Кто такой Ницэ Пеницэ?

Повидло

Ох уж это повидло!

Когда мама начинает вытаскивать из кладовой глиняные горшки, это значит, что скоро осень и школа. На следующий день папа покупает в писчебумажном магазине целлофан, а Тома приносит с базара мешок слив. Санда моет сливы, я очищаю их от косточек — из-за этой работы все пальцы у меня в ссадинах, — и мама варит повидло. У нас есть такая печурка в самом конце двора, рядом с конурой Бенони. Как видно, и Бенони тоже не очень нравится повидло: если бы там варили мясо, а не сливы, он не сидел бы отвернувшись от огня, такой мрачный и унылый.

Пёс вполне прав. Мне повидло тоже не нравится. Не могу о нём даже слышать! А мама всю зиму только о повидле и говорит:

— Я положила тебе в ранец хлеба с повидлом.

— Хочешь, я намажу тебе ещё один ломтик?

— Возьми к чаю повидла.

Колбаса — это совсем другое дело!

И в этом году я тоже не смог избавиться от повидла. Как всегда, мама приготовила горшки, папа принёс целлофан, а Тома — сливы. Но варить повидло поручили на этот раз Санде. Маме этого не хотелось, но папа настоял на своём. Он заявил, что так полагается, раз сестра уже «взрослая барышня». Мне-то это было безразлично. Кто бы ни варил повидло, всё равно меня не минует честь поедать его с хлебом. Так же, как меня не минует честь очистить от косточек килограммов тридцать слив.

Так и случилось: я чистил сливы весь день, с утра до вечера.

Когда я вырасту, я за всю свою жизнь не возьму в рот ни одной сливы! Санда же, довольная и весёлая, весь день бегала взад и вперёд — то за кульком сахара, то за лопаткой, то бог знает за чем ещё! Оказывается, мама обещала ей сшить какое-то платье, если повидло получится хорошее. Ясно, почему она такая весёлая.

На второй день рано утром Санда поставила на огонь котёл со сливами. Котёл у нас такой огромный, что в нём, наверно, поместился бы Бенони, даже со своей конурой! Санда уселась на треногой табуретке и следила за огнём.

Я закончил свою работу, поднёс к печурке дров — столько, что хватило бы для десяти котлов с повидлом, и сел в ожидании Тимофте. Пока же я коротал время с Бенони, то и дело лязгавшим от скуки зубами. В тот день у меня были в школе дела, точнее говоря — не в школе, а в лагере, что разбит во дворе школы. Наше звено собрало там целую кучу железного лома, а теперь нужно было погрузить его на машину для отправки на завод. Это было нашим пионерским поручением. Потому-то я ждал теперь горниста.

Санда изредка помешивала деревянной лопаткой густую сливовую жижу, начинавшую уже булькать. Жара от печурки доходила до самой конуры Бенони. Солнце тоже пекло во всю. И, если бы не надо было грузить железный лом, я бы давно уже удрал на пляж.

Вдруг стукнула калитка. Но, увы, это был не Тимофте, а одна из подруг сестры — Лия, та, которая говорит каким-то особенным, кошачьим, голосом.

— Ой, милая, какой ты стала хозяйкой! — широко раскрыв глаза, промяукала Лия.

— А если бы ты знала, какое платье сошьёт мне мама! — похвасталась Санда, вытаскивая лопатку из котла. — То самое — розовое, которое мне так понравилось.

— Какое розовое?

— Ну, с кружевным воротничком. Ты что же, не помнишь? По той модели, которую мы с тобой видели…

И обе они затараторили так быстро, что у меня зазвенело в ушах. Платья, кружева, плиссировка, гарнитуры, аппликации… Девушки только об этом и думают. Лия мяукала, а Санда говорила быстро и резко. Она всегда так разговаривает, словно с кем-то ссорится.

Мне захотелось перебить их болтовню.

— Почему ты не размешиваешь больше повидло? — спросил я.

Санда либо не расслышала меня, либо только притворилась, что не слышит…

— Какой у тебя умный братик, — кисло промяукала Лия.

— А ты, что ли, очень занят? — перешла в наступление Санда. — Не можешь сам приложить ручки?

— У тебя ведь тоже есть руки.

