Скорбная братия. Драма в пяти актах

XI

Элеонский. Опять спать хочется! Экая дьявольщина!.. Да, Квасова-то дожидается! (Встает, идет к двери и встречается с Квасовой.) Как это вы ко мне забрели? Покорно прошу.

Квасова. Ну как вы, Элеонский?

Элеонский. Скверно. Садитесь. Мебели-то у нас мало, зато просторно. Видите, камера заправская.

Квасова. Григорий Семеныч, я все не могу опомниться… Услыхала я, что вы в больнице, от Категорийского, так у меня руки и отнялись! Стою у кассы{94}, буквы-то беру зря, где надо «емъ», я «о» тычу…

Элеонский. Говорил я вам, барышня, помните, насчет своей судьбы: подберут где-нибудь, стащут в больницу… Так и случилось!

Квасова. Ах, что вы! Вот я вам принесла тут (развязывает узел) папирос да книг, бумаги… Может, вздумается пописать.

Элеонский. Ха, ха! Писать!.. Мне и говорить-то противно, сударыня… И что это такое со мной делается, ума не приложу.

Квасова. А что?

Элеонский. Все сны, все сны, без начала, без конца!

Квасова. Это страшно, Григорий Семеныч.

Элеонский. Я вам скажу вот какую штуку! Лежу я, и сдается мне, что всю мою жизнь прежнюю я во сне видел, да-с. Сон это был, простой сон. А теперь куда-то все собираюсь в дорогу, то на тройке, то на пароходе…

Квасова (с выражением тревоги на лице). Вы бы не думали, Элеонский. Это от думы больше.

Элеонский. Я ни об чем не думаю. Куда мне думать! Думать мне совсем и не хочется.

Квасова. Выздоравливайте поскорее, Элеонский. У нас все пошло вразлад. Работа стала. Все нос повесили.

Элеонский. И пускай не работают. Зачем?.. Все равно околеем! Дорога для всех одна.