Идеалы Империи

— Ты не видел меня пять лет, — мягко напомнила она.

Орсон отвел ей за ухо выбившуюся из короткого хвоста прядь, и от мимолетного прикосновения горячих пальцев внутри у Джин все разом затрепетало, словно наполняя ее томительным теплом. Пришлось на пару секунд задержать дыхание.

— И не переставал жалеть об этом. У тебя наверняка от кадетов отбоя не было.

— Не так, как ты думаешь.

Остро нуждаясь еще хотя бы в одном прикосновении, Джин ласково тронула пальцы Орсона, и он, крепко сжав ее руку, переплел ее пальцы со своими. Она осторожно расположила острый подбородок на его плече и прошептала свою самую постыдную тайну:

— Я скучала по тебе.

Орсон медленно закрыл глаза, делая глубокий вдох. Услышал ли он? Понял ли ее, будучи одурманенным выпитым алкоголем? Это было неважно для Джин: она испытывала облегчение только от того, что смогла сказать эти слова. Осторожно укрыв заснувшего мужчину пледом, она некоторое время тихонько наблюдала за ним. Во сне его лицо казалось расслабленным и по-прежнему красивым, хоть возраст и оставил едва заметный след на его коже.

Джин вернулась в свою старую детскую комнату и собиралась лечь спать, когда заметила на столе белую карточку. На лицевой стороне было написано ее имя, а на обороте… Осторожно открепив пластиковый ключ, она еще раз пробежала глазами по строчкам, не веря собственному счастью. Своя квартира. Свой собственный дом и свой счет в межгалактическом банке.

Только в этот момент Джин Эрсо наконец поняла, что действительно выросла и свободна от всех ограничений. Пора уже делать то, чего хочет именно она.

* * *

Оставалась неделя до праздника Дня Империи, до официальной и торжественной присяги Джин, и Галену было горько думать об этом. Но все вокруг не позволяло забыть: Институт прикладных наук охватило радостное возбуждение. Предпраздничная суета коснулась привычного распорядка лекций, внося хаос в любимый Галеном размеренный ритм. Группы студентов снимались с занятий, задействованные в различных мероприятиях, посвященных Дню Империи, разучивались торжественные речи, и даже ему поручили сказать несколько слов. Все это здорово нервировало ученого и сказывалось на его настроении.

В очередной раз задержавшись в офисе до вечера, Гален торопливо собирался домой, в раздражении бросая в кейс журналы и электронные деки. Но, едва выйдя из Института и спустившись вниз по парадной лестнице, он увидел Джин, призывно машущую ему рукой. Конечно, она была на своем любимом гравицикле: глянцево блестящий корпус с логотипом известной компании, изящные обводы и мощный движок — Орсон явно не поскупился на подарок.

Несмотря на то, что Гален был рад видеть дочь, внутри противно заскреблись тревога и подозрительность. Что она делает здесь? Именно в этот день, ведь как раз сегодня один из студентов — Бодхи Рук, его контакт с Альянсом — получил очередную порцию зашифрованных данных от Галена. Данных, способных изменить ход военных действий между сопротивлением и Империей!

Эрсо сглотнул горькую слюну, направляясь к ожидавшей его Джин. Никому нельзя верить. Особенно тем, кто был ближе всего. Джин давно уже не его Звездочка. Она принадлежит Орсону и служит лишь инструментом для удовлетворения амбиций этого ненасытного чудовища. В глазах дочери Гален видел отражение Кренника.

— Подвезти? — Джин приветливо улыбалась.

— Этому она тоже научилась от Орсона, — с болью в груди подумал Гален, закрепляя ремни безопасности. — Красивая фальшивка, пропитанная запахом никотина и чужих идеалов.

