Скорбная братия. Драма в пяти актах

VII

Кленин. Администратор! Чем больше я взираю на этого jeune premier-a, тем большим почтением исполняется дух мой.

Гудзенко. Животное!

Кленин. И по-латыни, душа моя, не хуже нас знает, на досках такие вензеля выделывает, что любо-дорого смотреть.

Элеонский (поднимаясь). Кто это? Фельдшер?

Кленин. Да.

Элеонский. Исколочу я его как-нибудь до полусмерти, тем и кончится балет!

Гудзенко (подходя). Как поживаете, Элеонский?

Элеонский. А, это вы, Гудзенко! Спросите у приятеля, мы с ним в одну клетку попали. Я только вчера очнулся, и все мне сдается, барин, что мы с Клениным точно будто на станции лошадей дожидаемся. Проснусь на минуту, и думаю себе: все равно, до рассвету не запрягут, опять и завалюсь.

Гудзенко (смотрит на него пристально). Значит, все сны видите?

Элеонский (дрожащим голосом). Все сны!.. Не знаю, впрочем, может и наяву, не различишь… А уж, барин, изжога какая!.. Точно дьяволы сковороды раскаливают…

Кленин. Так, так, Элеонский!..

Элеонский. Знаешь, приятель? Патологию-то одну, значит, проходим, по тем же запискам.

Кленин. Да, скоро и экзамен!

Гудзенко. Приходила сюда девушка, вас спрашивала!

Элеонский. Меня?

Гудзенко. Да, фельдшер ее выгнал.

Элеонский (вскакивает). Ах, он скотина! Уничтожу бестию!

Гудзенко. Придет после доктора.

Элеонский. Кто бы это?.. У меня ведь нет полюбовницы, вон спросите Кленина.

Кленин. Это точно.

Гудзенко. Худенькая, небольшая.

Элеонский. А, знаю, Квасова. (Меняя тон.) Который час?

Гудзенко. Двенадцатый.

Элеонский. Не может быть! Черт знает, все мне кажется, что мы парохода дожидаемся…

Гудзенко. Какой же пароход? Снег давно на дворе.

Элеонский. Снег! Странно! А я чуть закрою глаза: все вода… так и подмывает под самое нутро…