Детектив и политика 1991 №2

Лонгмэн

У него все еще тряслись поджилки. И он не переставая думал, как же это случилось? Как он дал Райдеру уговорить себя? Может быть, это просто гипноз?

Что же произошло на самом деле? Неужели он слепо следовал за Райдером помимо собственной воли? Сейчас, стоя в головной части вагона и чувствуя тяжесть автомата на онемевшей руке, он ощущал, как по лицу под нейлоном стекают капли пота. Нет, он не был настолько пассивной фигурой во всем этом деле, как ему хотелось бы верить. Напротив, он участвовал в подготовке операции более чем охотно. И сознательно обманывал сам себя, когда притворялся, что все это — только игра, развлечение, чтобы скрасить скуку заплеванной пивной, куда они заходили после биржи труда. Постепенно Райдер убедился, что похищение поезда стоило свеч. Вопрос состоял в том. осуществимо ли это. Таким образом, все размышления Райдера на эту тему были вполне серьезны, и Лонгмэн уже тогда это понимал. Почему же он ввязался в это дело?

Во-первых, Райдер сумел увлечь его, зажечь его воображение. Ему хотелось заслужить уважение Райдера. Так важно было выглядеть в его глазах компетентным, сообразительным и даже мужественным человеком. И наконец, Райдер был прирожденным лидером, а он сам, увы, — прирожденным подчиненным.

Он помнил, как удивился, когда через неделю после первого разговора на эту тему Райдер без обиняков вернулся к нему.

— Кстати, я подумал о захвате поезда. Мне кажется, дело не выгорит.

— Вовсе нет, — горячо принялся убеждать его Лонгмэн, который лишь много позже понял, что клюнул на наживку Райдера. — Это вполне осуществимо.

Райдер начал задавать ему вопросы, и Лонгмэн тут же увидел все недостатки своего плана, настолько точно указывал на них Райдер. Подчиняясь вызову и стремясь утвердиться в глазах Райдера, он выдавал одно решение за другим. К примеру, Райдер заметил, что потребуется примерно тридцать человек, чтобы контролировать пассажиров во всех десяти вагонах. Лонгмэн почти моментально нашел решение проблемы — отцепить от состава один вагон. Райдер одобрительно кивнул: "Верно, дюжина заложников или сотня, большой разницы нет". Однако Лонгмэн не всегда так легко находил выход из положения.

Всю следующую неделю он провел, обдумывая детали и решения различных проблем. При встрече он выложил свое "домашнее задание" Райдеру, не дожидаясь, пока тот его попросит. Райдер снова атаковал его, пытаясь загнать вопросами в угол, заставляя защищаться. При этом он даже не пытался помочь Лонгмэну, играя роль эдакого адвоката дьявола, но исподволь все же подводя к верным ответам на свои вопросы. Только когда дело дошло до чисто технических мелочей, Райдер начал предлагать собственные идеи.

Однажды — должно быть, это была их шестая или седьмая встреча — Райдер сказал:

— Ну хорошо, группа решительно настроенных людей действительно могла бы захватить поезд, но я не вижу способа выбраться потом из подземки невредимыми.

— Да, я допускаю, что это будет трудно, — ответил Лонгмэн возможно более небрежным тоном, — даже очень трудно.

Райдер бросил на него быстрый взгляд.

— А, так ты уже думал над этим.

Лонгмэн усмехнулся было, но внезапно у него мелькнула не совсем приятная догадка: так вот почему Райдер не касался самой главной проблемы раньше. Он был уверен, что ты и так будешь ломать над ней голову, и дал тебе на раздумье достаточно много времени.

— Да, — ответил он, — я поразмыслил тут на досуге, и сейчас мне кажется, что и это выполнимо.

— И как же?

Когда он выложил свой план и с триумфом посмотрел на Райдера, тот сначала подозвал официанта и попросил повторить заказ, а потом спокойно сказал:

— Ну что ж, тогда мы это сделаем.

Лонгмэн, стараясь попасть ему в тон, так же небрежно бросил:

— Конечно, почему нет? — однако почти в тот же момент он почувствовал, что его начала бить нервная дрожь, как перед близостью с женщиной.

Но даже тогда у него все еще было время остановиться. Достаточно было просто отказаться. Конечно, он потерял бы уважение Райдера, но ничего страшного не случилось бы. И все же было что-то сильнее личности Райдера, что заставило его согласиться. Словно вся прошлая жизнь встала вдруг перед его мысленным взором: серое тоскливое прозябание, одиночество, вечная борьба за существование. В свои сорок с небольшим лет у него, конечно, были еще шансы найти работу, но какую? В лучшем случае это была бы череда случайных и самых грошовых заработков, за которые берутся только отбросы общества. Собственно, такой и была его жизнь, с тех пор как пришлось уйти из машинистов, и она могла стать только хуже. Вполне возможно, последним аргументом, заставившим его предпринять эту отчаянную попытку прорваться к лучшей жизни, было горькое воспоминание о том кратком периоде, когда он нанялся консьержем' в дом, где жила богатая публика. Он открывал дверь людям, которые не замечали его существования, даже те, кто с ним здоровался. Он выбегал под проливной дождь, чтобы поймать для них такси. Он помогал почтенным матронам поднимать наверх пакеты с покупками. Он гулял с собаками жильцов, которые были в отъезде или просто не хотели выползать на улицу в мерзкую погоду. Он гонял из подъезда хулиганистых мальчишек и бездомных бродяг, забредавших погреться. Он был слугой, лакеем в глупом обезьяньем форменном костюмчике.

Такие воспоминания трудно заглушить, и они поддерживали его на протяжении месяцев подготовки, хотя ему ни на минуту не удалось избавиться от тревожного ощущения, которое должно быть знакомо человеку, решившемуся лечь на операцию, когда шансы умереть под ножом хирурга примерно равны шансам выжить и выздороветь…

Резкий вскрик Джо Уэлкома разорвал тишину. Это был настолько жуткий звук, что лицо Лонгмэна моментально побледнело под маской. Там, в другом конце вагона, Уэлком продолжал что-то бешено орать в направлении туннеля, и Лонгмэн сразу понял, что сейчас он начнет стрелять и кто-то, кто бы ни был в туннеле, погибнет. Поэтому выстрелы даже помогли ему прийти в чувство. Не успело эхо умолкнуть, как Лонгмэн уже лихорадочно колотил кулаком в дверь кабины.