Он глубоко вздохнул и легко улыбнулся в ответ, отвечая на ничего не значащий вопрос. Так они беседовали на совершенно неинтересные темы, пока гравицикл скользил по ярко освещенным линиям и меридианам улиц Центра Империи в потоке таких же маневренных машин. Джин интересовалась его преподавательской деятельностью, и он ожидаемо жаловался на возросшую нагрузку. Она сочувствовала безразличным голосом, передвигая зажженную сигарету из одного угла рта в другой. Вдруг Гален спросил:

— Ты же понимаешь, Джин, что он просто использует тебя?

Прежде чем ответить, она припарковала гравицикл на специальной стоянке у дома и обернулась к отцу с насмешливой полуулыбкой.

— А разве не так все устроено? Все так или иначе используют друг друга. Взять хотя бы тебя: ты любишь позанудствовать на тему социальной и классовой несправедливости в Империи, милитаризма и наращивания военной мощи, угнетения аборигенов на планетах, на которых даже не бывал… Но продолжаешь жить в доме Орсона, преподавать там, где он тебя устроил, и тебе не жмет пользоваться всеми благами, получаемыми от твоего статуса имперского военного инженера. — Джин любовно похлопала по глянцевому боку гравицикла. — Поэтому я не вижу ничего плохого в том, чтобы выполнять поручения Орсона и иногда использовать его влияние в своих собственных целях. Первое, чему учат в академии: соблюдай свою выгоду и действуй во благо Империи.

Гален промолчал, опустив взгляд. Ему нечего было возразить. Джин избавилась от тлеющего окурка и внезапно сказала:

— Мы были у нее два дня назад. У мамы.

Гален замер, вперив испытующий взгляд в совершенно спокойную дочь. Он все еще помнил, какими истериками оборачивались ее предыдущие визиты в психиатрическую лечебницу, и прекрасно знал: Джин пойдет на любую уловку, лишь бы избежать этого испытания. Что изменилось?

— Мы?.. — осторожно переспросил он, уже зная ответ, и тут же задал второй вопрос: — Почему ты не сказала мне о своем намерении раньше?

Джин смотрела на него, чуть склонив голову. Поднявшийся ветерок ерошил ее коротко стриженные темные волосы.

— Видишь ли, я совершеннолетняя и уже не обязана отчитываться перед тобой. Но я помню и другое: эта неделя крайне напряженная для тебя — экзамены в Институте, отчет по проекту, приближающийся День Империи… К тому же, у Орсона было только два разрешения на посещение.

— Как мило, что вы решили не беспокоить меня, — желчно процедил Гален.

— А когда ты сам в последний раз навещал ее? — в серо-зеленых глазах дочери сверкали ледяные грани. — Кстати, ей значительно лучше. Она даже узнала меня.

— Джин, ты…

— Я буду в порядке, — отрезала она. — Собственно, я встретилась с тобой вовсе не для того, чтобы поболтать о жизни.

— Тогда зачем?

Гален заинтересованно посмотрел на дочь, и она огорошила его резким ответом:

— Отдай мне Орсона.

— Что? — не веря своим ушам, сипло выдавил Эрсо.

Джин досадливо вздохнула и пояснила:

— Отдай, уступи, отпусти его.

— Он не вещь, чтобы вот так…

— Ты его не любишь и никогда не любил. Ты только пользуешься им, верно, отец? Чем я хуже? К тому же, как я уже говорила, в моей будущей карьере мне нужен спонсор и покровитель, поэтому просто отдай его мне.

Гален молчал, чувствуя, как к горлу подступает тошнота, словно мир вокруг него исчез, а он парит в невесомости, потеряв все ориентиры.

— Почему это всегда должен быть он? — будто со стороны услышал собственный глухой голос Гален. — Разве мало того, что он отнял у меня свободу, жену, дочь…

— Просто перестань, наконец, жалеть себя! — хлестнул по нервам насмешливый возглас. — Ты не сделал ничего для того, чтобы иметь все это, и я не собираюсь повторять твои ошибки.

— Значит, ты уже не вернешься домой? — почему-то спросил Гален, и Джин покачала головой.

— У меня теперь своя жизнь.