— Флорикэ, не будь на- нахалом! — прикрикнула она на меня и вновь принялась болтать.

Рассердившись, я вошёл в дом, чтобы взять какую-нибудь книжку и почитать её до прихода Тимофте. Потом опять вернулся во двор. Девушки всё ещё перешёптывались.

— Я сейчас уйду, — неожиданно заявила Санда, — а ты останешься здесь и присмотришь, чтобы повидло не подгорело.

— Как бы не так! — возразил я. — Мне тоже надо уйти.

— Флорикэ!..

— Что — Флорикэ? Никакой не Флорикэ! Не буду я за тебя варить повидло. Я вынимал из слив косточки — и все. А тебе мама…

— Да, но мама сказала, что ты должен мне помогать, прервала Санда. — Так что, будь добр, возьмись за лопатку. И не отходи отсюда, пока я не вернусь. У меня срочное дело, — добавила она уже ласковее. — Что это, Флорикэ, неужели ты не окажешь мне такую услугу? Я тебя прошу…

«А значит, уже не приказываешь, а просишь… Ну, это другое дело, — подумал я. Раз просишь…»

Такой уж у меня глупый характер: если меня о чём-нибудь очень просят, не могу отказать.

Я нахмурился:

— Только не пропадай на тысячу лет!

Это я сказал уже на всякий случай — пусть не думает Санда, что мной можно так легко распоряжаться…

Девушки весело переглянулись.

— Вернусь быстро, очень быстро… через час… — радостно ответила Санда. — Только ты не отходи от огня, пока я не приду. А ты, Лия, подожди минутку.

Она вошла в дом, и вскоре выбежала с каким-то свёртком и засунула его в сумку Лии.

— А куда вы идёте? — полюбопытствовал я.

— Это секрет! — ответили обе в один голос и умчались.

Девушки только и знают: секрет. Чуть что, у них всё секрет и секрет.

Я уселся на табуретку у печурки, помешал несколько раз лопаткой повидло и открыл книгу. Это Джелу мне дал: «Пять недель на воздушном шаре». Я прочитывал по десять страниц, потом мешал лопаткой повидло… Потом ещё десять страниц — и вновь брался за лопатку…

— Эй, повар! — окликнул меня кто-то сзади. — Ты что, повар, оглох? — Это был Тимофте. — Ну и повидло выйдет! Всех кошек отравим! — продолжал он, схватив лопатку и показывая, как я мешаю в котле. — А ну, дадим порцию и Бенони. Как ты думаешь, ему понравится? Собачка, собачка…

Бенони услышал, что его зовут, и заворчал.

— Видишь? Даже Бенони не нравится. Как же это так, Пеницэ? Почему ты не умеешь варить повидло? На что это похоже? — продолжал дразнить меня Тимофте, но вдруг хлопнул себя по лбу и сказал серьёзно: — Мы зря теряем здесь время. Ведь ребята ждут нас в школе. Наверно, уже прибыл и грузовик с фабрики.

Как же мне быть? Уйти я не мог. Надо было дожидаться Санду.

— Давай подождём немного. Время ещё есть.

Но Тимофте даже слушать не хотел:

— Что значит — подождём? А вдруг там что-нибудь перепутают?

— А скажи тогда, как мне быть с повидлом.

— «С повидлом, с повидлом»! Оно будет вариться и без твоей помощи. За ним прекрасно присмотрит Бенони.

— А лопаткой орудовать будет тоже Бенони? Может, ты его научишь?

— Ну ладно, раз не хочешь идти… — Тимофте подозрительно усмехнулся. — В общем, я понимаю, тебе приятнее читать Жюля Верна, чем грузить железный лом. Только знай, я всё расскажу ребятам.

— Рассказывай, ябедник.

— Значит, не пойдёшь?

— Пойду, но только когда вернётся Санда.

Тимофте рассмеялся:

— Когда вернётся Санда? Ха-ха-ха! У тебя раньше усы отрастут. Ты и сам, думаю, был бы не прочь очутиться теперь там, где твоя сестра…

— Где?

— На пляже.

— Что ты мелешь?

