Маньяк по субботам

Глава XII

В тот же день, в субботу 4 июня в десять утра вместе с инспектором Шестиглазовым я приехал в Шлиссельбург, двухэтажный городок, по архитектуре напоминающий Петербург. Определенного задания не имел. Какой уж тут план, как можно предугадать действия сумасшедшего? Решил действовать согласно окружающей обстановке, личного опыта и интуиции.

У милиции, как я успел заметить, существовал строгий план. Город разбит на кварталы, их патрулировали тройные пешие наряды и лихо объезжали крепкие ребята в бронежилетах автоматами Калашникова в руках.

Интуиция подсказала мне, что поиск следует начать с острова в истоке Невы, где высилась крепость, гремела музыка и куда все стремились. Хорошо умели наши предки выбирать места для своих укреплений!

Посреди широкой, пугающе стремительной, свинцово-темной страшной глубины Невы — каменистый остров, вытянутый как жирный восклицательный знак. По самому краю его, усыпанному камнями, вздымаются к небу выложенные из кирпича толстые стены, изъязвленные старинными чугунными ядрами и тяжелыми снарядами штурмовой артиллерии последней войны. Несокрушимые стены так и давят тебя своей мощью. Над ломаными стенами высится колокольня собора, изрешеченная снарядами, она похожа на ситечко для чая. Настоящая, боевая, много пережившая крепость. Глядишь на нее, и передается тебе, переливается сила от наших бойцов, дравшихся здесь на смерть, входит в тебя крепость и мощь от самой земли Российской, так что плечи расправляются и походка делается тверже, а взгляд смелее. Крепко предки ставили и охраняли державу, это и нам завещали. А мы? Неохота в праздник вспоминать о политике, настроение портится от этого…

На краешке пристани сидел в инвалидной коляске старый, безногий, никому не нужный солдат. По случаю праздника, который справедливо почитал как военный, он надел застиранную, каким-то чудом сохранившуюся с войны гимнастерку, надраил бляху солдатского ремня. Две медали и орден тихонько позвякивали на впалой груди. Солдат оказался никому не нужен, не вписывался в энергичную, празднично настроенную толпу.

Сгоряча я тоже пробежал мимо ветерана, поднялся на борт двухэтажного, старательно пыхтящего парома. Но тут словно ангел пролетел надо мной, я вспомнил: там, в Тверской области, в деревне Всесвятское, стоит с заколоченными окнами оставленный мною родительский дом. К нему в свое время школьники прибили красную деревянную звезду, потому что дед мой Василий был на фронте, прошел всю войну.

В груди что-то защемило, не выдержал, сбежал вниз мимо удивившегося вахтенного матроса, вернулся к старому солдату.

— Отец, на остров поедешь?

Он шевельнул сухонькими ручками.

— Понимаешь, история какая, за проезд заплатить нечем.

— Тебе, отец, сегодня место в президиуме.

Я лихо подкатил коляску к сходням парома.

— Ну-ка, вахтенный, помоги поднять на борт ветерана обороны Орешка, он старый артиллерист, там выступать станет, по приказу мэра, да скорее же, какой неловкий, не урони коляску в воду, в крепости митинг, люди собрались, без него начать не могут.

Старик что-то забормотал, но я его не стал слушать. Люди расступились, несколько сильных мужчин подхватили коляску и по сходням внесли на палубу. Я провез деда на лучшее место, на нос парома, чтобы полюбоваться открывшейся панорамой.

Когда пришвартовались к Орешку, я выкатил ветерана на пристань:

— Ну, отец, дальше сам ориентируйся. Назад сумеешь выбраться?

— Сумею, — глаза старика блестели. — И не из таких передряг выходил живым, а тут я каждый камешек знаю, все исползал в войну.

Я удивился, как быстро старикан вошел в роль ветерана Орешка, подмигнул ему и вместе с праздничной толпой заспешил на каменистую землю островка. Где-нибудь здесь мог затаиться маньяк, выбирая очередную субботнюю жертву. Я вглядывался в веселые лица, пытался представить себе, как они могут измениться в минуту страха и ярости. Вполне могло оказаться, что я уже встречал его да не сумел распознать.

Громко звенело радио, встречая новую волну туристов, приятный женский голос рассказывал:

— Орешек, Орехов, Ореховец, Нотебург, Шлиссельбург — город на левом берегу Невы, у соединения ее с Приладожскими каналами, пристань у истока реки из Ладожского озера. Город основан новгородским князем Юрием Даниловичем в 1323 году, заложившем на острове Орешек (здесь росло много лещины — лесного ореха), у самого истока Невы, деревянную крепость. В 1353 году новгородцы заложили каменную крепость, возвели крепостные стены и башни…

Слушая радио, я уставился на Неву, по ней ходила на веслах новгородская шнява с гребцами, одетыми по-старинному. На корме рядом с рулевым поднята хоругвь, а что нарисовано и что написано на ней — не понят». До чего же мы плохо собственную историю знаем. В школе больше говорят про Древние Грецию и Рим, а по собственной истории как на паровозе мчишься. Об язычестве остается одно смутное представление, про христианство узнаем немногим больше. Мой прадед наверняка по-старославянски читал, э я гляжу на хоругвь, с которой ходили в бой мои предки, и не могу разобрать, чей образ на ней начертан, какие слова написаны.

Наперегонки со шнявой неслась петровская галера, на веслах сидели солдаты Семеновского полка. Слаженная команда — длиннющие весла дружно пенили невскую воду. На таких галерах Петр ходил воевать шведский флот при Гангуге.

А вот и дорогие гости, настоящее иноземное чудо — высоченный старинный шведский парусник пришвартован к краю пристани. Флаг развевается на ветру, матросы стоят вдоль борта, квадратные люки в деревянном борту открыты и сияющие на солнце бронзовые пушки из них смотрят — хоть сейчас стреляй!

