Общая теория капитала. Самовоспроизводство людей посредством возрастающих смыслов. Часть вторая

Коммерциализация деятельной силы

В традиционном обществе не было границы между местом-временем производства и местом-временем потребления. В натуральном хозяйстве, составлявшем основу традиционной общины, производство и потребление продуктов объединены по месту, а иногда и по времени, они происходят внутри одного и того же хозяйства. Для людей было обычным делом работать «залпом», а затем праздновать и отдыхать, как предписано матерью-природой, а не трудиться на предприятии в одном и том же натужном темпе час за часом, день за днем, всю рабочую неделю, чтобы отдыхать дома по вечерам и в выходные (см. Гребер 2020, с. 138–139).

Традиционная психология может быть непонятной современному человеку, воспитанному на идеалах потребительства. Как показал Макс Вебер на примере сдельного труда в сельском хозяйстве, возможность зарабатывать больше денег приводила только к сокращению трудовых усилий традиционного работника:

«Увеличение заработка привлекало его меньше, чем облегчение работы: он не спрашивал: сколько я смогу заработать за день, увеличив до максимума производительность моего труда; вопрос ставился по-иному: сколько мне надо работать для того, чтобы заработать те же 2,5 марки, которые я получал до сих пор и которые удовлетворяли мои традиционные потребности? Приведенный пример может служить иллюстрацией того строя мышления, который мы именуем “традиционализмом”: человек “по своей природе” не склонен зарабатывать деньги, все больше и больше денег, он хочет просто жить, жить так, как он привык, и зарабатывать столько, сколько необходимо для такой жизни. Повсюду, где современный капитализм пытался повысить “производительность” труда путем увеличения его интенсивности, он наталкивался на этот лейтмотив докапиталистического отношения к труду, за которым скрывалось необычайно упорное сопротивление; на это сопротивление капитализм продолжает наталкиваться и по сей день, и тем сильнее, чем более отсталыми (с капиталистической точки зрения) являются рабочие, с которыми ему приходится иметь дело» (Вебер 1990, с. 81).

Для традиционного общества была характерна вытекавшая из многовековой практики стойкая вера в то, что не существует путей для длительного и устойчивого улучшения — ни самого человека, ни условий его жизни. В традиционном обществе люди предпочитали не зарабатывать деньги и потреблять, а выбирать, когда и сколько им работать, предпочитали отмечать праздники, соблюдать и воскресения, и «пьяные понедельники», и даже «похмельные вторники». Джон Хафтон писал в 1681 году:

«Когда вязальщицы или производители шелковых чулок имеют высокую цену за свою работу, они редко работают по понедельникам и вторникам, но проводят большую часть своего времени в пивной или играя в кегли … Ткачи обычно напиваются в понедельник, во вторник у них похмелье, а в среду у них вышли из строя инструменты. Что касается сапожников, то они скорее будут повешены, чем не вспомнят о святом Криспине в понедельник … и обычно это длится до тех пор, пока у них есть хоть пенни — свой или взаймы» (см. Thompson 1967, p. 72).

Как отмечает Торстейн Веблен в своей книге «Теория праздного класса» (1899), в традиционных обществах досугу отдается большее предпочтение по сравнению с ростом демонстративного потребления, что можно наглядно увидеть на примере одежды и моды. Для традиционных обществ характерны народные костюмы с устойчивым образом, тогда как для коммерческого общества характерна быстрая смена модных стилей. Традиционный костюм более утилитарен и имеет меньше элементов, призванных продемонстрировать денежный статус, он отвечает другой культуре потребления:

«…В тех условиях, где норма демонстративного расточительства заявляет о себе менее властно, чем в больших современных городах с высокой культурой, относительно подвижное и богатое население которых задает сегодня тон в вопросах моды, — там вырабатываются постоянные стили одежды, которые будут выдерживать испытание временем. Страны и классы, которые таким образом выработали фиксированные, отличающиеся художественным исполнением стили в одежде, находились в таких обстоятельствах, что денежное соперничество в их среде происходило не в демонстративном материальном потреблении, а в демонстративной праздности» (Веблен 1984, с. 190).

В развитом товарном производстве полезность, как мера потребностей существования, становится синонимом товарности, а погоня за денежным статусом становится ловушкой и двигателем для развертывания потребностей. Ускоренная эволюция смыслов, проявляющая себя в форме потребительства и накопительства, стала необходимым условием для разрушения традиционной общины и ее уклада. Самообеспечение было устойчивой формой производства и потребления, которая в силу своего замкнутого характера препятствовала специализации и кооперации деятельности, усложнению и возрастанию смыслов. Даточное и простое товарное обращение, связывавшие общину с государствами и вождествами, лишь дополняли, но не разрушали ее. Государство, церковь и феодалы с их поборами и культами божественного и героического хотя и оказывали давление на общину, не могли и не хотели разрушать ее натуральную производственную основу. Расширение коммерческого общества, соблазны потребительства и накопительства, лишение собственных средств производства, денежное соперничество — вот чем была разрушена община.

