Общая теория капитала. Самовоспроизводство людей посредством возрастающих смыслов. Часть вторая

Капиталистическая система и ее методы

Расширенное производство начинается с Великих географических открытий, которые включили в культурное пространство европейцев множество неизвестных им до этого событий и контрфактов — новые земли и морские пути, растения и животных, новые экономические, политические и культурные* практики. С этих открытий начались Новое время и расширенное производство в Европе:

«Новые глобальные связи также повлияли на интеллектуальный мир Европы, поскольку новая информация со всего земного шара хлынула в европейские города. Открытие новых миров с новыми народами, культурами и религиями, ранее неизвестными, привело к растущему скептицизму в отношении традиционных форм знания и попыткам собрать информацию, более твердо основанную на эмпирических данных и разуме. И скептицизм, порожденный новыми знаниями, и убежденность в том, что знания следует искать в эмпиризме, привели Европу к научной революции, которая произошла в XVII веке» (Benjamin 2016, p. 270).

В самой Европе новые знания и впечатления падали на благоприятную почву холодного коммерческого общества с его контрнормами и рациональным выбором. Географические открытия означали приток в Европу не только новых знаний, но и новых товаров, расширение капиталистического общества-системы находит свое наиболее яркое выражение в складывании мировой торговли и мирового рынка. «Мировая торговля и мировой рынок открывают в XVI столетии новую историю капитала» (Маркс и Энгельс 1954–1981, т. 23, с. 157). Заморская экспансия, захват колоний и мировая торговля позволили европейцам накопить первоначальный капитал, который был необходим для постепенного перехода от простого к расширенному производству в Европе:

«Открытие золотых и серебряных приисков в Америке, искоренение, порабощение и погребение заживо туземного населения в рудниках, первые шаги к завоеванию и разграблению Ост-Индии, превращение Африки в заповедное поле охоты на чернокожих — такова была утренняя заря капиталистической эры производства. Эти идиллические процессы составляют главные моменты первоначального накопления» (Маркс и Энгельс 1954–1981, т. 23, с. 760).

Традиционный выбор создал смыслы и производство ради существования, а рациональный выбор свел смыслы к стоимости и создал производство ради прибыли. Как говорил Поланьи, экономика, основанная на мотиве прибыли, а не на мотиве пропитания, не возникла сама собой, а была постепенно создана:

«В аграрном обществе подобные условия не могут возникнуть сами собой: их нужно создать. То, что создаются они постепенно, никоим образом не затрагивает радикальный характер связанных с ними перемен. Данная трансформация предполагает изменение побудительных мотивов поведения известной части общества: на смену мотиву пропитания должен прийти мотив прибыли» (Поланьи 2014, с. 53).

Само по себе накопление стоимости не создавало капитала. Для превращения стоимости в капитал необходимо было создать систему извлечения прибыли, основанную на удовлетворении развертывающихся потребностей и личном обогащении. В процессе своего становления общество-система пожирало традиционные общины — как внутри, так и вне Европы. Аджемоглу и Робинсон так живописуют один из бесчисленных эпизодов этого «рационального процесса», в ходе которого голландцы убили пятнадцать тысяч человек на островах Банда в Индонезии, чтобы установить монополию на выращивание и продажу мускатного ореха:

«… Острова Банда были организованы совсем иначе, чем Амбон. Они состояли из множества небольших автономных городов-государств, где не было иерархической социальной или политической структуры. Этими небольшими государствами, в сущности не более чем небольшими общинами, управляли сельские сходы граждан. Не было центральной власти, которую голландцы могли бы заставить подписать монопольный договор, и не было системы дани, которую они могли бы взять на себя, чтобы захватить все запасы мускатного ореха и мациса. Это означало, что голландцам пришлось бы конкурировать с английскими, португальскими, индийскими и китайскими торговцами, и они не получили бы пряностей, если бы не дали за них более высокую цену, чем конкуренты. Когда их первоначальные планы по созданию монополии на мацис и мускатный орех рухнули, голландский губернатор Батавии Ян Питерсун Кун предложил альтернативный план. В 1618 году Кун основал на острове Ява крепость Батавию — новую столицу Голландской Ост-Индской компании. В 1621 году он приплыл на архипелаг Банда с флотом и вырезал почти все население островов — вероятно, около пятнадцати тысяч человек. Все вожди были убиты вместе со своими подданными, в живых были оставлены немногие — ровно столько, сколько было нужно, чтобы сохранить технологию выращивания мускатного ореха и производства мациса» (Acemoglu and Robinson 2012, p. 248).