На шведский парусник я не пошел — парни там рослые, решительные, сумеют за себя постоять. Интуиция подсказала мне, что маньяк хоть и может оказаться человеком недюжинным и неробкого десятка, но в незнакомой обстановке вряд ли отважится продемонстрировать свои способности.

Новгородская шнява обошла петровскую галеру, лихо развернулась и, подняв весла, подошла к пристани. Взмокшие гребцы довольно улыбались. Рулевой пригласил желающих прокатиться. С берега мигом сыпанули желающие, и я совершенно случайно оказался в их числе. Поместилось нас в шняву человек пятнадцать.

— Осторожнее, черти, перевернемся! — орал на нас усатый рулевой. — А ну, садись все посередине, к никому не вставать, а кто начнет скакать — получит веслом по башке.

Мы кое-как расселись. Отдохнувшие гребцы оттолкнулись веслами, выгребли на середину, и течение нас понесло с большой скоростью. Большеротый малый на носу шнявы завел протяжную старинную песню. «Интересно, — подумал я, — поют по-русски, а я половины слов не понимаю». И все же песня понравилась, мне как-то ближе и понятнее стали новгородские мужики, которые почти семьсот лет назад рубили здесь первые избы и вбивали для их защиты высокий тын из заостренных на конце бревен. Шнява развернулась и вдоль берега, где течение медленнее, пошла обратно к крепости.

Далеко по воде разносились звуки радио, диктор продолжала рассказывать:

— В 102 году во время Северной войны войска Петра десять суток бомбардировали крепость, 12 октября шведы капитулировали, и крепость была возвращена России. Петр писал: «Зело жесток сей орех был, однако, слава Богу, счастливо разгрызен…» Нотебург переименовали в Шлиссельбург, то есть Ключ-город…

Если и был маньяк среди пассажиров шнявы, то он из-за верткости старинной посудины свои злодейские качества проявить не осмелился. После катания на шняве я до такой степени оморячился, такой во мне проснулся интерес к морскому делу, что пренебрег служебными обязанностями и поднялся на борт шведского корабля. Матрос с повязкой на руке, здоровенный малый, ничуть, наверное, не слабее меня, отдал честь, я ему тоже козырнул, мысленно произведя салют наций. Ладный, крепко сделанный корабль слегка покачивался на невской воде. Рядом с пушками горкой ядра, калибр — миллиметров сто пятьдесят, не меньше. И пушкари крепкие ребята, такие не оробеют при абордаже. Как же против эдаких громадин наши предки выходили на галерах — низкобортных, весельных, жиденьких? Но выходили же! Сила силу ломит. И древний новгородский Орешек снова у нас. Но что это? В крепости оркестр заиграл — это сам Петр Первый, а с ним неутомимый Меншиков; построен взвод Семеновского полка. С другой стороны выстроился экипаж шведского корабля во главе с капитаном. Представители дружественных держав приветствуют друг друга. Всегда бы так.

А мне пора уходить из крепости, интуиция подсказывает, что если маньяк и побывал здесь, то долго не задержался, для своих гнусных дел он выбирает тихие, незаметные местечки.

Когда я двинулся назад, то у ворот крепости снова увидел своего ветерана в коляске. Он был уже навеселе, видно, поднесли рюмку старику, вокруг столпились люди, а он уверенным сиплым голосом рассказывал:

— В сентябре сорок первого года гитлеровцы захватили Шлиссельбург, город на берегу Невы, а мы, небольшой гарнизон, переплыли на лодках этот узенький рукав, отделяющий остров от берега, укрылись в крепости. Как они нас безжалостно бомбили, из каких страшных орудий обстреливали, сколько раз бросались на штурм и по воде, и по льду! А накось, выкуси, взять не могли! А мы им большой урон наносили, особенно я со своим пулеметом «Максим». Мы удерживали важную ключевую позицию у выхода в Ладожское озеро 500 дней. И ведь удержали!.. Нет, целую мне больше не наливайте, а то до дома не доберусь, и колбасы потолще на хлеб положите…

На пароме я перебрался обратно в город и стал бродить по окраинам, а из крепости весь день доносилась музыка. Вечером из корабельных пушек шведы произвели салют. Хорошие залпы получились. Грохот ничуть не слабее, чем у современных пушек. До вечера я обошел Шлиссельбург по окраине, устал, проголодался. Перекусил в столовой, что располагалась на маленькой площади напротив церкви. И тут мне пришла в голову идея — раз мы находимся у большой воды, то надо маньяка искать иначе. И решительно направился на берег Невы, где стояли катера водной милиции. Там их было два, Ы один катер собирался отвалить. Недалеко стояла машина Шестиглазова, на травке у годы сидел совершенно измученный водитель сержант Антон Григорьев.

Я его спросил:

— Можно мне на катере с патрулем пойти? Может, наш маньяк водные процедуры принимает, и я его как раз схвачу голеньким.

Сержант открыл красные от усталости глаза и ткнул рукой в сторону лодки:

— Валяй, поработай немного на нас… — окликнул ефрейтора, ковырявшегося с мотором: — Миша, возьми с собой Виктора Крылова. Он боксер-полутяж. Если встретите маньяка, последи, чтобы они дрались по правилам, — И снова закрыл глаза, прилег на травку.

Молодой ефрейтор Миша посмотрел на меня неласково:

— Залезай, частник. Плавать умеешь?.. Если начнется стрельба, сразу ложись на дно, и вообще, веди себя тихо, не мешай. Полезай на нос.

Ветерок изрядно задувал, и катер занырял по волнам, как утка. С воды крепость смотрелась еще лучше, чем с берега — высокими и неприступными казались се стены.