Связанные

Едва прибыв в Англию, даже не удосужившись заехать домой, Гермиона отправилась в Аэропорт. Она хотела снова вернуться в Россию маггловским способом, но оказалось, что власти взяли на контроль списки пассажиров и этот путь ей тоже был отрезан. От бессилия ей хотелось кричать. Хотелось что-то сделать, изменить, потому что зайти сейчас в свой дом — означало смириться и сдаться. А она не знала, как ей жить дальше с этими чувствами.

Пока черный кэб вез ее по узким родным улочкам, сквозь проливной дождь, она смотрела на такие привычные кафе, дома, и лишь отчетливее понимала, как сильно она изменилась за это время. Она уезжала одним человеком, а вернулась совсем другим.

Расплатившись с таксистом, Гермиона вышла из машины и замерла под звуки удаляющегося мотора. Она… дома? Не верилось, не чувствовалось.

Гермиона медленно двинулась по дорожке, но вместо того чтобы пройти в дом, пошла к трейлеру, в котором жил Долохов почти год рядом с ней. Каждый день рядом с ней. Она покачала головой и грустно улыбнулась. У них было так много времени, которое они не смогли оценить.

Гермиона открыла трейлер и вошла внутрь, медленно оглядевшись. Долохов жил совсем скромно, по холостяцки. Никаких излишеств. Не очень чисто. На столе так и осталась грязная чашка, из которой Тони выпил кофе перед дорогой. Некоторые вещи из ящика были сброшены на кресло, стопки книг небрежно составлены на полу и на прикроватной тумбочке. Постель он тоже не удосужился заправить и, закрыв за собой дверь, Гермиона, аккуратно поставила свою сумку на пол и принялась раздеваться. Скинула всю одежду и залезла под одеяло. Немного пахло пылью, но еще и им. Она укуталась в одеяло и закрыла глаза, впервые за все время с той ночи, позволяя себе снова заплакать. Но сейчас это было по-другому. Теперь она оплакивала его, только сейчас осознав, что это конец.

Все эти месяцы, она держалась и была сильной, потому что каждый день приходилось что-то решать, работать с людьми, много ходить и летать. Но теперь все это кончилось, и она осталась один на один со своим горем, которое откладывала и откладывала все это время, а теперь пришло время прожить его. И сколько бы времени ни прошло, иногда, когда она снова и снова воспроизводила в памяти все события, ей казалось, что все, что произошло с ней однажды в России — было лишь сном.

Но шрамы на теле, отпечаток руки Александра, который он оставил поверх следа от заклятия Антонина и зияющая дыра где-то внутри, говорили об обратном.

Ей не зря казалось, что она стала частью древней чащи. Ее душа навеки осталась в том лесу. Как и ее сердце.