Недостающее звено

Барретт замолчал и перевел хмурый взгляд на Холмса, потом вновь опустился на стул. Было заметно, что он не очень доволен тем, что ему помешали развить мысль, сменив тему разговора на более приземленную. Дэвид Марш попытался пожать плечами, но сразу же скривился от боли и, переведя дыхание, ответил:

— Все, что у меня есть, я завещаю своим сыновьям, конечно же.

— В равных долях? — уточнил Холмс.

Выражение лица старика изменилось: казалось, он обдумывает какую-то мысль, ранее не приходившую ему в голову. После необычно долгого молчания он наконец ответил дрогнувшим голосом:

— Кажется, я понимаю, к чему вы клоните, мистер Холмс. Вы полагаете, что я обделил одного из братьев в своем завещании, и он теперь пытается восстановить справедливость таким… Таким… Боже. Боже… Н-н-на…

Дэвид Марш замолчал с раскрытым ртом, его взгляд остекленел, зрачки закатились под веки, заставив содрогнуться даже меня, не раз видевшего такую картину. Челюсти старика судорожно сжались, и он, выгнувшись, затрясся всем телом. Апоплексический приступ! Пока я пытался оказать посильную помощь умирающему, преподобный Барретт спешно покинул комнату, чтобы позвать на помощь.

Проводив его коротким взором, я вдруг почувствовал, как мое запястье сжала влажная ладонь, заставив меня вздрогнуть от неожиданности. Старик, продолжая содрогаться в конвульсиях, захрипел и попытался что-то сказать, однако припадок вновь резко выгнул его тело, и я услышал только нечленораздельный стон. Он предпринял вторую попытку, и на сей раз у него почти получилось. Он из последних сил потянул меня за руку, и я склонился над умирающим, стараясь уловить каждое сказанное им слово.

— Ка… Быт... — с трудом прошептал он.

— Смотрите, Ватсон! — услышал я негромкий голос своего друга и проследил за его взглядом.

Ладони старика были развернуты ко мне, большой палец на каждой из них прижат, образуя всем понятный знак числа «четыре». В следующую секунду он с трудом выдохнул и обмяк, утратив сознание. Увы, даже поверхностный осмотр Дэвида Марша убедил меня в том, что шансов у него практически нет. Не знаю, каким чудом он продержался до этого момента, но даже у чудес есть свои пределы. Старый ученый умирал, и уже ничего нельзя было поделать. Дождавшись появления личного врача доктора Марша, я препоручил ему заботу о больном, однако мой коллега, как и я сам, был настроен пессимистично:

— Благодарю вас, доктор Ватсон, — сказал он, горестно покачав головой, — но по правде сказать, я не верю, что он придет в сознание. Скорей всего, часы его жизни сочтены.

Когда мы с Холмсом в тягостном молчании спустились к входной двери, нас нагнал преподобный Барретт.

— Ну зачем вы стали его допрашивать, мистер Холмс?! — с чувством заговорил он. — Я ведь позвал вас, чтобы успокоить его, а не взволновать.

— Это моя вина, — угрюмо кивнул мой друг, — и мне, как и Энтони Стоуну, нет оправдания. Доктор Марш казался совершенно спокойным, отвечая на мой вопрос, пока ему в голову не пришла какая-то мысль — по всей вероятности, возможный мотив преступления для одного из его сыновей.

Барретт опустил голову и некоторое время молчал. Затем он вздохнул, снова взглянул в глаза Холмсу и с расстановкой произнес:

— Но может быть, в этом нет чьей-либо вины. Господь забирает лучших из нас к себе, чтобы уберечь от греха. Кто знает, в какую сторону склонила бы Дэвида вся эта история? Он уже пребывал в тяжелых раздумьях, а его сын Томас… Может быть, именно Божье вмешательство не позволило совершиться подлогу и утвердить в умах лживую теорию!

