрыв. Юрий послушал еще немного, но больше шума не было.

Через полчаса, когда поднятая на уши новая засединская охрана вовсю прокладывала тропы в нехоженых местах приусадебного леса, Юрий трясся в рейсовом автобусе, направляющемся к железнодорожной станции. Всклокоченный, одетый в легкий не по сезону и перемазанный глиной стильный костюм, он имел вид изрядно подгулявшего нувориша, перепутавшего транспортное средство. Пассажиры, люди иного класса, скользнув по Мызину взглядами, отворачивались от него, как от белой воро-ны. * * *

Необычайный случай подействовал на психику Каретникова подобно электрическому шоку. Еще совсем недавно в науке о человеке преобладало мнение, что крепкий удар электричеством по башке является лучшим из всего, что здравомыслящее общество может предложить чокнутым. Такая подзарядка хорошо проясняла мозги: думы делались чистыми, как слеза — мечталось только о хорошем, никаких тебе маний, завиральных идей и прочего мусора. Нечто похожее произошло и с профессором.

Задумки, занимающие последнее время профессора, отодвинулись на второй план. Недавно казавшиеся столь важными способности разоблачать политиков по глазам, разгадывать замыслы неодушевленных предметов, а также теория социально-административной реверберации уступили место вполне житейским проблемам. Даже выборы и связанные с ними колоссальные планы и надежды временно забылись.

Анатолий Валентинович, словно угорелый, носился по инстанциям, пытаясь доказать, что он не верблюд. Привыкшие к сытой и размеренной жизни бюрократы воспринимали настырного посетителя, не желающего топтаться в предбанниках, зоологически — как надоедливо жужжащую муху. Они командовали секретаршам, и те насмерть стояли у начальственных дверей, ни пяди казенного паркета не уступая нахальному оккупанту. В домоуправленческих бумагах все подписи стояли на своих местах, и сомнений в их подлинности не возникало. В прокуратуре и райотделе милиции его заявления не принимали, ввиду отсутствия состава преступления. Районный суд отказывал в возбуждении тяжбы. Даже недавние спонсоры отвернулись от бедолаги и в упор не различали его.

Утомленный бесплодными сражениями с мельницами российского правопорядка, своей удивительной крепостью превосходящими китайскую стену, Каретников решился ухватиться за последнюю соломинку. Он стал звонить Заседину, чью личность с недавних пор считал вражеской. Это был вопль отчаяния. Уличные автоматы упорно выводили его на секретаршу и снова на нее, домашний телефон не отвечал, мобильник он в суете где-то потерял. Окончательно растерянный и раздосадованный Каретников направился по привычке домой, точнее в свою теперь уже бывшую квартиру. Шел он размашистым шагом обиженного на весь свет человека. В глубине души его не оставляла уверенность, что происходящее с ним не боле, чем наваждение, что вот сейчас он повернет за угол, или споткнется, или… да что угодно случится, и все станет на свои места.

Зебровидный Коля скривился при виде надоевшего до боли бывшего квартировладельца.

— Ну, чего тебе, кентяра, блин? — нетрезво спросил он и по обыкновению выловил указательным пальцем из носа некий темно-зеленый артефакт, внимательно рассмотрел его и вытер о штаны. — Похмелиться хочешь?

— Ты, сволочь, квартиру у меня отобрал! Кто тебе помогал? Кто?! Скажи, кто? — завелся с пол-оборота Каретников.

Он даже подпрыгнул от возбуждения.

— Что? — разошелся в ответ Коля. — Что ты сказал? Это я-то сволочь? Я?!

Он громко рыгнул и пихнул Анатолия Валентиновича огромным пузом. Вероятно, это был его коронный прием. Ученый отлетел к противоположной двери, но не сник. Лицо его налилось белизной, глаза ярко заблестели, а в углах рта выступила пена. Оттолкнувшись от мягкой дерматиновой обивки, он издал нечленораздельный вопль, способный затмить боевой клич нецивилизованных людоедов и кинулся вперед. Жирный Коля разом осунулся и неуклюже отступил назад.

Кулак Каретникова угодил супостату в нос, потом рассек губу. Попытка захлопнуть дверь успехом не увенчалась: историк успел подставить ногу. Деморализованный неприятель, желая уклониться от стычки, попытался развернуть тушу в тесной прихожей. Но зацепился майкой за бра. Пока он дергался, разъяренный неудачами последних дней профессор молотил и пинал его изо всех сил. Бра с треском оторвалось от стены, Колян упал на четвереньки и, не вставая, рванул вглубь квартиры. Анатолий Валентинович помчался за ним, осыпая ударами толстую задницу. Физические воздействия он сопровождал громкими выкриками.

— Это за префекта! Это за милицию! Это за управдома! Это за Аркашку! Это за судью! Это за всех гадов! Это за… — вопил он.

В лице захватившего его жилплощадь человека Каретников наказывал весь враждебный мир, все злое непонимание, сгустившееся вокруг него в последние дни. В своем неистовом перечислении он перекинулся на личности действующих политиков. Сначала им назывались люди скорее известные, чем важные, затем посыпались фамилии членов кабинета министров. Когда профессор добрался до премьера с президентом и их родственников в квартиру вломился наряд милиции, вызванный соседями. К этому времени зебровидный пузан Коля уже почти не двигался. Он хрипло дышал, лежа на боку, и сквозь слезы периодически визгливо покрикивал, а его измочаленный нос синхронно с дыханием выдувал бесшумно лопающиеся пузыри.