Стая Тамерлана

После утраты московской жилплощади профессор Каретников зарекомендовал себя в округе совсем не с лучшей стороны. Он задергал претензиями все районное начальство. Вел себя в корне неправильно — вместо того, чтобы униженно лепетать в приемных и писать робкие прошения, он нагло требовал разобраться с его проблемой. Мало ли таких, обивающих пороги и отнимающих государственное время у чиновного люда? Полно! Кому нужен еще один? Никому! И никто из носителей государственной власти не собирался вникать в беды ученого, воспринимая его как очередную надоедливую и зловредную помеху, занозу в не лишенной удовольствий чиновничьей жизни.

Начальник отделения милиции сообщил о задержании строптивого кандидата в депутаты префекту. Тот весьма кстати вспомнил бредовые публикации о какой-то идиотской реверберации.

— А этот, шизофреник ненормальный, — поморщился префект. — Впаяем ему за хулиганку, иначе не отстанет. С прокурором и судьей я поговорю, чтоб быстрее там все крутилось, без задержек.

Вот же как оперативно могут работать наши органы: суд над Каретниковым состоялся на третий день после задержания. Откуда-то взялся и адвокат. Телепатически подхватив диагностическое мнение префекта, он пригласил к обвиняемому психиатра.

Впервые за много дней с Анатолием Валентиновичем беседовал не грубый чинуша или предвзятый следователь, а вежливый степенный интеллигент. Он позабыл гнетущие стены и вонь переполненной камеры и даже ее пренеприятных обитателей. Под сочувственные поддакивания Каретников рассказал о неожиданно свалившихся на него мытарствах с квартирой и отношении к этому властей. Постепенно увлекся частностями и упомянул о полной замене сантехники и мебели, произведенных за рекордно короткое время. Затем вспомнил о бывших там до «обмена» предательских вещах: письменном столе, шкафе и торшере. И неожиданно его понесло. Ученый детально поведал о своем открытии. Факт наличия произвольной воли у неодушевленных предметов весьма заинтересовал доктора. Его глаза под дымчатыми стеклами очков тускло засветились. А манера общения стала еще более располагающей. Впервые Анатолий Валентинович встретил по-настоящему понимающего человека. «Вот, наконец, мне попался умница, который думает как я. Наверняка, он сам чувствует нечто подобное и улавливает флюиды, испускаемые деревянными, железными, пластиковыми и прочими сущностями», — обрадовался ученый.

— А скажите честно, не бывало ли у вас неких ощущений, когда вы остаетесь один на один с вашей старой домашней мебелью? — спросил Каретников.

— Вы знаете, меня нередко охватывало какое-то неприятное томление, когда вечером, придя с работы, я садился поработать за свой стол. Будто кто-то наблюдает за мной, недоброжелательно так смотрит, и не смотрит даже, а заглядывает внутрь меня, перебирает во мне что-то. Теперь, пожалуй, я это понимаю…

— Вот! Вот именно. Какое точное слово — томление! Томление! — повторил Анатолий Валентинович. — Вы первый, кто подлинно разделяет мои взгляды. Ах, вы не представляете, как это приятно!

И охваченный восторгом профессор с курьерской скоростью понесся дальше. На врача посыпались истории кровавых боев в «Свече», рассказ о том, как Каретников спас от пули собачьего тренера, повествование о самом Тамерлане. Ему стал известен сон ученого и самое главное — способность будущего пациента видеть в глазах политических людей холодную ярость псов-убийц.

— Вот почему в России все не так, все плохо! — восклицал Анатолий Валентинович. — Вы понимаете, кто нами управляет? Антигуманные, античеловеческие существа, нелюди! Они выбирают в толпе себе подобных и возносят их. И что же вы после этого хотите? Какой может быть прогресс? Какие могут быть выборы? Народ слеп, он их не видит. Не видит! Не может отличить от нормальных людей! А они пользуются, дурят его красивыми обещаниями. Теперь-то вы понимаете?

— Все, что вы говорите, столь неожиданно… весьма своеобычный взгляд на вещи… но… я вполне понимаю вас.

— Спасибо. Так приятно не чувствовать себя одиноким. Вы не представляете, как тяжело носить эти открытия в себе, зная, что поделиться не с кем — не поймут. А тут еще этот суд. И вот — вы! А? Вы мне поможете, не правда ли?

— Сделаю все, что в моих силах.

— Ах, спасибо вам, спасибо! — умиленно повторял Каретников.

Его диагноз был ясен.