Алексис де Токвиль в своей книге «Демократия в Америке» (1835) заметил: «наблюдая то, что происходит в мире, можно прийти к мысли, что европеец занимает по отношению к людям других рас такую же позицию, как сам человек по отношению к животным. Он заставляет их работать на себя, а если ему не удается сломить их сопротивление, он их уничтожает» (Токвиль 1992, с. 239). Западная цивилизация, раньше других освоившая капиталистические методы, в полной мере воспользовалась свойственными для них эффективностью и пренебрежением к моральным нормам:

«В 1750 году популяции европейского происхождения составляли 25 процентов мирового населения. Эта цифра увеличилась до 40 процентов к 1900 году … Так же, как виды, обладающие наибольшей способностью использовать энергию, вознаграждаются естественным отбором, так и внутри каждого вида более удачливые или способные группы и особи имеют более высокую вероятность воспроизводства и развития. В этом отношении за последние 1000 лет европейские популяции доказали свою эффективность, расселившись в разных областях мира» (Malanima 2009, p. 6).

Ряд ученых возражают, что если бы условием для начала расширенного производства было ограбление колоний, то промышленная революция началась бы в Испании и Португалии, а не в Англии (см. Drezner 2013, p. 61). Очевидно, что одно лишь извлечение прибыли путем заморского грабежа не являлось достаточным условием для промышленной революции. Необходимым условием было направление прибыли на производительные цели внутри Европы. История первоначального накопления — это история последовательного возвышения европейских коммерческих наций, наиболее успешными из которых стали те, которые смогли создать целостную капиталистическую систему, включавшую в себя две подсистемы — промышленную внутри и колониальную вовне:

«Различные моменты первоначального накопления распределяются, исторически более или менее последовательно, между различными странами, а именно: между Испанией, Португалией, Голландией, Францией и Англией. В Англии к концу XVII века они систематически объединяются в колониальной системе и системе государственных займов, современной налоговой системе и системе протекционизма. Эти методы отчасти покоятся на грубейшем насилии, как, например, колониальная система. Но все они пользуются государственной властью, то есть концентрированным и организованным общественным насилием, чтобы ускорить процесс превращения феодального способа производства в капиталистический…» (Маркс и Энгельс 1954–1981, т. 23, с. 770).

Коммерческие нации Европы старались не отставать друг от друга в погоне за прибылью, прибегая для этого к любым средствам как во внешней, так и во внутренней политике. Военная мощь европейских государств стала одним из важнейших факторов в борьбе коммерческих наций между собой и с традиционными обществами. Прямой грабеж, конечно, не был единственным способом получения первоначальных средств, необходимых для капиталистического производства, еще одним способом выступал неэквивалентный обмен. Однако устойчивость расширенного производства могла быть обеспечена только за счет улучшений в экономике самой Европе, и прежде всего, как мы видели выше, за счет коммерциализации аграрного сектора. Экспансия капиталистического общества-системы диктовалась потребностями расширенного самовоспроизводства в Европе, а расширение производства в Европе, в свою очередь, требовало все большей экспансии за ее пределами:

«Экспансия расширяла территориальную базу европейского потребления, создавая такую политико-экономическую систему, в которой ресурсы потреблялись неравномерно, с преимуществом на стороне Западной Европы. Впрочем, это была не единственная возможность восполнить указанные нужды. Второй путь заключался в развитии технологических инноваций, повышении урожайности сельского хозяйства — эти процессы начались во Фландрии не позднее XIII века и лишь в XVI веке распространились в направлении Англии. Однако инновационный путь был в большей степени вероятен в тех регионах, где, как в средневековой Фландрии, была высокая плотность населения и происходил промышленный рост. Именно во Фландрии стало более прибыльным коммерческое использование земли для выращивания зерновых, животноводства и садоводства. В свою очередь, это “требовало значительных внешних поставок хлеба — только тогда сложно организованная аграрно-индустриальная система могла полностью продемонстрировать свое преимущество”. Поэтому инновации в сельском хозяйстве поддерживали необходимость экспансии, а не препятствовали этому процессу» (Валлерстайн 2015–2016, т. I, с. 48).

Если при простом самовоспроизводстве прибавочный продукт используется главным образом для потребления верхов и создания запасов «на черный день», то при расширенном самовоспроизводстве — для инвестиций в производство с целью извлечения прибыли. Капиталистическая система не была в чистом виде результатом «естественных процессов», происходивших в европейских странах. В значительной степени она была результатом целенаправленной политики европейских государств, направленной на укрепление государственных финансов в условиях конкуренции с соседями. Меркантилизм, поощрявший национальное производство, стал одним из источников капиталистической системы:

«Невозможно понять те представления, к которым приводил меркантилистов их действительный опыт, если не учесть, что на протяжении всей человеческой истории существовала хроническая тенденция к более сильной склонности к сбережению по сравнению с побуждением инвестировать. Слабость побуждения к инвестированию во все времена была главнейшей экономической проблемой. В наше время слабость этого побуждения можно объяснить главным образом величиной уже существующих накоплений, тогда как в прежние времена, по-видимому, гораздо большую роль играли риск и всякого рода случайности. Но результат от этого не меняется. Желание отдельных лиц увеличивать свое личное богатство, воздерживаясь от потребления, обычно было сильнее, чем побуждение предпринимателей увеличивать национальное богатство путем использования рабочей силы для производства товаров длительного пользования» (Кейнс 2007, с. 314).