Идеалы Империи

— Ты в порядке? — его голубые глаза со страхом всматривались в лицо Джин, и она, побледнев, кивнула.

Передав Джин своей охране в очень крутых черных доспехах, он повернулся к Галену и что-то тихо, зловеще произнес. Джин не расслышала, что именно: солдаты споро вывели ее, постоянно оборачивающуюся, на улицу, где и посадили в личный кар директора. Мягко, но непреклонно.

Орсон пришел только спустя час, когда Джин уже извелась от безделья и скуки. Он сел на мягкий диван кара рядом с ней и некоторое время молчал, покусывая ноготь большого пальца, а затем повернулся к девочке.

— Знаешь, Джин, — с нервным смешком сказал Орсон, — мы с тобой заслужили немного сладкого, правда?

Джин восторженно вскрикнула. Ей было запрещено сладкое, потому что она плохо выполняла указания домашнего дроида по уборке в своей комнате, а Орсон, как она знала, тоже не особенно себя баловал. Поэтому тот вечер, когда они сидели на балконе его квартиры и ели мороженое, глядя на ночные огни столицы, запомнился Джин надолго, и вовсе не как день, в который она чудом осталась цела, а лаборатория едва не взлетела на воздух… Джин запомнила домашнее, уютное тепло объятий, сладкий вкус карамели и раздражающе гудящий коммуникатор Орсона, который он не собирался брать.

Несмотря ни на что, это был превосходный вечер.

* * *

Мама билась в стекло, словно огромное, пугающее насекомое. Она что-то кричала: Джин видела, как брызги слюны, вылетающие из ее рта, мутными капельками оседают на стеклянной преграде. Кулаки Лиры Эрсо раз за разом врезались в невидимую для нее стену, она изрыгала проклятья и делала это до тех пор, пока в комнату по ту сторону смотровой не вбежали санитары и не скрутили ее, оттащив брыкающуюся женщину подальше.

Весь этот кошмар длился не больше нескольких минут, которые, впрочем, показались напуганной и ошеломленной Джин тошнотворной вечностью. Она стремилась спрятаться за спину папы, но Гален, застыв на месте, до того крепко сжимал руку дочери, что даже не почувствовал ее жалких трепыханий. Поэтому Джин была вынуждена смотреть на то, как обезумевшая от ярости и ненависти женщина, что была когда-то ее матерью, выкрикивает все новые оскорбления, пытаясь дотянуться до нее своими скрюченными пальцами. Косматая, с перекошенным лицом, в длинной белой больничной рубахе… Этот жуткий образ, словно ожог на сетчатке, почти ослепил плачущую, трясущуюся от страха Джин.

Дверь в смотровую со свистом отъехала в сторону, в комнату вбежала Алрой и тут же загородила собой то, что происходило по ту сторону стеклянного экрана. Рядом послышался взволнованный баритон Кренника, хватку Галена разжали, и Джин оказалась, наконец, свободна. Психолог подхватила девочку на руки и почти бегом выскочила в коридор. Обнимая ее за шею и вдыхая знакомый успокаивающий аромат парфюма, Джин видела, как за медленно закрывающейся дверью Орсон наотмашь бьет ее отца по лицу, то ли пытаясь привести его в чувство, то ли наказывая за что-то. А затем серая металлическая створка окончательно скрыла от нее ужасную комнату.

Ненавистный кабинет психолога был погружен в темноту. Едкий запах нашатыря привел Джин в чувство, и она открыла глаза. Веки ощущались опухшими, глаза неприятно жгло, а в теле поселилась какая-то страшная тяжесть. Жесткая кожаная обивка кушетки холодила ладони.

— Лежи, не вставай, — предупредила Алрой и, поспешно подойдя к письменному столу, включила небольшой светильник и стала торопливо записывать что-то в журнал.

— Мама меня ненавидит? Почему? — хрипло выдохнула Джин, и губы ее вновь задрожали.

Миссис Ферри оставила записи и вернулась к своей маленькой пациентке. Присев на край кушетки, она принялась мягко поглаживать съежившуюся девочку по плечу и волосам.

