Общая теория капитала. Самовоспроизводство людей посредством возрастающих смыслов. Часть вторая

В условиях, когда частные сбережения с трудом превращались в инвестиции, а благотворный кругооборот реального и номинального капитала еще не был запущен, заимствования государственного сектора позволили частному сектору, то есть домохозяйствам и предприятиям, накапливать денежный капитал, имея гарантированный процентный доход. Государства не только гарантировали частную собственность как основу процента на капитал, но и создали своими заимствованиями рынок номинального капитала:

«… Наивысшая степень взаимодополняемости между рыночной экономикой и либеральным государством покоится не только на защите права частной собственности и беспристрастного правоприменения частных контрактов, каким бы фундаментальным ни было значение этих условий для эффективности рынков. И, конечно, основу рыночной экономики не составляли низкие налоги, так как в капиталистической экономике во все времена уровень налогообложения был выше, чем в экономике традиционного типа. Напротив, стало ясно, что взаимодополняемость капитализма и либерального государственного устройства неизбежно означает превращение облигаций в наиболее предпочтительный вид долгосрочных вложений у общественности. Как фирмам, так и домохозяйствам правительственный долг дает страховку от превратностей каждодневной жизни, тогда как предприниматели используют его в качестве залога, признаваемого широким кругом инвесторов, даже лично с ними не знакомых и находящихся от них на большом расстоянии» (Нил и Уильямсон 2021, с. 752–753).

Если для европейских инвесторов государственная задолженность была источником процентных доходов, то для европейских государств и поддерживаемых ими ост-индских, вест-индских и прочих колониальных компаний она была источником для финансирования прибыльных операций, с лихвой возмещавших процентные расходы. Европейские государства не ограничивались протекционизмом и развитием системы государственных займов. Укрепление налоговых систем в западных странах стало одним из ключевых факторов, позволивших им перейти к капиталистическим методам хозяйствования. Как отмечает Патрик О’Брайен, европоцентричные представления о том, что традиционные восточные экономики не создавали налогооблагаемых излишков, сопоставимых с излишками в западных экономиках, не соответствуют действительности. Но возможности восточных империй по сбору налогов были ограничены дефицитом политической власти и административного потенциала, в Европе это решалось за счет конкуренции между коммерческими нациями и их администрациями:

«Без достаточного и регулярного притока средств государствам не хватало мощи, необходимой для обеспечения необходимого уровня безопасности, исполнения норм для эффективной работы капиталистических рынков товаров и факторов производства и поддержки институтов для продвижения инноваций. Именно поэтому Шумпетер считал, что исторический анализ того, каким образом государства выстраивали и поддерживали фискальные и финансовые системы и насколько эффективно работали администрации, призванные начислять и собирать поразительное разнообразие прямых и косвенных налогов, является предпосылкой для какого-либо понимания их относительных успехов и поражений в конкурентной борьбе с соперниками, действовавшими в рамках меркантилистского международного экономического порядка» (О’Брайен 2021, с. 483).

Коммерческая революция и накопление капитала создали мировую капиталистическую систему. Со временем ее развитие даже позволило людям найти ранее ускользавший от них географический центр мира. Оказалось, что центр мира находится ровно в том месте, куда стекаются мировые прибыли:

«География помогает объяснить, почему экспансионистская деятельность [европейских] государств, которая сначала казалась относительно тривиальной, в конечном итоге привела к столь важным последствиям, в то время как усилия крупных империй не увенчались успехом. Традиционные империи, такие как династия Мин в Китае, были настолько велики, что получали огромные доходы просто за счет налогообложения земли, поэтому они могли позволить себе не поддерживать торговлю и купцов. Европейские города-государства были относительно небольшими и очень конкурентоспособными, их правители были более склонны поддерживать коммерческую деятельность, которая могла бы приносить прибыль. Сначала они были готовы финансировать только небольшие путешествия в Атлантику, но эти путешествия приносили достаточно прибыли, чтобы поощрять дальнейшие исследования. В конце концов, европейские моряки смогли переплыть Атлантический океан, а также обогнуть мыс Доброй Надежды и выйти в Индийский океан. Таким образом, они создали, не желая этого, первые подлинно глобальные сети обмена в истории человечества. Европейские торговцы использовали эти сети посредством практики арбитража: дешево покупая товары в одном месте и дорого продавая их в другом месте. Из-за географического положения Европы и Атлантического региона они прочно находились в центре этого взаимосвязанного нового мира, с его расширяющейся торговлей и интенсификацией сетей» (Benjamin 2016, p. 267–268).

В последние десятилетия западные теоретики делают шаги к тому, чтобы переоценить причины и последствия процесса, в результате которого Европа и Атлантический регион оказались в «центре мира». В ходе этой переоценки приходит понимание, что причина расхождений в темпах экономического роста лежит не в различиях в исходном уровне технологического развития и эффективности: «… Представление о так называемой докапиталистической экономике стран Азии как об отсталой, технологически заторможенной или недоразвитой по сравнению с западной экономикой сейчас рассматривается как европоцентристское и, вероятно, необоснованное» (О’Брайен 2021, с. 509).

Европа позднего Средневековья и раннего Нового времени оказалась тем местом, где сошлись в критической точке несколько разных эффектов: внутри Европы — конкуренция между европейскими государствами, между католицизмом и протестантизмом, Возрождение и Реформация; вне Европы и на ее границах — конкуренция между христианством и исламом, между христианской Европой и мусульманской Османской империей, возможность заимствовать новые культурные эффекты (например, знания) и природные эффекты (например, сельскохозяйственные культуры) из Азии и Америки, новые стандарты потребления и стандарты производства:

«Только средневековая Европа, заимствуя одновременно у Китая, Индии и мусульманских стран, положила начало движению вперед во множестве важных областей. Что в самом деле ставит европейские средневековые общества особняком в области использования энергии — это растущая зависимость от кинетической энергии воды и ветра. Эти потоки обеспечивали работу все более сложных машин и беспрецедентную концентрацию мощности для разных целей. Ко времени первых великих готических соборов самые большие водяные колеса давали до 5 кВт, эквивалент более трех человек. Задолго до эпохи Ренессанса некоторые регионы континента стали зависеть от воды и ветра, сначала в обмолоте зерна, затем в черной металлургии и в изготовлении одежды, и эта зависимость также внесла вклад в развитие и распространение многих навыков, связанных с механизмами. Поздняя средневековая и ранняя современная Европа, таким образом, была местом расширяющихся инноваций, но, как свидетельствуют отчеты путешественников того времени, посетивших Поднебесную Империю, общие технические достижения Китая выглядели более впечатляющими. Но путешественники не могли знать, как скоро все изменится. К концу XV века Европа вступила на дорогу ускоряющегося прогресса и экспансии, в то время как в утонченной китайской цивилизации началась долгая техническая и социальная инволюция» (Смил 2020, с. 378).

«Великое расхождение» в темпах экономического роста стало следствием расхождений в социально-культурных порядках. В то время, как общества Азии, Африки и Америки еще пребывали в плену традиционных норм, общества Запада уже овладели капиталистическими методами, превращавшими сам уклад общества в орудие роста. По мере развития капиталистической системы социально-культурный порядок превращался в капиталистический, или расширенный, порядок, который объединял людей Запада на основе неутолимой жажды потребления, накопления и «творческого разрушения». Капиталистический порядок разделяется на реальный, номинальный и социальный капиталы, действующие в унисон ради получения прибыли. Новый, расширенный порядок — вот что позволило Западу создать взаимосвязанный мир, в центр которого он себя поместил.