По мере развития простого товарного производства происходит разделение деятельности и продуктов на потребляемые самим домохозяйством и те, которые домохозяйство производит для дани или продажи. Община покупает и продает, но покупает и продает только продукты деятельности, но не саму способность к деятельности, не деятельную силу. Разрушение замкнутой общины связано с коммерческой революцией, которая создала развитое товарное производство. Если при простом товарном производстве работник производит потребительные ценности для продажи на рынке, то при развитом товарном производстве он продает на рынке свою деятельную силу. Поскольку работник больше не может продавать продукты своей деятельности, а вынужден отчуждать свою деятельную силу, постольку его деятельность превращается в труд. «…Труд есть лишь выражение человеческой деятельности в рамках отчуждения» (Маркс и Энгельс 1954–1981, т. 42, с. 140). Становясь предметом купли-продажи, деятельная сила превращается в рабочую силу:

«Под рабочей силой, или способностью к труду, мы понимаем совокупность физических и духовных способностей, которыми обладает организм, живая личность человека, и которые пускаются им в ход всякий раз, когда он производит какие-либо потребительные ценности» (Маркс и Энгельс 1954–1981, т. 23, с. 178, перевод исправлен).

Работник не противостоит капиталу как какая-то отдельная сущность. Капитал — это расширенное самовоспроизводство общества-системы, а работник, то есть субъект производства, является такой же необходимой частью капитала, как средства производства. Маркс тоже не избежал того, чтобы противопоставить работника капиталу, рабочий класс — классу капиталистов. На самом же деле и рабочие, и предприниматели — это лишь элементы и моменты в процессе расширенного самовоспроизводства, и их деятельная сила есть та потребительная ценность, которую они могут предложить обществу-системе:

«… Та потребительная ценность, которую рабочий может предложить капиталу, которую он таким образом вообще может предложить другим людям, не материализована в продукте, вообще не существует вне рабочего, следовательно, существует не действительно, а лишь в возможности, как его способность. Эта потребительная ценность становится действительностью только тогда, когда она возбуждается капиталом, приводится им в движение, ибо деятельность без предмета есть ничто или в лучшем случае есть мыслительная деятельность, о которой здесь речь не идет. Как только эта потребительная ценность получает движение от капитала, она становится определенной производительной деятельностью рабочего; это есть сама его жизнедеятельность, направленная на определенную цель, а потому выявляющаяся в определенной форме» (Маркс и Энгельс 1954–1981, т. 46, ч. I, с. 216, перевод исправлен).

Для расширенного самовоспроизводства характерны работа и досуг «по часам». Часы — главным образом, солнечные, водяные и подобные им — существовали уже в античности, но именно появление механических часов знаменовало собой переход на следующую ступень эволюции смыслов, на котором сама деятельная сила стала предметом купли и продажи. Как говорит Дэвид Гребер, «в средневековой Европе люди говорили, что это занимает три “отченаша” или две варки одного яйца — это было широко распространено. Там, где нет часов, время измеряется действиями, а не действия — временем» (Гребер 2020, с. 143). Жизнь «по часам» происходит из средневековых монастырей, но механические часы, возникшие в XIV веке, быстро распространились на часовые башни на городских площадях (см. Мамфорд 2001, с. 347, 372). Великие географические открытия привели к открытию не только новых мест, но и нового времени: потребности морской навигации потребовали уменьшения и повышения точности механических часов и вызвали к жизни хронометр. Наемный труд по сути стал возможен только после изобретения механических часов, которые задали способ систематизации индивидуального труда и сделали возможным деление труда на части. До Нового времени сама концепция купли-продажи труда с трудом укладывалась в головах:

Во-первых, «когда приобретается абстракция — рабочая сила, то покупатель затем использует ее в то время и в тех условиях, которые определяет именно он, а не “обладатель” рабочей силы (и обычно платит за нее после того, как ее потребил). Во-вторых, система наемного труда предполагает установление метода измерения приобретенного труда с целью оплаты; обычно это делается путем внедрения второй абстракции — рабочего времени. “Мы не должны недооценивать масштаб этих двух концептуальных шагов (в первую очередь в социальном отношении, а не в интеллектуальном): они были сложны даже для римских юристов” (см.: Finley M. I. The Ancient Economy. Berkley, 1973. P. 65–66)» (Гребер 2020, с. 407).

До начала Нового времени наемным трудом занимались рабы, так как переход от рабства к наемному труду было проще себе представить, чем переход к наемному труду от состояния свободного ремесленника или крестьянина (см. Гребер 2020, с. 141–142). Развитие наемного труда в Европе является отчасти результатом расширения европейской торговли и завоеваний за пределы континента. Отношения, связанные с наймом моряков и солдат, переносились на отношения с рабочими внутри самой Европы. В Новое время концепция наемного труда распространилась на все общество, превратив его в коммерческое. Купля-продажа рабочей силы стала возможна только тогда, когда работники оказались отделены от тех средств производства, которые прежде позволяли им вести даточное или простое товарное хозяйство:

«… Существенное условие, необходимое для того, чтобы владелец денег мог найти на рынке рабочую силу как товар, состоит в том, что владелец рабочей силы должен быть лишен возможности продавать товары, в которых овеществлен его труд, и, напротив, должен быть вынужден продавать как товар самое рабочую силу, которая существует лишь в его живом организме» (Маркс и Энгельс 1954–1981, т. 23, с. 179).