— Твоя мама серьезно больна. Помнишь, мы говорили об этом? Это не ее и, тем более, не твоя вина.

— Мама стала такой после моего рождения?

Алрой тяжело вздохнула и сказала:

— Понимаешь, Джин, твоя мама боролась с душевным недугом уже очень давно. Тебе никогда не говорили, где ты родилась?

Когда озадаченная Джин отрицательно качнула головой, миссис Ферри с сожалением продолжила:

— Это произошло на Валлте. Беременная Лира Эрсо, несмотря на предупреждения врачей, последовала за твоим папой на научную станцию, находящуюся на ледяной планете с очень суровым климатом. Это… совсем не то, что обычно делают беременные женщины. Спустя несколько дней Валлт оказался под властью сепаратистов, и твоих родителей посадили в тюрьму. Мне очень жаль, Джин, но ты родилась именно там.

Джин легко представила себе, как мягкая, деликатная Алрой производит на свет свою дочь Джили в комфорте и безопасности, под присмотром не военных тюремщиков, а квалифицированных медработников, и впервые ощутила гнев и обиду на собственную мать.

Словно угадав ее мысли, Алрой сказала:

— Видишь, ты совсем не виновата в том, что случилось с мамой. К счастью, теперь ты в полной безопасности.

Джин осторожно села на кушетке и сжала белоснежный рукав психолога тонкими пальцами.

— Можно я… Можно я не буду приходить к ней так часто?

— Я понимаю твое беспокойство и сообщу куратору о твоем желании. Впрочем, ты прекрасно справишься с этим и сама, верно? — Алрой впервые улыбнулась, мягко поглаживая пальцы девочки.

— И он послушает меня?

— Орсон Кренник никогда не пойдет против твоего желания, Джин. Ты можешь доверять ему.

Некоторое время они молча сидели в полумраке кабинета: усталая, потрясенная случившимся маленькая девочка и измученная заботами женщина в белом кителе. Вдруг Джин подняла на Алрой умоляющий взгляд и спросила:

— Я теперь плохая, да?

— Из-за того, что не хочешь видеть маму в таком состоянии? Конечно, нет, милая. Это тяжело даже взрослым. Жаль, что вы застали начало ее приступа. Ты вовсе не должна была стать этому свидетелем. Вот, возьми. — В ладонь Джин опустился блистер с какими-то таблетками. — Не забывай о дыхательной гимнастике и принимай этот препарат за час до сна.

* * *

Джин не могла уснуть. Она ворочалась в коконе из одеяла, вздыхала и мучительно пыталась прогнать поселившуюся в душе тревогу. Повторяя про себя релаксационные фразы, которые она заучила у психолога, Джин, тем не менее, так и не сумела избавиться от противного ощущения нарастающей паники. Она рывком села в постели, прижимая ладонь к груди. Сердце бешено колотилось.

Спустив босые ноги на холодный пол, девочка вышла из своей комнаты. Просторная квартира была погружена в мягкий сонный полумрак: подсветка кухонного островка не резала глаз, а за панорамным окном, занимавшим почти всю стену, мириадами огней сверкали огромные башни небоскребов правительственного квартала Корусанта. По строгим улицам и светящимся меридианам трасс проносились метеоры каров, а голографическая реклама вспыхивала ярким многоцветьем и гасла, на миг погружая гостиную во тьму.

— Не спится?

Джин не вздрогнула, а просто повернула голову и увидела, что на низком подоконнике сидит Кренник и задумчиво курит, глядя на сверкающую суету столицы Империи. Он в шутку называл это место своим любимым наблюдательным пунктом. Джин медленно подошла ближе, поджимая озябшие пальцы, без спроса забралась на подоконник и села рядом.

— Тебе тоже.

Джин даже не стала смотреть в его лицо, чтобы увидеть тонкую, кривую ухмылку. Такую родную и знакомую. Посмотрев в коридор и увидев красный огонек запертой спальни папы, она внезапно совершенно ровным голосом сказала:

— Я хотела бы такого отца, как ты.

