Связанные

Но помощи не было, и им придется справляться самим. Оба молчали, когда Гермиона перевязывала ногу. Они не обсуждали случившиеся, никто никого не обвинял и не успокаивал — это все они успеют позже. Обязательно обсудят, как попали в очередную ловушку и стоило ли это того. Сейчас же оба думали лишь о том, что не успеют до заката прийти к дому. А это значит, что время до рассвета им покажется слишком долгим.

Когда все было готово, Гермиона нашла для Тони две толстые палки, на которые он мог опираться, перехватила его рюкзак, и они медленно двинулись вниз, к дому. С озера доносилось пение и зазывный плеск воды, но они прошли его без приключений.

Тропа не облегчала путь от слова совсем. Корни мешали двигаться, Антонин был бледнее, чем сама Гермиона, но помощи не принимал. Когда она предложила ему облокотиться на нее, он фыркнул и очень грубо отказался.

Шли медленно и тихо. Гермиона волновалась за Тони, но боялась даже слово сказать, чтобы не прослушать чьего-либо появления. Но к их тайной радости и огромному удивлению лес был тих и спокоен. Лишь однажды Гермиона услышала плачь, доносившийся со стороны болот и вспомнила рассказы Долохова про Мавку.

Но ни пение русалок, ни вой мавки не сбили их с пути. Разум был чист, страха перед ними не было. Страшило лишь то, что ждало их впереди. Но надежда теплилась в груди. Гермиона так надеялась, что они успеют.

Когда они пришли на поляну, ночь уже плотно вступила в свои права. Пополневший месяц скромно выглядывал из-за облаков, освещая тропу к хижине. Гермионе хотелось плакать от облегчения. Еще какие-то тридцать метров и они в безопасности. С улыбкой полной искренней радости, она обернулась к Антонину, чтобы подбодрить его, да так и замерла. Антонин смотрел вдаль, на дом, за ее спину и смотрел так, что Гермионе стало понятно — не дойдут они до спасительной, тонкой, но такой надежной двери хижины.

Сглотнув подступивший комок страха, Гермиона выпрямила плечи и медленно повернулась навстречу неизбежному. И ахнула. Перед ней стоял тот Антонин из ее сна. Гермиона подумала, что это какой-то морок, нечисть путает их, пугает. Она неосознанно сделала шаг вправо, закрывая собой Долохова, а потом услышала:

— Ну здравствуй, брат!