* * *

Джин снова была в смотровом зале: холодный кафельный пол, неестественный белый свет, отражающийся от прочного стекла… Вот только она с ужасом поняла, что по ту сторону прозрачной преграды — вовсе не палата, а посетители. В палате была она сама, прикрученная к креслу и облаченная в больничную рубаху до пят.

Джин холодно и страшно. Она зовет на помощь, бьется в путах, словно маленькая глупая птица, и от ее бешеных рывков кресло падает на пол. Стоящая за стеклом Алрой что-то отмечает в своем электронном журнале и поворачивается, обращаясь к мужчине, которого скрывает густая тень. Чудовищным усилием, от которого болят все мышцы, Джин подтаскивает себя вместе с креслом к самой преграде и стучит освободившейся ободранной о ремни ладонью о стекло, умоляя выпустить ее.

Здесь какая-то ошибка. Она не должна быть здесь, это место матери — больной, безумной матери, потерявшей зубы, поседевшей и глупо хихикающей над какой-то только ей понятной шуткой.

Это просто ошибка! Джин до крови рассадила руку, и теперь красные капли размазываются по гладкой поверхности. Пожалуйста. Пожалуйста, это неправда! Это не может быть правдой, ведь она здорова! Помогите!

Вбегают санитары и без усилий ставят кресло на ножки. Они грубо привязывают ушибленную руку к подлокотнику, и Джин чувствует мгновенную боль от инъекции. Сознание начинает меркнуть, а ей так и не удается узнать, кто же стоит там, рядом с Алрой. Воспаленное воображение подкидывает ей разные варианты, наиболее страшным из которых был…

Она проснулась от собственного крика, скидывая путы промокшей от пота простыни. Сердце бешено колотилось в груди, в ушах стучала кровь. Почувствовав кислый вкус во рту, Джин наклонилась над краем кровати, и ее вырвало желчью и остатками ужина. Трясущимися ватными пальцами она попыталась набрать знакомый номер на коммуникаторе. Это удалось ей только с третьей попытки.

Орсон приехал быстро, всего через несколько минут. Воспользовался собственным ключом, распахнул дверь и, не обращая внимания на беспорядок в квартире, прижал Джин к своей груди, успокаивающе поглаживая ее по голове, по трясущимся плечам, по напряженной спине. Он терпеливо выслушал тот бессвязный бред, что она несла, заикаясь и проглатывая окончания, и лишь крепче сжал ее в объятиях, тихонько укачивая и бормоча утешающие слова.

Позднее, когда ей стало лучше, Орсон заставил Джин принять прохладный душ и, пока она стояла под тугими струями воды, проследил, чтобы домашние дроиды навели порядок в квартире и перестелили постель. К тому времени, как опустошенная после истерики Джин появилась в комнате, он уже ждал ее со стаканом неразбавленного бренди в руках.

— Прости, что я… — начала она сиплым голосом, часто моргая покрасневшими глазами.

— Пустяки, — перебил ее Орсон. — Я как раз собирался заканчивать с отчетами. Джин, тебе следовало сказать мне, и я бы порекомендовал отказаться от посещения Лиры.

— Нет! — твердо сказала Джин, делая изрядный глоток напитка и с сипом втягивая в себя воздух. И повторила уже тише: — Нет, Орсон. Это было правильно. Теперь все в порядке, и ты…

— Уже прогоняешь? — усмехнулся он, отпивая из своего бокала.

Джин удивленно моргнула и все же спросила:

— Ты точно не сердишься?

Вместо ответа он привлек ее к себе и поцеловал в висок. И Джин, еще в детстве пообещавшая себе никогда не плакать и не показывать свои слабости, внезапно почувствовала, как все внутри у нее щемит и болит от этой грубоватой нежности. Подняв лицо, она шмыгнула припухшим носом и быстро клюнула его в губы. Совсем не романтично, даже неловко, но Орсон не стал смеяться. Он только покачал головой, словно говоря, что еще не время, так что Джин даже не поняла, следует ли ей считать себя отвергнутой, поэтому просто подчинилась его рукам, бережно укладывающим ее на подушку.