— Чертовски плохая идея, — тут же отозвался Орсон, делая очередную затяжку и стряхивая пепел в стоявшую рядом пепельницу.

— Почему?

— Все очень просто. Я плохой человек.

Джин фыркнула, будто не соглашаясь, а он не стал ничего доказывать. Просто сидел на своем месте и смотрел на неспящий город.

— Ты никогда не забываешь о днях моего рождения. — Джин угрюмо смотрела в пол, будто признаваясь в чем-то постыдном. — Никогда не упрекаешь в мелочах. Когда тебя нет дома, я скучаю…

— Не вини Галена, милая. Он просто… такой человек.

Все вокруг так настойчиво твердили Джин, что она не должна винить отца и мать, что порой ей просто до ужаса хотелось пойти им наперекор, чтобы возложить хоть на кого-то ответственность за то, что происходило с ее жизнью.

От Орсона пахло горьким сигаретным дымом, но Джин, тихо всхлипывающая на его плече, чувствовала и другой запах. Он был тонким, но очень пронзительным. Наверное, именно так пахнет одиночество.

— Когда мы хотим, чтобы наши близкие любили нас с той же силой, что мы любим их, одиночество становится острее.

* * *

Джин не поднимала взгляда от тетради. Электронные страницы едва заметно мерцали, а незаконченные столбцы формул расплывались белыми пятнами. Слова отца гулко звенели в ушах, будто зловредное эхо, снова и снова проигрывающее надоевшую запись.

— Тебе уже четырнадцать. Возьмись, наконец, за ум!

Джин медленно моргнула. Под веками поселилась скребущая боль, но она продолжала молча пялиться в электронную деку с заданиями, лишь бы не видеть брезгливой гримасы на лице отца. Гален не прощал своей дочери ошибок, каждый раз жестко критикуя ее. И ей приходилось слушать его нотации довольно часто, потому что, поступив в этом году на курсы профориентации, Джин уделяла больше времени общению со сверстниками, а не учебе.

Ди-восемь дисциплинированно доложил, что Джин не сделала уроки, и отец внезапно решил лично проконтролировать этот процесс. Спустя три часа моральных пыток Гален, казалось, окончательно разочаровался в умственных способностях дочери и убедился в том, что она не собирается следовать по его стопам и становиться ученым, и это переполнило чашу его терпения.

Джин угрюмо молчала, пока на нее сыпались обвиняющие фразы, стойко выдержала всплеск отчаяния и позволила себе расслабиться только тогда, когда раздосадованный Гален покинул дом, чтобы в одиночестве пережить очередной приступ раздражения. В носу щипало. Джин шмыгнула и поспешно вытерла скопившиеся в уголках глаз слезы. Она больше не заплачет.

С тихим шорохом отъехала в сторону створка двери, ведущая в кабинет Орсона, оборудованный звукопоглощающим барьером, и он остановился на пороге, озадаченно моргнув.

— Где Гален?

Джин отчетливо слышала в хриплом голосе Орсона смертельную усталость и фальшиво улыбнулась, не желая тревожить его еще и своими проблемами.

— Он решил прогуляться, — холодно сообщила она, но пережитое недавно унижение так и норовило проявить себя. — Ему нужно время, чтобы осознать, что дочь в очередной раз не оправдала его ожиданий.

Медленно, тяжело ступая, Орсон подошел к ярко освещенному кухонному столу, за которым занималась Джин, устало опустился на высокий стул и внимательно посмотрел в лицо смутившейся девочки.

— Эй, — мягко позвал он. — В чем дело?

Джин почувствовала сырость в носу и, к своему ужасу, шмыгнула снова. Боги, только не это! Ей не хотелось выглядеть жалкой малолетней плаксой перед Орсоном. Она уже успела пожалеть о своих детских желаниях и теперь точно знала: как хорошо, что Кренник ей не отец. Потому что она во всем хотела равняться на него — сильного, харизматичного, справляющегося со своей сложной работой… Быть ближе, возможно, даже посвященной в те тайны, что оставались за порогом его кабинета. Ей хотелось быть для него особенной — не дочерью друга, не воспитанницей…