Кто такой Ницэ Пеницэ?

Нас было, пятеро

Нетрудно было узнать, сколько ребят живёт в палатке. Стоило только пересчитать наши плавки, висевшие на верёвке под самым брезентом. Плавок было пять штук, и весь день они сохли на верёвке, кроме тех часов, конечно, когда мы надевали их и уходили к озеру…

Нетрудно было догадаться и кто мы такие, и кто где спит. Об этом говорили наши вещи. Рядом с одной койкой, покрытой жёлтым одеялом, стоял зонтик (все остальные одеяла в палатке были коричневые), около другой — белый деревянный сундучок с красным крестом на крышке и старая автомобильная камера, латаная-перелатанная. В самой глубине палатки лежала груда книг и журналов, а сверху шахматная доска и, наконец, возле первой койки, у самого входа, на чемоданчике валялись в беспорядке разноцветные карандаши, белые и красные резинки, видавший виды угольник, затупившаяся точилка для карандашей и небольшая папка для рисования.

Жёлтое одеяло и зонтик принадлежали Милукэ — так его вооружила мама: не дай бог, чтобы ребёнок не попал под дождь, не простудился и не случился бы с ним солнечный удар… Ну и смеялись же мы над этим одеялом и зонтиком! Зонтик Милукэ ни разу не использовал — не пришлось, но зато он единственный среди нас укрывался ночью двумя одеялами. Правда, с него градом лил пот, но со своим жёлтым одеялом он всё же не расставался.

— А вдруг я прос-ту-жусь?.. — жалобно спрашивал нас этот маменькин сынок.

Мы смеялись над ним и великодушно обещали отдать ему и свои одеяла.

Больше всех смеялись над Милукэ братья Никитуш. Старшая сестра их была медсестрой, и они-то отлично знали, как уберечься от простуды. Болит голова? Чихаешь? Занозил ногу? Иди скорее прямо к ним, к нашим врачам, Никитушам. Если говорить точнее, то походная аптечка с красным крестом принадлежала только одному из братьев. Это и помогало нам различать их, потому что были они необычайно похожи друг на друга, как две таблетки аспирина, и к тому же носили одинаковые рубашки и штаны. Только когда они стояли рядом, видно было, что один из близнецов чуть повыше. Но невозможно же было всегда ставить их рядом. Мы звали их Никитуш-первый (того, что повыше) и Никитуш-второй (того, что пониже). Походная аптечка принадлежала Никитушу-первому, а Никитуш-второй заведовал спасательным кругом — той самой автомобильной камерой, с которой он всегда возился: то надувал её, то накладывал очередную заплатку.

Я оформлял лагерную стенгазету, и нетрудно догадаться, что карандаши, белые и красные резинки и всё такое прочее принадлежало мне. Так же легко догадаться, что хозяином груды книг и журналов мог быть только Джелу, и никто другой. Мы, все остальные, получали «Красный галстук»[7], а среди журналов Джелу чаще всего встречались экземпляры «Науки и техники». Он зачитывался рассказами о полётах на Луну и Марс, о подводных лодках и реактивных самолётах. Джелу одалживал свои книги и журналы и нам, но только мы не очень-то в них разбирались, так что он должен был нам многое объяснять.

Вечерами, в темноте, наслушавшись рассказов, мы мечтали о полётах в межпланетное пространство. А ночью нам даже снилось всё это, так что утром, просыпаясь, я иногда не верил, что нахожусь в своей палатке и убеждался в этом окончательно, только увидев зонтик и одеяло Милукэ.

Мы могли бы «путешествовать» и одни, без помощи Джелу, но, по правде говоря, только он один по-настоящему увлекался чтением. Ребята из других палаток подозревали даже, что у него переэкзаменовка.

— Стро-ит из се-бя учё-но-го… — говорил о нём Милукэ всякий раз, когда Джелу обыгрывал его в шахматы.

Милукэ очень злился, что ему ни разу не удалось отыграться. Он злился ещё и потому, что мы так внимательно слушаем рассказы Джелу, а над одеялом и зонтиком смеёмся. Вот почему Милукэ не пропускал ни одного случая, стараясь всегда сказать ему что-нибудь обидное. Больше всего он радовался тому, что Джелу не умеет плавать, и всегда подшучивал над ним.