— Не нам судить о планах Провидения, — скромно ответил Холмс, — но я склонен полагать, что убийство — дело вполне человеческих рук. На сегодняшний день уже второй невинный человек косвенно пострадал из-за того, что произошло, поэтому не следует медлить. С вашего позволения, мы вас покинем: нам с доктором Ватсоном предстоит кое-что проверить.

— Одну минуту, мистер Холмс! — поспешно воскликнул преподобный. — Есть еще один вопрос, из-за которого я пригласил вас. Но это касается уже не доктора Марша, а лично меня. Возможно, мне следовало бы обратиться в полицию, но я, право, не знаю, поверят ли они мне…

— Я вас слушаю, отец Барретт.

— Вот! — с обреченностью сказал священник, доставая из внутреннего кармана увесистый сверток и протягивая его Холмсу. — Это я обнаружил в своем саквояже сегодня утром. Понятия не имею, когда и кто мог мне это подкинуть.

Холмс осторожно развернул черную ткань, и в ее складках блеснул коротким вороненым стволом массивный револьвер сорок пятого калибра. Я замер, не зная, что и думать.

— Карманный «Бульдог». И все еще ощущается запах пороха, — сообщил Холмс, поднеся оружие к лицу, и добавил, прокрутив барабан: — одного патрона не хватает. Очевидно, что из него стреляли, и, по всей видимости, это и есть наше орудие убийства. Любопытно.

— Любопытно?! — не сдержав чувств, вскричал преподобный Барретт. — Меня теперь могут обвинить в убийстве, мистер Холмс! Возможно, разумней было бы не сообщать об этом или вовсе избавиться от оружия. Но… Я уверен, что с Божьей помощью вы сможете разобраться в этом деле. Найдите убийцу, джентльмены, я прошу вас.

Покинув дом Дэвида Марша, мы какое время шли в молчании. Я чувствовал себя подавленным тем, что произошло, Холмс тоже заметно помрачнел и шагал рядом, опустив голову. Украдкой взглянув на него, я узнал это выражение лица: великий сыщик с трудом переживал ситуации, когда из-за его действий или бездействия страдали люди. Но если обычно виновным оказывался преступник, по-прежнему находившийся на свободе, то сейчас удар был нанесен самой человеческой природой.

— Интересно, что так взволновало Марша в вашем вопросе? — в задумчивости спросил я, не особенно рассчитывая на ответ.

— Это вполне очевидно, Ватсон, — со вздохом отозвался Холмс. — Старик решил, что виновен второй его сын, Ричард, совершивший подлог, чтобы уничтожить репутацию своего брата в надежде на то, что их отец изменит состав завещания в его пользу.

— Полагаете, что основная часть была завещана Томасу?

— Возможно, хотя, даже если братья должны были получить равные доли, Ричарду его части могло показаться мало. Так или иначе, мотив у него определенно был. И у него вполне достаточно навыков для изготовления подделки: он профессиональный таксидермист, который несколько лет занимался подготовкой экспонатов.

— Однако вы по-прежнему сомневаетесь? — спросил я, уловив неуверенность в его голосе.

— Я ведь уже говорил вам. Исключите все заведомо ложные объяснения, и тогда оставшееся — правильный ответ, каким бы безумным он ни казался на первый взгляд. Эта кажущаяся безумность разгадки никогда не смущала меня. Но в этом деле главная загвоздка в другом: слишком много возможных объяснений, и многие из них я до сих пор не смог исключить. Как много мотивов для преступления! Как много возможностей! И все же меня не покидает впечатление, что разгадка на поверхности: достаточно лишь найти факт, который свяжет все воедино. Недостающее звено в цепи рассуждений, сделающее невозможными все объяснения, кроме одного — правильного.

— Что же он пытался сказать нам перед тем, как потерять сознание?

— «Ка», «быт», изображая при этом на пальцах две четверки… Если это действительно четверки, а не какой-то иной символ. Не могу судить с уверенностью, что все это означает, но одно предположение у меня имеется.

— Однако, насколько я понимаю, поделиться им вы не желаете? — не удержался я от сарказма.