— Мелю? Это она тебе нагородила, а ты и торчишь как дурак. Я её только что видел на трамвайной остановке около аптеки. Она стояла там ещё с одной девушкой, и я сам слышал, о чём они говорили…

— Врёшь! — рассвирепел я.

— Ну и натянула она тебе нос! — захохотал снова Тимофте. — Обвела вокруг пальца. На, мешай своё повидло, повар несчастный! — И он протянул мне лопатку.

Я отшвырнул её в сторону так, что она попала в конуру Бенони и разлетелась на мелкие кусочки. Испуганный пёс залаял, а я сразу же принял решение:

— Пошли в школу!

Больше я не промолвил ни слова и быстро зашагал такими большими шагами, что даже Тимофте еле поспевал за мной.

Так вот, значит, какое у неё срочное дело! Вот какой у неё «секрет»! За это я должен ей обязательно отомстить! Я вспомнил, сколько раз Санда отчитывала меня за самые мелкие проделки, сколько раз ябедничала маме. А я, я должен терпеть? Ладно, Санда, теперь мы увидим!

Я вернулся из школы часа через два. Во дворе — никого. Видно, Санда ещё не пришла. «Тем лучше», — подумал я, негодуя, и подошёл к печурке, на которой кипело повидло.

Что я там увидел! Повидло выкипело. Чёрные дымящиеся полосы стекали по стенкам котла и застывали толстой коркой. Спокойного бульканья больше не было слышно, раздавались лишь странное шипение и какие-то приглушённые раскаты. Сильно пахло горелым.

Что-то будет, когда мама узнает, что повидло пригорело? Закрыв глаза, я подскочил к котлу. Горячие капли летели во все стороны, обжигая мне руки, ноги и шею. Но котёл нужно было обязательно снять с огня, иначе всё превратится в пепел.

Дым душил меня, разъедал глаза. Я схватил с земли полено и попытался столкнуть котёл, но он был большой и тяжёлый, как скала, и я чувствовал себя бессильным. Ну хоть бы немного сдвинуть его с того места, где сильнее всего бушует пламя, остановить эту густую, шипящую лаву, разбрасывающую во все стороны огненные брызги.

Я изо всех сил налёг на полено. Раздался скрип, и лишь чудом я не упал на печурку. В тот же миг котёл перевесился над краем печурки и, сухо треснув, перевернулся. Я отскочил в сторону, но поток повидла всё-таки не миновал меня и мне показалось, будто я сунул ноги в кипяток. Я совсем растерялся от боли и закричал. Повидло растекалось по земле, смешиваясь с пылью и мусором.

Дымящиеся потоки его дошли до конуры Бенони. Пёс жалобно завизжал и одним прыжком очутился на крыше своей деревянной конуры.

Пропало всё повидло. Что-то будет, когда узнает мама?..

Немилосердно жгло ноги. Уже сквозь туман увидел я маму, и в это же время у меня подогнулись колени. Больше я не помнил ничего…

Я пришёл в себя лишь вечером. Кто-то укутывал мне ноги, в нос ударил едкий запах лекарств.

— Спи, Флорикэ, спи! — раздался чей-то голос, кажется, мамин.

Всю эту ночь меня мучили кошмары.

На второе утро, когда я открыл глаза, будильник показывал девять часов. Я почувствовал, что голоден как волк. Ко мне подошла мама с тарелкой супа. Как мне стыдно было смотреть ей в глаза!

— Ничего, мальчик, подними голову. Ты ни в чем не виноват, — сказала она очень печально.

После вошла в комнату Санда, но мы с ней не обменялись ни словом. Глаза у неё были красные и вспухшие. Было видно, что она плакала.

Прошло уже три дня. Никто в доме не говорил ни слова про историю с повидлом, и это тревожило меня… Лишь врач — похожий на барсука старичок, приходивший перевязывать мне ноги, — заметил однажды:

— Да, молодой человек, много хлопот наделало нам это повидло…

Он всё-таки обещал, что я встану с постели до начала школьных занятий.

Меня пришли навестить ребята. Они пробыли у нас часа три, и всё это время мы смеялись. Последним ушёл Джелу.

— А что ты делаешь целыми днями? — серьёзно спросил он меня на прощание.

— Ты разве не видишь? — удивился я. — Лежу.