Как именно, спросите вы? Для этого я должен буду сначала рассказать вам об озере и, конечно, о Тодоре. Наше озеро, где из конца в конец сновали просмолённые лодки рыбаков, было не очень большое, но всё-таки мало кто осмеливался его переплывать. Озеро было не слишком глубоким, но тот, кто не умел плавать, мог в нём утонуть. Высокий камыш шелестел на ветру, водоросли, поднимавшиеся до поверхности воды, переплетались с большими коврами ряски и тины и связывали ноги пловцов.

Мы купались каждое утро. Погода стояла чудесная. И, конечно, оставаться в палатке было просто невозможно: разогретый брезент дышал жаром, как сковорода, только что снятая с огня. Особенно мы любили пристань. Там мы загорали и иногда катались на байдарках. Рядом с пристанью возвышался голубой трамплин с пружинящей доской. В первые дни нашей жизни в лагере мы не прыгали в воду, а просто падали в неё камнем. На берег вылезали еле живые… Но постепенно мы стали настоящими пловцами — просто мастерами спорта! Спасибо Тодору. Он научил нас не только прыгать с трамплина. Мы умели теперь плавать по-матросски, как «буксир и баржа», и ныряли с открытыми глазами, словно ловцы жемчуга!..

А познакомились мы с ним так. Это было в день нашего приезда в лагерь.

Мы шумно плескались около пристани, обдавая друг друга брызгами. В это время к нам и подошёл Тодор. Мы не знали ещё, кто он такой.

— Я вижу, что по-утиному плескаться вы умеете. А вот плавать по-настоящему — плаваете?

— Да-а-а! — ответили мы хором.

— Не верю, сказал он, влезая на трамплин. — Если бы плавали, у бережка не плескались бы…

Не сказав больше ни слова, он стрелой взметнулся вверх и, вытянув руки и ноги, нырнул в воду. Мы только рты разинули: никогда не приходилось нам видеть, чтобы кто-нибудь так здорово прыгал. Не успели мы опомниться, как Тодор уже вынырнул — далеко-далеко — и быстро поплыл вперёд.

Приблизительно в ста метрах от берега он остановился, приложил руки ко рту и крикнул:

— Ну давайте я посмотрю, что вы умеете. Кто первый доберётся ко мне?

— Да-ле-ко-ва-то… — прошептал озабоченный Милукэ.

Братья Никитуш и я уже бросились в воду, но Джелу только удивлённо хлопал глазами. — Тут мы услышали всплеск: оказывается, и Милукэ тоже пустился по нашему пенящемуся следу. Он ни за что не хотел отставать, хотя, правду говоря, плавал неважно.

Мы еле переводили дыхание и беспорядочно колотили по воде руками и ногами так, что во все стороны летели брызги. Где-то впереди маячила наша цель: золотистая копна волос Тодора. Он обозвал нас утками! Ничего, мы покажем ему, какие мы утки!

Первым доплыл до него Никитуш-второй, а вслед за ним и я, отстав всего на несколько метров. Последним добрался Милукэ, совсем уже выбившийся из сил: он плыл по-собачьи.

— На поверхности вы держитесь, вижу… — улыбаясь, сказал Тодор. — А теперь поплыли к берегу.

Мы поплыли обратно рядом, и тут он заявил нам:

— Вы ещё многому должны научиться. Так и знайте, ребята: пока не научитесь хорошо плавать, из лагеря не уедете, — шутливо пригрозил он нам.

На пристани нас ожидал Джелу. Глаза его сияли, он весело кричал нам:

— Классный заплыв! Когда следующий?

Мы не успели ответить, как вмешался Тодор.

— А ты разве не их товарищ? — спросил он и, не дожидаясь ответа, сразу же задал ещё один вопрос: — Ты любишь воду?

— Ещё как!

— Значит, ты не из сахара… Так почему же ты не участвовал в этом классном заплыве?

— Он трус, — выпалил Милукэ, выбивая дробь зубами: сильный озноб начал бить его ещё в воде.

— А разве он сам не может ответить? — снова вмешался Тодор.

Джелу воспрял духом.

— Я… я не умею плавать, — медленно ответил он и, как обычно, покраснел.

— Не умеешь плавать? — удивлённо переспросил Тодор.

«Всё, — подумал я. — «Сахарный» — это ещё цветочки. Теперь, он ему скажет такое!..»

— Плохо, если ты боишься воды. Но это ещё полгоря. Никто ещё не рождался рыбой… даже олимпийский чемпион…

Все засмеялись.