Холмс взглянул мне в глаза и, ничего не ответив, поднял руку, подзывая подъезжавший кэб.

* * *

Дом Энтони Стоуна после богатого, но мрачного интерьера, который мы видели какой-то час назад, производил куда более благоприятное и, я бы даже сказал, светлое впечатление. Сам популярный публицист оказался живеньким, вертлявым человечком, на голову ниже меня, который с порога кинулся пожимать нам руки, кланяться и вообще, вести себя так, как будто встретил старых друзей после многолетней разлуки.

— Чем могу быть полезен, джентльмены? — спросил он с радушной улыбкой, подпорченной, однако, оттенком нервозности.

— Это ваша статья, не так ли, мистер Стоун? — без долгих предисловий обратился к нему Холмс, протянув журналисту «Лондон Трибьюн», раскрытый на нужной странице.

— Д-да, — опешив от такого начала, проговорил хозяин и поспешно повторил: — Да-да, конечно! Я здесь вывожу на чистую воду организатора всей этой аферы с якобы останками питекантропа и, как мне кажется, преуспеваю в этом.

Заключительную часть своей реплики он произнес уже лучась самодовольством, откинувшись в кресле и с торжествующей улыбкой глядя на нас. Я сразу же проникся к нему антипатией, но, осознав это, мысленно одернул себя: не следует поддаваться эмоциям во время расследования. Стоун, возможно, — не самый приятный человек, но для нас это не должно иметь значения. Решив так, я счел, что Холмс был бы доволен ходом моих рассуждений, и приготовился слушать предстоящий диалог.

— Откуда вам стало известно о подделке? — сухо спросил Холмс, оставив без внимания самовосхваление автора. — С результатами экспертизы ознакомился очень узкий круг людей, и все они, кроме нас с доктором Ватсоном, — сотрудники зоологического музея.

Довольная улыбка Стоуна погасла, и журналист, заметно обеспокоившись, заерзал на кресле. Его руки принялись нервно теребить край лежащего перед ним листа бумаги с каким-то испещренным помарками текстом — должно быть, заготовкой очередной статьи.

— Видите ли, мистер Холмс, — тщательно подбирая слова, ответил Стоун, — в подобных случаях я не разглашаю источник сведений. Мне рассказали по секрету, и мне бы не хотелось ставить под удар человека, который…

— Однако вы не подумали об ударе, который получит Дэвид Марш, отец ученого, которого вы обвиняете в подлоге, не так ли? — резковато перебил его Холмс.

— Об ударе? — недоуменно переспросил журналист, которому, похоже, никогда ранее ни приходила в голову мысль о том, как его статьи могут восприниматься имеющими отношение к делу людьми. — Дорогая, джентльмены здесь в связи с расследованием, — неожиданно сказал он, бросив взгляд в сторону открытой двери.

Проследив за его взглядом, я увидел молодую женщину в необычном светло-зеленом наряде, которая с обеспокоенным видом безмолвно стояла в проходе — по всей видимости, супругу мистера Стоуна. После слов мужа она помедлила, как видно, намереваясь что-то сказать, но потом лишь сдержанно кивнула и растворилась в полумраке коридора.

У меня, между тем, было, что ответить журналисту, и я в красках пересказал ему ужасные результаты нашего визита к Дэвиду Маршу. Энтони Стоун вопреки ожиданиям воспринял мой рассказ спокойно и даже вернул потерянное было самообладание к финалу, вновь натянув на лицо снисходительную улыбочку, которая едва не заставила меня вспылить.

— Доктор Ватсон, я понимаю, насколько тяжело и печально все произошедшее, — ответил он, — но вы тоже должны понять: вина за случившееся лежит не на мне и не на газете. Мы просто знакомим общество с правдой, в чем и заключается наш долг. Виноват здесь тот, кто изготовил подделку, — Томас Марш. Неудивительно, что его почтенный отец был в ужасе от содеянного сыном.