— Вот что: ты приехал в лагерь топором, а уедешь рыбой! — продолжал Тодор, теперь уже совсем серьёзно. — Я не успокоюсь, пока не научу тебя плавать.

Редко видел я Джелу таким весёлым, как в тот день. Всегда очень серьёзный и чуть-чуть медлительный, теперь он просто прыгал от радости. Я-то хорошо знал, в чём дело: Джелу давно хотелось научиться плавать.

Вечером в палатке мы только и говорили об этом. Один Милукэ, укутавшись в своё жёлтое одеяло, недоверчиво хмыкал:

— Ни-че-го не из-вест-но… А ес-ли он уто-нет? Всё рав-но, пока на-учит-ся, на-гло-та-ет-ся во-ды…

Он, как видно, злился, что не сможет теперь дразнить Джелу.

На следующий день Джелу, как примерный ученик, начал брать у Тодора уроки плавания. Он разлёгся во всю длину на берегу. И неутомимо поджимал и вытягивал руки и ноги.

Тодор, склонившись над ним, командовал:

— Раз-два, раз-два… раз-два-три-четыре… раз-два!

Милукэ тоже вертелся поблизости и, как мог, поддразнивал Джелу:

— Эй ты, лягушка! — кричал он.

Джелу, однако, не обращал на него внимания, а Тодор, и того меньше.

Прошло несколько дней. Джелу, роясь в лагерной библиотеке, разыскал там учебник по плаванию и теперь с интересом читал его вместо рассказов о ракетах. Даже шахматами он стал увлекаться гораздо меньше. А по утрам с нетерпением ждал встречи с Тодором.

За эти дни мы так подружились с Тодором, что никто не называл его больше «товарищ инструктор»: все мы звали его теперь просто по имени. Все пионеры лагеря шли к нему, как к старшему другу, а мне даже почему-то казалось, что он похож на моего брата Тома. Только Тодор был повыше и пошире в плечах. Волосы у него блестели, как солнце, кожа загорела, стала совсем бронзовой, и за это он должен был благодарить Дунай и солнце. Оказывается, сам он родом из дельты Дуная, плавать научился ещё в четыре года, а когда ему было столько лет, сколько теперь нам, отец уже брал его с собой на канал Перволовка рыбачить.

С Тодором никогда не скучно. Он научил нас ловить окуней на простую нитку, и мы часами лежали на животе, глядя, как в прозрачной зеленоватой воде снуют вокруг наживки рыбы. Наживкой у нас была обыкновенная мамалыга. Если улов был удачным, мы тотчас же мчались на кухню и, хорошенько посолив — рыбу, жарили её на плите.

Мы научились у Тодора грести по-рыбацки — так, чтобы не уставать; он разъяснил нам тонкости рыбацкого дела, рассказал, на какую рыбу какая нужна наживка: ведь у рыб тоже свой «вкус». До сих пор мы знали только, что у лодки есть вёсла и борта, а теперь мы узнали от него, что такое уключина, киль, пазы и многое другое.

Но больше всех дружбе с Тодором радовался Джелу. Несколько метров он мог проплыть теперь сам и не был уже топором, хотя рыбой тоже ещё не стал. Он не научился ещё правильно дышать в воде и часто захлёбывался. Вот когда нам пригодился «спасательный круг» нашего отряда! Никитуш-второй всё время только тем и занимался, что латал и надувал его. Худо бы пришлось Джелу без его помощи!

Но как-то раз случилась настоящая беда. Да, долго мы не забудем номер, который выкинул Милукэ!

Как обычно, мы торчали в тот день на пристани. Братья Никитуш и я лежали на берегу, подставив спины солнцу и уткнувшись носом в щель между досками причала. Мы следили за тем, как резвятся окуни. Рядом сидел и Тодор. Он говорил, когда нужно тянуть леску. Тут на нашу приманку клюнул жирный и блестящий окунь, и в то же мгновение раздался громкий крик. Мы удивлённо оглянулись: крик был совсем необычный — как будто кто-то тонет и зовёт на помощь. Прямо перед нами, в нескольких метрах от пристани, там, где вода была более тёмной и, значит, было глубже, мы увидели Джелу. Он то исчезал под водой, то вновь появлялся на поверхности, отчаянно размахивал руками, вспенивал воду и, поднимая тучу брызг, что-то кричал…